Франция никогда не входила в советский блок, но с августа 1944-го по май 1947-го была настоящим земным раем для советской разведки.
В дополнение к этим кругам официальных коммунистов было множество сочувствующих, которые оказывали советской разведке более важные услуги, чем эфемерные министерства Четвертой республики. Целые толпы бывших правых, социалистов, людей, сотрудничавших с нацистами, хлынули в широко открытые двери правительственных структур, чтобы замолить свои старые грехи ревностной службой Москве. Некоторые из них открыто вступили в коммунистическую партию, другие сделали это тайно, а третьи остались в стороне, играя роль «объективных наблюдателей», но постоянно находясь на стороне Советского Союза. Их связи с советским посольством были тесными и органичными, а служба — многосторонней и полезной. В эту категорию входили люди с известными именами.
Фредерик Жолио, внук второго повара Наполеона III и сын виртуоза игры на охотничьем роге, был учителем физики до того, как женился на Ирен Кюри, дочери Марии и Пьера Кюри. Он стал известным ученым в области атомной физики и руководителем крупной атомной лаборатории. Он не был коммунистом до войны и даже протестовал против договора Сталина с Гитлером в 1939 году. Когда германские армии оккупировали Париж, Жолио-Кюри провел конференцию по физике, в которой принимали участие нацистские офицеры. В интервью репортеру пронацистской газеты «Нуво тамп» он высказал позицию французских коллаборационистов: «Мы, французские учёные, страстно преданные своей стране, должны иметь смелость, чтобы извлечь урок из нашего поражения».[268] Он выражал удовлетворение по поводу того, что нацистские власти позволили Ирен Жоли-Кюри на год выехать из Франции в Швейцарию для поправки здоровья.[269]
После освобождения страны Жолио-Кюри, ставший коммунистом, быстро рос в политическом смысле и возглавил многие организации, основанные на советские деньги, управляемые советскими агентами и полностью поддерживающие советскую политику. Как глава французской комиссии по атомной энергии, он ратовал, в полном согласии с желаниями Москвы, за «раскрытие атомных секретов». Однако он не стал ожидать решения французского правительства по этому вопросу и немедленно начал шпионаж в пользу Москвы. Кроме Жолио-Кюри, много других, менее известных ученых работали во французском атомном агентстве. Шефом персонала этого агентства был Жан-Пьер Вижье («Бро»), который входил в швейцарский аппарат и был мужем Тамары Гаспари и зятем Рахели Дюбендорфер.
Жолио-Кюри оставался на этом посту еще долгое время даже после того, как коммунисты вынуждены были покинуть правительство, его не смещали до августа 1950 года. Если когда-то масштабы атомного шпионажа в пользу Москвы будут раскрыты, то будет хорошо видно, что услуги таких открытых «друзей Советского Союза», как Фредерик Жолио-Кюри, столь же важны, как тайные сообщения Клауса Фукса, Алана Нуна Мэя, Гарри Голда или Юлиуса Розенберга.
Среди официальных лиц, занимающих высокое положение, был известный социалист, бывший секретарь Леона Блюма, Андре Блюмель, который занимал важный пост при министре внутренних дел Адриене Тиксье. Но до 1948 года, когда он занял сторону коммунистов на процессе Кравченко, он не раскрывал свою истинную политическую позицию.[270]
Другим таким официальным лицом был Пьер Кот, бывший политик правого толка и секретарь Раймона Пуанкаре.[271] Перед войной Кот вдруг стал левым. Во время испанской войны он был министром авиации. Пресса обвиняла его в том, что он выдал Москве некоторые военно-технические секреты, и он не стал преследовать газетчиков за клевету. После войны он снова стал министром авиации и в 1953 году получил Сталинскую премию.
Первая послевоенная советская дипломатическая миссия прибыла в Париж в октябре 1944 года. Одновременно приехала и военная миссия, которая устроила себе офисы, сначала в бывшем литовском, а потом и в эстонском посольствах. Военная миссия была оснащена обычным образом (радио, кодами и тому подобным) и возглавлялась подполковником Новиковым, чья должность должна была прикрывать его шпионскую деятельность.[272] Военная миссия постаралась наладить контакты с уцелевшими работниками старой советской сети в Европе и начала собирать рассеянные остатки старого аппарата. Теперь Париж стал Меккой для оказавшихся в затруднительном положении и никому не нужных осколков советской разведки.
Среди первых из бывших подпольных лидеров, приехавших в Париж в это время, был «Шандор Радо», физически измотанный и уставший от нелегального положения. После короткого пребывания в Париже он был отослан в Москву вместе с Александром Футом.
В Париже во время его освобождения находился также «генерал» Вольдемар Озолс, который был помощником Гуревича в 1943–1944 годах, а теперь обвинялся в сотрудничестве с врагом. Процесс во французском суде мог бы принести неприятности Москве. Следуя своей практике не допускать публичного осуждения своих агентов в зарубежных странах, советское правительство попыталось предотвратить процесс Озолса. После вмешательства Новикова он был освобожден и выслан в Россию. Если бы его судил французский суд, то смертный приговор был бы неминуем.
Гермина Рабинович, которая приобрела международную известность в 1946 году из-за ее участия в швейцарских и канадских шпионских делах, покинула Канаду и приехала в Париж, где легко нашла работу в эмиграционном бюро. (Через два года, когда политическая обстановка изменилась и французские власти решили положить конец своему великодушию, она была вынуждена покинуть Париж и эмигрировать в Израиль.)
Кузен Гермины, Александр Абрамсон, тоже приехал во Францию. Несмотря на то что его участие в шпионской деятельности было хорошо известно, он получил поддержку профсоюзного лидера и председателя Экономического совета Леона Жуо, который взял Абрамсона на работу в свой «личный отдел».[273] Офис Жуо, который тесно сотрудничал с французскими, американскими и британскими некоммунистическими профсоюзными организациями, был хорошим наблюдательным пунктом и источником обильной информации.
Другим «погоревшим», по французскому выражению, советским агентом была Элен Радо. В Женеве она была заочно приговорена к году заключения и высылке из Швейцарии, но сумела скрыться и в конце 1944 года появилась во Франции. Советское правительство продолжало платить ей за прошлую службу до конца 1945 года. Потом она нашла работу во Всемирной федерации профсоюзов.
В феврале 1950 года эта уставшая, разочарованная и тяжелобольная женщина позволила корреспонденту лондонской «Дейли телеграф» просмотреть секретный отчет, который попал на ее стол и был посвящен встрече дальневосточной группы Всемирной федерации профсоюзов. Отчет вскрывал роль этой «профсоюзной организации» как прикрытия для политической и военной кампаний. Три русских «профсоюзных делегата» — Соловьёв, Яковлев и Ростовский — играли первую скрипку в этом заговоре, их распоряжения касались нарушения морского сообщения, организации саботажа, снабжения оружием местного населения, подстрекательства к забастовкам во всей Юго-Восточной Азии и особенно в Индии и Индокитае. План предполагал всеобщую революцию на Дальнем Востоке, которая должна произойти одновременно с корейской войной.
В результате раскрытия этого документа Элен Радо потеряла место во Всемирной федерации профсоюзов и лишилась доверия своих бывших покровителей.
По сравнению с другими западными державами Франция считалась лучшим местом для размещения таких спонсированных Советским Союзом формирований, как Всемирная федерация профсоюзов, Всемирная федерация демократической молодежи и Международная демократическая федерация женщин. Все эти организации открыли свои офисы в Париже. Они развили потрясающую активность, проводили съезды, публиковали множество материалов и вели пропаганду из самого сердца западного мира. Но гораздо более важной, чем их открытая деятельность, была работа по подготовке двух военных авантюр на Дальнем Востоке. Только в январе 1951 года французское правительство изгнало эти три организации, которые потом перевели свои офисы на Восток. Общество Франция — СССР было другой активной организацией, которая получала средства из-за границы и выполняла самые разные задачи. Журнал «Франс д’абор» собирал секретную информацию от офицеров и гражданских лиц, равно как и из других источников.
Старая рабкоровская система почти одновременно начала возрождаться во Франции и Германии. Руководящая рука, стоявшая за этим совпадением, была очевидной. Два десятилетия назад рабочие корреспонденты появились в «Юманите», так же как и в провинциальных газетах коммунистической партии. Как и в случаях Пьера Прево и Исайи Бира двадцать лет назад, сотни местных коммунистических лидеров поощрялись к выступлениям в газетах. Из всех заметок, присланных таким образом, только малая часть была опубликована, остальные служили нуждам советской разведки. В ноябре 1951 года Этьен Фажон, фактический редактор этой газеты, утверждал, что около 650 рабочих корреспондентов в Париже и примерно 300 в других частях страны писали в его газету.
Франция столкнулась после войны с той же проблемой, что и другие западные страны. Во время военного союза с Москвой множество друзей Советского Союза и агентов, проводивших его политику, наводнили правительственные сферы. И теперь возникала трудная и неблагодарная задача избавиться от них. Каждая из западных стран старалась решить ее своим собственным путем, но ни один из них не оказался достаточно удовлетворительным. В Соединённых Штатах следственные комиссии конгресса с их долгими дискуссиями только вызывали раздражение общественного мнения. Великобритания попыталась применить свой собственный способ, но тоже потерпела неудачу. Дела Клауса Фукса, Гая Берджесса, Дональда Маклина и Бруно Понтекорво показали, наско