сторика Стивена Коэна, однако образ мягкого, кроткого защитника «кооперативного социализма» не совпадал с его ролью как члена коллегии ВЧК и заявлениями, что «принуждение, начиная с расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из материала капиталистической эпохи»94 Еще хуже с Троцким, который, конечно, был противником Сталина, но была очевидна его роль в организации «красного террора», истреблении «классовых врагов», в «расказачивании» Дона.
С идеалом в прошлом получалось плохо. Разрешенная свыше гласность стремительно перелетела через разрешенный барьер, подведя читателя к крамольной мысли: а нужен ли социализм вообще? На этот результат творцы гласности не рассчитывали. На одном из совещаний у Генерального секретаря весной 1987 г. Чебриков жаловался, что «поднимаются проблемы коллективизации, раскулачивания. Все это подается как негатив, как преступление против народа. Даже победа в войне преподносится искаженно. Богоискательство. Необходим достоверный анализ исторических фактов компетентными органами»95
Однако «компетентным органам» и их ученым партнерам не удалось завоевать внимание общественности. Газетные публикации о так называемых «белых пятнах» истории в «Московских новостях», «Аргументах и фактах», «Литературной газете», «Известиях», журналах «Огонек», «Новый мир», «Наш современник» опережали академические монографии и статьи в научных журналах. Книги о недавнем прошлом страны писали литераторы, а не профессиональные историки. В Московском историко-архивном институте, ректором которого стал недавний заведующий отделом журнала «Коммунист» Ю. Н. Афанасьев, выступивший ярым сторонником реформ в исторической науке, с шумным успехом шли публичные лекции о «белых пятнах» отечественной истории, начало которым положило выступление профессора Ю. С. Борисова «Сталин — личность и символ». Партийные идеологи отступали, огрызаясь и обвиняя своих оппонентов — литераторов и публицистов — в забвении социалистических ценностей, незнании истории и в стремлении использовать «жареные факты». Размежевание стало очень заметным. Для того чтобы попытаться его преодолеть, Академия наук и Союз писателей весной 1988 г. организовали конференцию «Историки и писатели о литературе и истории»96.
В выступлениях на ней нетрудно было выделить несколько тем, задававших тон всей встрече. Прежде всего, это личные наблюдения и размышления писателей, не оставлявшие камня на камне от официальной исторической науки. Писатель-фронтовик В. Астафьев оценил 12-томную «Историю Второй мировой войны» таким образом, что он, фронтовик, «был на совершенно другой войне», и обвинил историков в том, что «более фальсифицированного, состряпанного сочинения наша история... не знала». Литературный критик А. П. Ланщиков, упреждая будущее решение Комиссии Политбюро по реабилитации жертв политических репрессий, заявил, что никакого «правого уклона» в партии не было, его придумал Сталин.
Историки разделились: часть из них указывала на наличие серьезных недостатков, «идеологических мин», поставленных в прошлом, которые помешали нормальному развитию исторической науки. Так, историк гражданской войны В. Д. Поликарпов напомнил, что в 1965 г. заведующий Отделом науки ЦК С. П. Трапезников (дослужившийся на этом поприще до звания члена-корреспондента по отделению истории АН СССР.— Авт.) предписывал отказаться от понятия «культ личности», а возможностей для этого у него было предостаточно. Понятно, что это не могло не сказаться на изучении советской истории. Исследователь- американист А. А. Фурсенко обратил внимание на то, что некоторые положения старого, еще 1949 г. доклада партийного идеолога П. Н. Поспелова до сих пор бытуют в историографии советско-американских отношений.
Но из лагеря историков звучали и другие ноты — обвинения своих оппонентов в некомпетентности, в охаивании прошлого, в забвении социалистических ценностей... X
Мощный напор прессы, огромное общественное внимание к событиям недавнего прошлого подтолкнули Политбюро на создание Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий. Это была уже третья комиссия, созданная с этой целью Политбюро (прежде — Президиумом) ЦК КПСС. В 1956 г. эту работу проводила комиссия под руководством В. М. Молотова, ее сменила комиссия Н. М. Шверника, проработавшая до 1963 г., теперь — 28 сентября 1987 г.— возникла третья, под руководством М. С. Соломенцева. В нее вошли Яковлев (позже возглавивший комиссию), Чебриков, Лукьянов, Разумовский, Болдин и директор Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Г. Л. Смирнов. Деятельность комиссии имела и политическое, и нравственное значение. Политически это означало разрыв с худшими традициями, с репрессивным режимом прошлого; нравственный смысл состоял в восстановлении справедливости, прав невинно осужденных людей, указывал на преемственность в деятельности нынешнего состава Политбюро с идеями XX съезда.
Большая историческая часть содержалась в докладе Горбачева «Октябрь и перестройка: революция продолжается», прочитанном 2 ноября 1987 г. на торжественном заседании, посвященном 70-летию Октябрьской революции. Сам Горбачев позже оценивал его сдержанно: «...и на нем лежала печать ограниченности. Мы сознательно решили умолчать о чем-то... Доклад, достаточно взвешенный, а местами, я бы сказал, и очень осторожный, не удовлетворил "крайних" с обеих сторон. Одни восприняли критический анализ прошлого как "очернительство" ...Другие твердили, что ждали большего, Горбачев топчется на месте, необходим полный разрыв с прошлым»97 Отметим, что Горбачев, указав на вину Сталина «и его ближайшего окружения перед партией и народом за допущенные массовые репрессии и беззакония», тут же подчеркнул, что «руководящее ядро партии, которое возглавлял Сталин... отстояло ленинизм в идейной борьбе, сформулировало стратегию и тактику на начальном этапе социалистического строительства»98 Эта позиция «с одной стороны... с другой стороны...» не сильно отличалась от традиционного партийного подхода, сложившегося еще в 1956 г.
Спорам об историческом прошлом было придано новое измерение после публикации 13 марта 1988 г. в «Советской России», одной из самых популярных газет середины 80-х гг.99, статьи преподавательницы одного из институтов Ленинграда Н. Андреевой под названием «Не могу поступиться принципами». Статья, появившаяся в канун XIX Всесоюзной партийной конференции, недаром была названа «манифестом антиперестроечных сил», став важным политическим явлением. Однако на этих аспектах статьи мы остановимся ниже. Здесь же речь идет о другом — об отношении к недавней истории страны. Отметим, что появлению статьи доцента-химика Н. Андреевой предшествовала публикация в той же газете статьи профессиональных историков, работавших в Институте марксизма-ленинизма, В. В. Г орбунова и В. В. Журавлева «Что мы хотим увидеть в зеркале революции? Размышления о пьесе М. Шатрова "Дальше... дальше... дальше..."»100 В статье утверждалось, что «у партии не было... другой альтернативы, кроме как в самые сжатые сроки буквально пробежать расстояние от отсталости к развитой индустрии и кооперированию сельского хозяйства». В этих утверждениях трудно было не увидеть скрытой формы объяснения и оправдания политики и методов, примененных Сталиным и руководимой им партией101 Статья Н. Андреевой продолжала эту линию, добавив к стремлению «отстоять честь и достоинство первопроходцев социализма» уже не завуалированный, а прямой, открытый призыв к реабилитации Сталина, к тому же с налетом антисемитизма102.
В своем усердии «отстоять идеалы социализма» автор статьи и его издатели посягнули на исключительные права идеологов перестройки, а споры о прошлом совпали с усиливавшимся соперничеством в Политбюро между Яковлевым и Лигачевым, которого справедливо считали инициатором статьи Н. Андреевой. Поэтому Политбюро было вынуждено дать свою, уже отредактированную оценку прошлого, которая содержалась в редакционной статье «Правды» «Принципы перестройки: революционное мышление в действии»103. Авторы статьи решительно отказывались оправдать прошлое ссылками на вынужденность, на экстремальные условия, «оправдать политические деформации и преступления перед социализмом. Защищая Сталина,— было написано в статье,— отстаивают тем самым и сохранение в нашей жизни, практике порожденных им методов... созданных им общественных и государственных структур... А самое главное — защищают право на произвол».
Безапелляционность публичных оценок, подтвержденная авторитетом высших партийных органов (в частности, XIX Всесоюзной партийной конференции), оборвала на некоторое время попытки оправдать прошлое, вполне директивно закрыла дискуссии на эту тему, лишив на некоторое время открытых сторонников Н. Андреевой возможности продолжать спор.
Однако произошло нечто большее, чем просто вмешательство Политбюро в исторические дискуссии, имевшие политические следствия. Прецедентов этому в прошлом было немало. Случилось другое: осуждение публикации Н. Андреевой стало в глазах широких слоев интеллигенции, пожалуй, последним шагом на пути к осуждению всей истории партии и советского социализма как системы. Конечно, это не было сознательным шагом лидеров «перестройки». Просто все эти исторические споры шли в обстановке нараставшего политического, экономического, межнационального кризиса, и публицистика на исторические темы, начав с поиска «идеалов социализма», привела к отрицанию социализма как позитивной идеи в условиях нашей страны.
Это открывало шлюзы для проникновения открытых антикоммунистических идей. Попытки ограничить этот процесс оказывались неэффективными, сводились к раздраженному ворчанию, впрочем — уже не пугавшему. Позволим себе в качестве примера процитировать «Рабочую запись» заседания Политбюро 29 июня 1989 г., когда возник вопрос: можно ли разрешить издать в СССР «Архипелаг ГУЛАГ» А. И. Солженицына?
«Горбачев. Теперь вопрос о публикации произведений Солженицына.