Эту точку зрения разделяли В. В. Бакатин, а также экономист, заместитель Председателя Совета Министров СССР Л. И. Абалкин, актер М. А. Ульянов и ряд других выступающих.
Но на конференции определилось и другое крыло, выступившее с плохо скрытой критикой этой концепции. Писатель Ю. В. Бондарев сравнил «перестройку» с самолетом, который поднялся в воздух, не зная, где ему суждено будет приземлиться. «Перестройку» обвиняли в том, что она лишена четких целей и ориентиров, что, разрушая старое, не создает нового. Остро критиковали гласность. «И человека, и муху можно газетой прихлопнуть»,— говорил Бондарев, встречая всеобщее одобрение зала. Ему вторил Г В. Колбин, жаловавшийся на «откровенные нападки на партийные кадры», на попытки подавлять инакомыслие в партии. В этом ясно проглядывалось недовольство тем, как закончилось обсуждение статьи Н. Андреевой. Ему вторил и ректор Московского университета А. А. Логунов, протестовавший против появления термина и политической характеристики «антиперестройщик», украинский писатель Б. Олейник, недовольный тем, что, «побивая культ, мы в своем не всегда благородном гневе бросаем камни и в народ».
Особое место на конференции заняло выступление Б. Н. Ельцина и полемика, развернувшаяся вокруг него. Делегатом Всесоюзной конференции Ельцин стал вопреки воле ЦК. Мощная поддержка его в партийных организациях Урала, во многих других регионах страны, доходившая до угроз начать забастовки, если Ельцин не станет делегатом, вынудила допустить его на конференцию.
Ельцин потребовал слова, в прямом смысле прорвался к трибуне. Его выступление можно условно разделить на две части. Прежде всего, это его оценка «перестройки». Она во многом перекликалась с выступлением Ельцина на октябрьском Пленуме ЦК КПСС. «Перестройка», по его словам, практически не затронула партию; лидеры партии, доведшие страну до кризиса, должны понести ответственность за результаты своей деятельности. Он остро критиковал привилегии «голодающей номенклатуры» — ее «спецполиклиники», «спецмагазины», «спецсанатории». В партии не должно быть «спецкоммунистов», заявлял Ельцин. Вторая тема касалась его самого. Ельцин попросил делегатов конференции «реабилитировать» его, отменить обвинения в его адрес, принятые на недавнем октябрьском Пленуме ЦК.
Однако попытка Ельцина сохранить и отчасти восстановить свое положение в партии вызвала резкий, даже грубый отпор со стороны «главных действующих лиц» недавнего пленума — Лигачева и Горбачева. Вновь посыпался поток обвинений в адрес Ельцина, вновь на трибуне появились «номенклатурные рабочие», обвинявшие Ельцина во всех грехах.
Злоба на Ельцина застлала глаза организаторам этой кампании. Они добились полностью противоположного результата. Конференция — не пленум партии. Ее подчеркнутые открытость и гласность сделали спор Ельцина с Горбачевым и Лигачевым известным всей стране. И слова Ельцина — его требование проводить прямые альтернативные выборы в партии, его критика привилегий номенклатуры, да и простое человеческое желание быть реабилитированным не после смерти (как это почти всегда происходило в советской истории), а при жизни — все это встретило поддержку людей. И чем больше, чем яростнее критиковали Ельцина его бывшие товарищи по партийному руководству, тем выше становился личный рейтинг Ельцина в обществе. «Товарищи по партийному руководству» добились и другого — они выталкивали Ельцина из партии.
Пройдет немного времени, и им придется сильно пожалеть об этом...
Важнейшим результатом XIX Всесоюзной партийной конференции стало то, что она дала старт политической реформе, открыла дорогу к выборам в стране как способу формирования представительной власти. Это был реальный шаг по пути реформирования советско-социалистического строя. Другое дело, что вскоре обнаружится неспособность этого строя к реформированию.
В ходе работы XIX Всесоюзной партийной конференции острой критике был подвергнут аппарат ЦК КПСС и управленческий аппарат вообще. Это положение стало отправным пунктом для начала реорганизации аппарата. Горбачев мало сомневался в том, что аппарат, бюрократия виноваты в многочисленных проблемах страны. Показательна его реакция на письмо депутата Кубинского поселкового Совета. Тот жаловался Генеральному секретарю ЦК, что «в поселке все, что можно, разрушено — магазин закрыли, автодорога не обслуживается... В Управлении железной дороги показали заместителю начальника по гражданским сооружениям газету с сообщением "В Политбюро ЦК КПСС", где говорится о необходимости газифицировать поселки. И что услышали в ответ? Пусть Политбюро и газифицирует. Слушайте, а мы такого бюрократа держим! ...Такие кадры нам не нужны. Разрушить эту номенклатуру. Развели бездельников, которые угождают только вышестоящим и совершенно глухи к людям»160
Горбачеву было невдомек, что решением Политбюро, напечатанным в газете, газ не проводят, что требуются средства на большую и дорогостоящую работу, что эти деньги должны были быть заложены в бюджет, что, наконец, он, Генеральный секретарь, как член Президиума Верховного Совета СССР, несет ответственность за тот самый государственный бюджет, который обрек железнодорожный транспорт на такое положение, когда пристанционные поселки оказались в отчаянном положении, как и за то, кого и за что включали в номенклатуру.
8 сентября 1988 г. на заседании Политбюро рассматривалась записка Горбачева «К вопросу о реорганизации партийного аппарата». Обсуждение показало, что предстоящая реорганизация породит большие и сложные проблемы. По подсчетам Лигачева, «мы должны сократить где-то 700-800 тысяч человек. Только по областному, республиканскому, районному и городскому — 550 тысяч человек». Это приводило к неуверенности в аппарате, падению дисциплины чиновников, к местническим настроениям. Лигачеву вторил Рыжков, справедливо отмечавший, что «система складывалась 50 лет, от тридцатых годов. Теоретически все ясно, но практически будет сложно». Воротников опасался, что государственные органы не смогут выполнять ряд функций, которые прежде выполнялись партийным аппаратом.
Им возражали Яковлев, говоривший о том, что речь шла о революционном изменении функций власти, о необходимости учесть опыт мирового социализма, переосмыслить роль партии в обществе, повысить роль самоуправления, Шеварднадзе, сетовавший, что партия перестала заниматься политикой, внутренней и в значительной степени внешней. «Я, например, считаю,— заявил Шеварднадзе,— если бы действовали все демократические институты, то не было бы афганской трагедии, которая, как вы знаете, нам дорого обошлась». (О своей оценке на июньском (1980 г.) Пленуме ЦК КПСС вторжения в Афганистан как «смелого, единственно верного, единственно мудрого шага» он предпочел не вспоминать.)
Горбачев поддержал Шеварднадзе: «Неприятно слушать, когда ты говоришь, что партия не занималась политикой. Вроде это сразу в принципе надо отвергнуть: а кто же тогда занимался? А если вдуматься... Мой опыт работы в Политбюро (у одних он больше, у других — меньше), в Секретариате показывает, что действительно в значительной мере Политбюро штамповало предложения ведомств по разным направлениям внутренней и внешней политики. А продумывания политики... то есть того, чем должна заниматься партия, того действительно недоставало. Ведь оседлали Политбюро и ЦК ведомства, и мы штамповали то, что они вносят. А то, что Совмин вносил в Политбюро, то дело дошло до того, что товарищ Тихонов не допускал, чтобы запятая в этих предложениях была изменена. Тот, кто вносил добавления в его предложения, оказывался в лагере постоянных и вечных его врагов, будто бы не понимающих роль Совета Министров».
Кроме давней личной обиды Горбачева на Председателя Совета Министров СССР Тихонова, от которого ему, как секретарю ЦК, отвечавшему за сельское хозяйство, приходилось выслушивать обидные замечания, в этом рассуждении Генерального секретаря прозрачно просматривался иной, более глубокий смысл: виновата не партия и не ее руководство, виноваты ведомства, «оседлавшие», по словам Горбачева, и Секретариат, и Политбюро. А следовательно, и ответственность должна быть на них, а не на партийном руководстве.
Тут же возник ряд других тем, связанных с реорганизацией аппарата. Секретарь ЦК по оборонным отраслям промышленности О. Бакланов предложил: провести сокращение аппарата, а высвободившиеся средства перераспределить между оставшимися сотрудниками. Таким образом Бакланов стремился оставить на работе в аппарате ЦК людей высокой квалификации. Реакция Горбачева была негативной: «Слишком жирно будет. Что-то должны выиграть и партия, и народ». Нечаянно возник вопрос о размерах оплаты труда. По словам Горбачева, самая низкая зарплата у юристов. Его поправил Лигачев — работники культуры зарабатывают меньше. «Ну,— возразил Горбачев,— если им сейчас дать высокую зарплату, то они ее не зарабатывают».
«...Теперь относительно подбора кадров для будущего аппарата ЦК,— продолжал Горбачев.— Я прямо должен сказать, все-таки в значительной мере состав нынешнего аппарата не потянет»161
Реакция партийного аппарата на новации Горбачева была вполне адекватной. Его начали тихо ненавидеть, усматривая в деятельности Генсека источник нестабильности, разрушающий ту уверенность в завтрашнем дне, которая была основным завоеванием аппарата с хрущевско-брежневских времен. Секретарь парторганизации ЦК КПСС К. Н. Могильниченко писал Горбачеву 29 сентября 1988 г.: «...прежде всего докладываем, что в аппарате ЦК в целом сохраняется здоровая политическая обстановка и деловая атмосфера. ...С пониманием в основном восприняты намеченные меры по реорганизации аппарата и его сокращению. Работники спокойно отнеслись к отмене лечебного питания, другим мерам по устранению излишеств в работе столовой и бытовом обслуживании.
Вместе с тем, хотя явно негативных настроений и недовольства не наблюдается, у части ответственных работников все же нарастает беспокойство за свою личную судьбу в связи с реорганизацией аппарата... Учитывая, что предусматривается аппарат ЦК КПСС сократить наполовину, то в этом случае подлежит трудоустройству около 700 ответственных работников, не считая 255 человек пенсионного возраста... У некоторых товарищей не решены проблемы жилья, других волнует то, что они могут лишиться права пользования 1-й поликлиникой Четверт