ается, что направляет эти события не ЦК КПЧ, а Смрковские, Шики и другие обиженные люди. Видно, они твердо решили или, во всяком случае, предрешили окончательно об освобождении тт. Новотного, Ленарта, Ломского и некоторых хороших и искренних друзей Советского Союза». Брежнев проинформировал, что Дубчек просил его лично и через посла Червоненко, чтобы письмо, подготовленное в Политбюро ЦК КПСС на предыдущем заседании, не направлялось в ЦК КПЧ, так как оно могло ухудшить личное положение Дубчека. Брежнев согласился с этим и задержал отправку письма.
Этот своего рода отчет Брежнева о его действиях по отношению к Чехословакии похож на попытку оправдаться перед Политбюро за такое развитие событий.
По словам Брежнева, ситуация в Чехословакии сильно тревожила лидеров ряда социалистических стран. «В Софии и уже после к нам обращались тт. Живков. Гомулка, Кадар с просьбой о том, чтобы КПСС приняла какие-то меры к урегулированию положения в Чехословакии, но они не высказали, какие именно меры. За последние дни мы вели ежедневные переговоры». В результате договорились встретиться в Дрездене с чешским руководством. На этой встрече кроме делегаций от ЦК КПСС и КПЧ должны были быть представители ГДР, Польши и Венгрии. По настоянию Живкова и советского руководства в Дрезден должна была прибыть и болгарская делегация.
По мнению Брежнева, положение в Чехословакии было настолько сложным, что его необходимо было обсудить на специальном Пленуме ЦК. Для этого он предложил отказаться от проведения очередного пленума по сельскому хозяйству, провести его позднее, а в апреле подробно проанализировать ситуацию в Чехословакии и те ее уроки, которые касались КПСС и Советского Союза. «После октябрьского Пленума ЦК КПСС мы провели большую работу как в области политики, так и в области экономики. Но есть у нас, как во всех больших делах, факты и явления, которые нас не могут не беспокоить и не могут не настораживать. Есть у нас еще разного рода брюзжащие люди, особенно среди интеллигенции, студенчества, причем это, как правило, относится не ко всему студенчеству, не ко всей интеллигенции, а к небольшой группе людей и к некоторым районам. Таких явлений нет, скажем, в Сибири, на Урале, в Донбассе, но они есть во Львове, есть в Москве и Ленинграде». Брежнев потребовал улучшить идеологическую работу, организовать пропагандистскую кампанию о событиях в Чехословакии и Польше.
При обсуждении участники заседания не скрывали своего раздражения.
Косыгин заявил: «...Он [Дубчек] очень разбросан, неуравновешен, на некоторые вещи он смотрит просто наивно. Например, ему задается вопрос, как у вас дела в армии? "В армии у нас все в порядке... так как большинство командиров дивизии — мои личные знакомые"
О КГБ вопрос — также полный порядок, отвечает он, а через несколько дней снимают председателя КГБ.
Задаешь ему вопрос: а на кого вы опираетесь в Президиуме сейчас? Отвечает: "Откровенно говоря, не знаю, на кого можно опереться" Отношение к т. Новотному, по-моему,'просто озлобленное. Для нас понятно сейчас, что нет, конечно, силы спасти Новотного... На мой взгляд, в Чехословакии готовится венгерский вариант, но они пока еще боятся осуществлять этот вариант». Косыгин был убежден, что «события в Польше выросли из чехословацких событий».
Двусмысленно прозвучала косыгинская оценка деятельности Брежнева: «Я считаю большой заслугой нашего Политбюро и лично т. Брежнева, что мы спокойно и вместе с тем уверенно, по-товарищески принципиально вели линию на то, чтобы отрегулировать в положительном плане все вопросы Чехословакии. Но, как видите, это не удалось сделать до конца».
Первый секретарь Компартии Украины П. Е. Шелест посетовал на отрицательное воздействие чехословацких событий на положение на Украине: «Несмотря на плохую информацию в нашей печати... все-таки разными путями расползаются среди народа, партии факты о событиях в Чехословакии...» Он приводил примеры конкретного и вредного, по его мнению, влияния КПЧ на партийные организации Украины. Вывод Шелеста: «Речь идет о судьбе социализма в одной из социалистических стран, о судьбе социалистического лагеря. Необходимо более активно использовать и изыскивать здоровые силы в Чехословакии. При этом должны побеспокоиться наши органы, и надо эту работу вести активнее. И по линии военной тоже надо принять меры».
Полянский прямо» поддержал деятельность Брежнева: «Мне кажется, все, что сделано до сих пор, сделано правильно. ...При встрече надо иметь в виду, что есть вопросы прямые и ясные, есть вопросы деликатные. Например, вопрос кадровый... В Польше тоже у нас неспокойные дела. Мы неправильно поступаем, что не информируем народ и партию об этих событиях. Надо идти на прямой разговор и давать больше информации».
Шелепин в ходе обсуждения высказался за применение разнообразных методов давления на чехословацкую сторону. По его мнению, для этого могла бы быть использована информация Я. Кадара, адресованная чехам, о венгерских событиях 1956 г. «Надо исходить из того, что Чехословакию мы никому не отдадим,— говорил Шелепин.— Дубчек, очевидно, временная фигура. Правильно, что нужно проявить твердость, но нужно подумать: что будет дальше?» Шелепин предлагал активнее применять прямые контакты между советскими и чешскими партнерами — заводами, партийными организациями, городами — для оказания влияния на широкие слои чехословацкого общества. «Надо быть готовым и к крайним мерам,— продолжал Шелепин.— Верно, что Новотного не спасешь, но надо, пока есть Новотный, Ленарт, Ломский, чтобы до пленума обратились к нам за помощью, чтобы у нас эта просьба была. А что им помочь надо — это ясно. Эта помощь отрезвит всех, прежде всего наших врагов».
Шелепин, следом за Брежневым и Шелестом, указал на идеологические следствия чехословацких событий для СССР, призвав обратить особое внимание на студенчество: «Слушают "Голос Америки", пьют, наблюдается пренебрежение к общественным наукам...» Он внес предложение поскорее принять решение по вопросам идеологии.
Попытку проанализировать расстановку сил в составе чехословацкого руководства предпринял Демичев. Он выделил три линии в руководстве: Дубчек, Черник, Кольдер — это, по его словам, любители модных слов, модных реформ; Ленарт, Давид, Новотный по существу разбиты; Смрковский, Шик и другие — это реставраторы, самые отъявленные враги. «Нам не надо бояться, что нас обвинят во вмешательстве. Это время уже прошло. События в Польше развертываются по чехословацкому сценарию»,— заключил он.
Секретарь ЦК М. С. Соломенцев говорил только о внутренних, советских событиях, развивавшихся по чехословацкому варианту: неблагополучно среди интеллигенции, в оппозиционных настроениях часть технической интеллигенции объединяется с писателями, сетовал на недостаточное освещение прессой «судов над Гинзбургом и другими. Надо в зародыше ликвидировать гнойники». Он поддержал Шелепина в необходимости принятия специального постановления по идеологии.
По мнению Андропова, «по линии военной нам нужно также принять конкретные меры, во всяком случае разрабатывать их хотя бы».
Ход дискуссии на заседании Политбюро 21 марта свидетельствует об усилении сомнений партийного руководства в Москве в способности Дубчека сдержать рост антипартийных и антисоветских настроений в Чехословакии, об осознании неразрывной связи между чехословацкими событиями и положением в других странах «лагеря социализма», и прежде всего в Польше и самом Советском Союзе. Этот подход и определил позицию делегации КПСС на встрече в Дрездене. По итогам этого заседания была подготовлена информация ЦК КПСС для партийного актива страны, в которой содержался анализ ситуации в Чехословакии, указывалось, что «в КПЧ в настоящее время происходят сложные, порой противоречивые процессы»68
23 марта состоялось совещание в Дрездене. На этой встрече руководству КПЧ было высказано, что КПСС непонятна концепция его деятельности. Острой критике было подвергнуто то, что «печать, радио и телевидение... вышли из подчинения», в результате нападок средств массовой информации «хорошо проверенные, закаленные в борьбе кадры партии и государства» снимаются с занимаемых постов, 80% уволенных — это люди, которые обучались в Москве, начались массовые отставки секретарей райкомов и обкомов. Было указано на начавшееся разложение армии, втянутой в митинги вместо службы, на то, что подорваны основы внешней политики, проводимой прежде ЧССР.
По сути с тех же позиций выступили и представители других компартий. Встреча в Дрездене стала первым совместным выступлением большинства европейских участников Варшавского Договора против тех политических процессов, которые происходили в Чехословакии.
В свою очередь, позиция Политбюро была утверждена и подкреплена спешно подготовленным и проведенным 9-10 апреля Пленумом ЦК КПСС. Основным его рефреном было: «Социалистическую Чехословакию мы не отдадим».
Определение позиций
Апрель стал своего рода временем определения позиций сторон. 4 апреля КПЧ утверждает «Программу действий»; наивно считать, что это была только программа так называемых реформаторских сил. Она отвечала интересам гораздо более широких слоев чехословацкой партийно-государственной элиты. Не случайно же словацкий Первый секретарь В. Биляк, не стеснявшийся в оценках, говорил своему советскому собеседнику: «Кто за программу действий — тот с нами, а кто не согласен с ней — тот против нас»69.
Первоначально отношение к «Программе действий» в соцлагере было противоречивым. Ее проект критиковал на дрезденской встрече польский лидер В. Гомулка, но «Правда» 12 апреля публикует на своих страницах выдержки из нее. 18 апреля венгерский лидер Я. Кадар публично высказывает свое одобрение ряду действий ЦК КПЧ.
Избрание на пост президента генерала Людвига Свободы казалось также обнадеживающим сигналом. Для Москвы это был, безусловно, более приемлемый кандидат, чем Смрковский, также имевший шансы стать президентом. После
Дрезденской встречи, которая должна была по замыслу ее организаторов повлиять на ситуацию в Чехословакии, ТАСС 3 апреля перепечатывает (без комментариев!) фрагменты выступления А. Дубчека на заседании ЦК КПЧ. Трудно не сделать вывода, что стороны искали возможности сблизить позиции. Однако это были попытки, шедшие «сверху». Общественно-политическая ситуация развивалась в другом направлении.