Для того чтобы представить очерк «социальной панорамы» 1930-х и ее трансформации, следует, пожалуй, начать со статистики. Но простого воспроизведения цифр двух переписей народонаселения - 147 миллионов на 17 декабря 1926 г. и 170,6 миллиона на 17 января 1939 г. - явно недостаточно. Механическое подведение итогов только наводит глянец на драматические коллизии и утраты, выпавшие за эти годы на долю жителей огромной страны.
По указанию руководства первая перепись была проведена в 1937 г. Однако ее данные оказались ниже ожиданий - всего 162 миллиона человек. Статистиков обвинили в искажении «лучезарной действительности», их ряды «подчистили», а на повестку дня поставили организацию новой переписи. Казалось, ее результаты заранее предопределены.
Можно сказать, что выжившие статистики совершили настоящий подвиг. Несмотря на явно неблагоприятные условия для работы, они и на этот раз привели данные в 167 305 749 человек - ни одним человеком больше, ни одним меньше. Когда в 1992 г. итоги этой переписи были пересмотрены, эксперты представили несколько большую цифру - 168 870 700 человек, опираясь на незначительные статистические поправки и дополнения. Согласно им опубликованные ранее данные не были искажены. Цифры соответствовали расхождениям, обычным в ходе любой переписи[1-19]. Несмотря на то, что руководству страны было что скрывать, дабы избегнуть ответственности за гибель людей при раскулачивании, чистках и голоде 1932-1933 гг., знаменательно, что демографам все-таки удалось убедить Кремль, что вопиющая фальсификация скомпрометирует власть сильнее, чем правда.
Следующие цифры касаются стратегически важной категории граждан - имеющейся в наличии рабочей силы. В 1928 г. приблизительное число несельскохозяйственного трудового контингента достигало 9,8 миллиона рабочих и 3,9 милллиона служащих, что составляло 17,6 % населения (12,4 % рабочих и 5,2 % служащих). В промышленности оказалось занято 3 593 000 рабочих и 498 000 служащих - инженеров и технического персонала, подпадающего под категорию ИТР (где «р» означает работники в противоположность рабочим).
Картина принципиально изменилась к 1939-1940 гг. К этому времени рабочие и вольнонаемные составляли от 31 до 33 миллионов человек, из которых более 21 миллиона были рабочими и 11-12 миллионов - служащими. Вместе они представляли более половины трудового контингента нации. Доля служащих выросла с 5,2 % до 16 %. В основном секторе промышленности число рабочих увеличилось с 3,5 миллиона до 11 миллионов, а служащих - с 400 тысяч до 2 миллионов. Аналогичная ситуация наблюдалась в сфере транспорта, строительства и связи.
Такие глубокие структурные сдвиги вывели на сцену категории работников, существенно изменившие трудовой контингент и обусловившие непредусмотренные изменения классовых отношений с властными структурами. К этому следует добавить массовое вхождение женщин в мир труда рабочих. Этот пункт необходимо подчеркнуть, поскольку участие женщин в производстве выходило далеко за пределы их традиционной занятости в текстильной промышленности и в качестве обслуживающего персонала. В 1913 г. в крупной промышленности, главным образом в текстильной отрасли, женщины составляли 24,5 % рабочей силы. В 1928 г. число женщин в категории «рабочие-служащие» возросло до 2 795 000 и достигло 13 190 000 в 1940 г., или 39 % среднегодовой рабочей силы (43 % в промышленности). Аналогично их число увеличилось в тяжелой и добывающей промышленности. Можно сказать, что роль женщин в индустриализации страны стала решающей.
Но эти знаменательные перемены, на первый взгляд кажущиеся прогрессивными, были искажены явлениями, делавшими эмансипацию сомнительной. Новое положение в промышленном секторе, преобладание в медицине, начальной школе и средней школе, одинаковая возможность (наравне с мужчинами) получить образование, увеличение числа женщин-лаборанток в научно-исследовательских лабораториях - были, конечно, достижением. Но вместе с тем женщины практически не имели доступа к административной власти, в том числе в больницах и школах, где составляли подавляющую часть служащего персонала; они были всецело исключены из политики (помимо отдельных постов, ради чисто символического присутствия во власти).
Неравенство полов было очевидным. Более того, многие работы в тяжелой промышленности и других отраслях производства часто производились без механизации и требовали немалых физических усилий. Непосильные для женщин условия труда оказывали вредное влияние на рост рождаемости и увеличивали число абортов. Ситуация была отягчена еще и тем, что ничего не было сделано для того, чтобы снять с женщин тяготы ежедневного труда в семье. Цена, которую женщины заплатили за выход на рынок труда, оказалась чрезвычайно высокой. Патриархальные традиции в обществе были очень глубокими и в равной степени пронизывали весь советский истеблишмент, день ото дня становившийся все более консервативным.
Статистические данные за период 1928-1929 гг. представляют собой более «трезвые» оценки, чем результаты переписи 1926 года. Но поскольку наша цель - прежде всего показать интенсивность перемен, а не их статистическую «физиономию», мы будем (здесь и далее) пользоваться сведениями разных авторов[1-20], взятыми из различных источников, даже если эти данные и оценки не всегда совпадают между собой.
Служащие - специалисты - интеллигенция. Qui pro quo. Термин служащие широко применялся ко всем, кто не вписывался в категории рабочих и крестьян, и был достаточно неопределенным. Адекватно он подходил лишь для тех, кто трудился в учреждениях.
К служащим причисляли специалистов, чья работа была стратегически важной для развития страны - специалистов, имевших высшее техническое образование, и специалистов средней квалификации.
В 1928 г. прослойка служащих насчитывала 521 тысячу человек (из них 233 тысячи - с высшим образованием и 288 тысяч - со средним специальным). К 1 января 1941 г. их число достигло 2,4 миллиона (приблизительно 4 % от всех людей, получавших зарплату) и составляла 23 % от общего числа служащих. Из них 909 тысяч имели высшее образование и 1492 тысячи - среднее. В промышленности они представляли 310 400 человек, главным образом это были инженеры и техники. За двенадцать лет численность служащих возросла в пять раз.
У нас имеются аналитические данные по этой категории «специалистов». Эти сведения, относящиеся к концу 1940 г., представляют информацию о лицах технических профессий, медиках, экономистах и юристах, но почти не касаются учителей, библиотекарей и людей других профессий этой категории, не включают также ученых, артистов и писателей. Если принимать в расчет и эти профессии, мы сможем в первом приближении оценить реальную численность «советской интеллигенции» - «лукавой» категории государственной статистики и пропаганды.
Прибавив к полученной нами цифре данные из других источников о людях, работавших в сфере культуры (на 1 января 1941 г.), мы получим, что к категории «специалистов» можно отнести примерно 2 539 314 человек[1-21]. Некоторые официальные источники, правда, говорят о 5 миллионах - видимо с целью показать, что провозглашенная партийным руководством «культурная революция» была реальностью. Для этого «на круг» вывели еще одну новую группу— «людей, занятых интеллектуальным трудом», категорию более широкую и еще более неопределенную.
Относясь к интеллигенции вне всякой логики, эта категория позволяла свободно манипулировать цифрами, дабы продемонстрировать так называемый культурный подъем страны. В начале 1937 г. на основе этих данных Вячеслав Молотов заявил о громадной численности советских «интеллектуалов». На столь же неопределенных показателях основывались, вероятно, и преждевременные заявления советских исследователей (которые, впрочем, были обязаны их делать) о том, что «к началу 1940-х проблема народной интеллигенции была решена». Но большинство из них хорошо знало, что люди, имевшие диплом о высшем образовании, составляли весьма скромный процент среди тех, кто был «занят интеллектуальным трудом». Многие «интеллектуалы» в действительности являлись практиками, то есть овладевали профессией в процессе работы или на курсах интенсивного обучения и не имели профессионального образования, несмотря на то, что их работа требовала специальных знаний.
К началу 1941 г. принципиально разный уровень образования был широко распространенным явлением среди тех, кто работал в промышленности и числился «инженером». На каждую тысячу рабочих приходилось 110 инженеров и техников, но только 19,7 % из них имели высшее образование и 23 % - среднее школьное; 67 % являлись практиками, возможно, так и не окончившими курса средней школы.
Аналогичная картина наблюдалась и в других профессиональных группах. Все они были вовлечены в процесс роста численности образованных людей, превосходящего реальные возможности страны дать своим гражданам означенное образование.
Основной причиной фальсификации, равно как и других экономических и социально-культурных недочетов описываемой нами панорамы, явился ускоренный темп индустриализации. Если в 1929 г. промышленные рабочие имели за плечами в среднем 3,5 года начального школьного образования, увеличившегося к 1939-му до 4,2 года, то уровень образования «занятых интеллектуальной работой», или, проще говоря, тех, кто служил в учреждениях, не существенно от них отличался, особенно, если «интеллектуалы» не подпадали под категорию «специалистов». На самом деле считаться «специалистами»[1-22] могли только 3,3 % «служащих», составлявших 16,6 % работающего населения. Большинство из них имели неполное среднее образование, что, впрочем, нимало не смущало некоторых «бытописателей» послесталинской эпохи, причислявших их к «интеллигенции».