Персональная ответственность Сталина за широкое применение пыток была подтверждена многочисленными свидетельствами. Среди них были показания офицеров МВД, которые сами стали жертвами репрессий, и три документа, приложенных к отчету: телеграмма Сталина от 10 января 1939 г., подтверждающая законность «физических методов», докладная записка, дающая разрешение на казнь 138 высокопоставленных лиц, и письмо Роберта Эйхе (члена Политбюро), перед казнью написанное им Сталину. За 1937-1939 гг. Сталин и Молотов лично подписали около 400 списков приговоренных к смерти (всего на 44 тысячи человек).
Целью отчета Поспелова было не просто сделать обзор событий прошлого. Содержание отчета разожгло дебаты относительно политики и стратегии, которые станут предметом исследования во второй части нашей книги.
Глава 10. Масштаб репрессий
В результате террора экономика понесла тяжелейшие потери. Новые кадры нашли в своих учреждениях только пустые столы и свободные стулья - понятно, что их предшественники не смогли ввести их в ход текущих дел. Репрессии подорвали дисциплину и снизили производительность (хотя многие в России утверждают противоположное). Правительственные органы оказались переполненными сомнительными типами всех сортов
Ефросинья Керсновская, Рисунок из дневника
Единая история репрессии 1937-1938 гг., возможно, никогда не будет написана. Но если мы хотим как можно полнее охватить этот феномен, смысл которого превосходит самую смелую фантазию, нам надо проанализировать ряд данных, собранных разными организациями. Иногда результаты трудно интерпретировать, поскольку они исходят из разных источников, опираются на разные расчеты, цифры и даты. Тем не менее они позволяют приблизительно представить картину происходящего. Для оценки основной фазы репрессий - 1937-1938 гг. - мы обратимся к отчету комиссии, созданной в 1963 г. Центральным комитетом под председательством Николая Шверника.
Согласно ряду источников, в 1937-1938 гг. были арестованы 1 372 392 человека, 681 692 из которых расстреляны. Цифры, приведенные Никитой Хрущевым на пленуме Центрального комитета в 1957 г., несколько иные. Они сообщают, что в этот период было арестовано более 1,5 миллиона человек и 680 692 - расстреляли (разница определяется критериями, которыми оперировала статистика КГБ). За 1930-1953 гг. эти же источники приводят следующие цифры: арестовано 3 778 тысяч человек, расстреляно - 786 тысяч[1-43].
Другие цифры касаются исключительно категории «административных репрессий», то есть тех, которые проводились несудебными органами - Особым совещанием НКВД в Москве и вышеупомянутыми «тройками» - на более низких административных уровнях.
Созданное 10 июля 1934 г. Особое совещание НКВД действовало радикально: в 1934 г. оно осудило 78 989 человек, в 1935-м - 267 076, в 1936-м - 274 607, в 1937-м - 790 665 и 554 258 - в 1938 г. Возможность проделать столь «грандиозный труд» была следствием выверенного до последней детали процессуального регламента. Рассмотрение дела могло занять 10 минут, вердикт при этом мог предусматривать от 10 до 25 лет лагеря или смертную казнь, которая следовала сразу же после оглашения приговора. Большинство жертв обвинялись в контрреволюционной деятельности - отсюда немногословность судов и количество казней.
«Историческое» постановление Центрального комитета 2 июля 1937 г., о котором мы уже упоминали, предписывало НКВД уничтожать «группы врагов». Квоты на арест устанавливались заранее и направлялись в административные регионы для исполнения, совсем как при зернозаготовительных кампаниях. Эти квоты подразделялись по категориям преступлений и, соответственно, приговорам. Первая категория включала арест и казнь 72 950 человек (цифра также была поделена между различными регионами). Вторая категория насчитывала 186 тысяч человек для отправки в лагеря. Для этой цели создали дополнительные так называемые лесные лагеря, но они быстро оказались переполненными. Процедура выглядела поистине кафкианской: число врагов заранее обусловлено в квоте, но ее разрешалось превысить. Оставалось только назвать виновных.
Политических узников, осужденных по «контрреволюционным статьям» Уголовного кодекса, насчитывалось около 28,7 % от общего числа, или более 420 тысяч человек. Число заключенных также выросло за счет новоприбывших с недавно аннексированных территорий, к которым следует добавить людей, арестованных после этих аннексий. Применение законов, направленных против воровства и несанкционированного ухода с рабочего места, изданных в 1940 и 1941 гг., также способствовали росту этого числа[1-44].
Опустошение, произведенное репрессиями, особенно среди партийных и государственных кадров, нелегко выразить численно. Ценный источник - данные перетряски персонала Комиссариата путей сообщения в 1937-1938 гг. - свидетельствует, что 75 % руководителей и технических управленцев (кадры высшего и среднего звена) были заменены именно в эти годы[1-45]. Эти цифры невозможно экстраполировать на работу всей правительственной машины, но они позволяют говорить о текучести кадров даже в стратегически важнейших органах.
Последствия террора ощущались повсеместно: в экономике, бюрократии, партии и культуре. К середине 1938 г. человеческие, экономические и политические потери и их цена были такими, что смена курса стала жизненно необходимой и почти предсказуемой. «Нормализацию» предписали и провели привычным образом: кто-то должен был понести наказание за «искривление линии». Сделать это оказалось нетрудно, поскольку невинных не было. Сигналом стало увольнение 25 ноября 1938 г. с поста в НКВД Николая Ежова и замена его Лаврентием Берия (бывшего до этого его заместителем). Ежова арестовали в апреле 1939 г. и обвинили по стандартной форме: как «главу контрреволюционной организации». Его казнили в феврале 1940 г. - все произошло тем же образом, которым в 1936 г. был устранен его предшественник Генрих Ягода. О дальнейшем развитии сценария можно было только догадываться.
В контексте «новой линии» из ГУЛАГа освободили несколько сотен тысяч человек, но это были в первую очередь уголовные преступники, а не политические заключенные[1-46]. После XVIII съезда партии реабилитировали и некоторых репрессированных. Однако эта косметическая операция касалась опять же ограниченного, по сравнению с масштабом репрессий, числа людей - достаточного лишь для того, чтобы Сталин предстал в облике поборника справедливости, покаравшего виноватых.
Подобное «благодушие» пошло еще дальше, когда арестовали значительное число сотрудников НКВД, обвиненных в том, что они проявили слишком много усердия в преследовании членов партии и невинных граждан: от 22 до 26 тысяч из них присоединились к своим жертвам в лагерях и могилах. Часть из них казнили. Никто не знал, на самом ли деле эта когорта состояла из самых худших чекистов? Но все же это несколько успокоило людей. Хлевнюк придерживается мнения, что в 1939 г. руководящие круги партии вновь обрели уверенность: им повысили оклады, и аресты теперь производились на основании более серьезных обвинений. Ощутимое падение значимости ведомства Ежова после его снятия с поста убедило партийные кадры, что оно им больше не угрожает, несмотря на то, что ряд региональных и городских партийных руководителей были репрессированы вместе с «недостойными» чекистами, сошедшими с правильного пути.
Хлевнюк также предполагает, что отход от массового террора оказался обусловленным тем, что, по мнению Сталина, он достиг своей прозаической цели: омоложения партийных кадров (стоит отметить, что такой способ продвигать молодые таланты выглядит несколько необычным). На XVIII съезде партии в марте 1939 г. он заявил, что после апреля 1934 г. более 500 тысяч кадров вдохнули новую энергию в государственную и партийную администрацию, особенно на высших уровнях. В начале 1939 г. из 32 899 ответственных работников сформировалась часть номенклатуры под эгидой Центрального комитета (от народных комиссаров до партийных аппаратчиков, назначенных на важные посты Центральным комитетом), причем 15 485 из них были назначены в 1937-1938 гг. Эта цифра интересна, поскольку охватывает когорту, пришедшую после репрессий: так называемых сталинских выдвиженцев. Быстрота их подъема была феноменальной, подчас они даже не успевали закончить образование. Среди них были и те, кто возглавил СССР после смерти Сталина.
В результате террора экономика понесла тяжелейшие потери. Новые кадры нашли в своих учреждениях только пустые столы и свободные стулья - понятно, что их предшественники не смогли ввести их в ход текущих дел. Репрессии подорвали дисциплину и снизили производительность (хотя многие в России утверждают противоположное). Правительственные органы оказались переполненными сомнительными типами всех сортов.
Ради исправления ситуации некоторых «честных специалистов» реабилитировали (если они были живы) и освободили из лагерей. Среди них были военные - будущие генералы и маршалы, штабисты, ученые, инженеры - например, Константин Рокоссовский, Кирилл Мерецков, Александр Горбатов, Иван Тюленев, Георгий Холостяков, Андрей Туполев, Лев Ландау, Владимир Мясищев и другие. Выдающийся ракетостроитель Сергей Королев ждал освобождения из лагеря до 1944 г., многие другие оставались в заключении до 1956-го. Но те, кто получил свободу в 1939-м, представляли собой уже другой контингент. Некоторые из них после освобождения были в плохом состоянии и были не в силах сразу приступить к работе и таким образом помочь исправить вред, нанесенный армии уничтожением высшего командного состава и потерями в офицерском корпусе.
Летом 1941-го 75 % старших офицеров и 70 % политических комиссаров служили на своих постах менее года, так что костяк армии не имел необходимого опыта командования крупными соединениями. Красная армия находилась в плохой боеготовности, что ясно показала трагическая война с Финляндией в 1940 году. Высокоточный анализ этого «победного поражения», проведенный военными и политическими лидерами, выявил откровенно жалкий уровень командования, обучения офицерского корпуса и коорд