абочей силы. Причина, по мнению Берии, состояла в том, что директивы партии и правительства об улучшении пищи и поставках одежды не выполнялись Комиссариатом торговли. Больше того, поставки пищи и одежды сокращались каждый квартал. Так, было поставлено только 85 % муки и зерна, что касается остального, то поставки оказались выполненными лишь наполовину, а одежды - едва на треть. Отсюда постоянный рост больных и неработающих заключенных.
Положенные на заключенных нормы требуют рассмотрения. Ежедневный расход на зека оценивался в 4,86 рубля, в то время как в план было заложено 5,38 рубля[1-53]. Очевидно, цифры не совпадают. Но как их вообще следует воспринимать? Можно сделать только косвенные оценки. Стоимость вооруженного охранника была 34 рубля в день - в шесть раз выше, чем заключенного. Поскольку у нас нет точных статистических данных, прибегнем к следующему сравнению: немецкий генерал, находившийся в советском лагере в качестве военнопленного, в 1948 г. стоил 11,74 рубля в день, при том что он не привлекался к труду.
Плохая пища и одежда, тяжелый неоплачиваемый труд, голод и болезни - все это сделало большинство зеков непригодными для работы. Некоторые, наиболее смелые и отчаянные, отказывались выполнять ее. К этому следует добавить большую внутрилагерную преступность и высокий уровень смертности, не говоря уже о феномене доходяг - вконец обессилевших заключенных, являвшихся, по сути дела, человеческими обломками.
На этом фоне администрация ГУЛАГа представляла собой отвратительное зрелище. Это была обширная империя, государство в государстве, со своими сложными экономическими интересами, «тайной полицией», разведкой и контрразведкой, педагогической и культурной деятельностью. МВД также несло ответственность за деятельность обычной милиции, охрану границ, точность демографических данных, миграцию населения и ряд аспектов местного управления. Короче, по величине и степени централизации оно представляло собой классический продукт советского администрирования. Если смотреть с высоты, то простейшим способом управления такой сверхцентрализованной системой должны быть административные пирамиды, координирующие множество агентств под верховенством единого руководителя с четырьмя или пятью заместителями. Но надежность «пирамид» оказывалась крайне дорогой иллюзией, угрожавшей привести к параличу всей структуры.
В условиях того времени вмешательство в деятельность такого чудовища, как МВД, оказывалось почти невозможным. Но в то же самое время проблем внутри самого ГУЛАГа становилось все больше - прежде всего в администрации. Воровство, растраты, приписки, преступное обращение с зеками (избиения, даже убийства) - все это облегчалось удаленностью лагерей и окружавшей их секретностью. Обильная поставка дешевой рабочей силы приводила к тому, что МВД беззаботно относилось к ее неэффективному использованию. Генеральная тенденция бюрократического разрастания и переизбытка кадров вскармливала безответственность. Это министерство стремилось возглавить «строительство коммунизма», провозглашенное сталинской пропагандой; что понималось как необходимость построить по всей стране множество громадных заводов, в одинаковой мере бесполезных и дорогостоящих.
Однако другие центральные правительственные органы, такие как Министерство финансов, Госплан, Генеральная прокуратура, инспекции (например, горная), не были слепыми. Они обращались к правительству с просьбой снять завесу секретности, прикрывающую безответственность, неэффективность и массу серьезных нарушений закона. Возможно, им стало известно об отчете министра внутренних дел Сергея Круглова, констатировавшего, что, как бы ни была низка стоимость содержания зека, она, тем не менее, выше стоимости того, что он производит. Согласно словам министра, единственной возможностью достичь баланса является увеличение продолжительности рабочего дня и повышение норм. Вывод в комментариях не нуждается.
Вожди партии и государства, генеральный прокурор, президиум Верховного Совета и многие другие в руководстве хорошо сознавали, каково истинное положение дел. Они, подобно многочисленным партийным и государственным учреждениям, получали потоки писем от зеков с жалобами, обращениями, обвинениями и политической критикой. И, помимо прочего, честные партийцы, служившие в лагерях или в близлежащих регионах, и даже некоторые лагерные администраторы, сознающие свою ответственность, тайно направляли отчаянные письма и отчеты об ужасных условиях жизни заключенных, их истощении и уровне смертности. Таким образом, о проблеме знали; правительство было информировано о ситуации до малейших деталей. Однако наверху преобладала философия безразличия, от ситуации просто отмахивались.
Однако здесь, как и в других сферах, появились признаки некоторого беспокойства, предвосхищавшие перемены. Даже на пике сталинизма они постоянно, хотя и тайно, присутствовали в правительственных органах. Все знали, что низкая продуктивность зеков была главной проблемой правительства. Центральный комитет получил пространный интересный анализ, сделанный одним из зеков. Он доказывал, что тюремный труд расточителен и у администрации нет возможности повысить его продуктивность. Автор, некий Жданов, предложил содержать в лагерях только опасных преступников, все остальные осужденные должны отрабатывать приговор на своем рабочем месте в обязательном порядке, но без оплаты. Круглов пытался оспорить эти аргументы (а также те, которые содержались в других письмах), но вскоре большинство руководства производительными отраслями МВД потребовало разрешить частичную оплату труда заключенных, для того чтобы повысить их производительность. В некоторых лагерях заключенные получали даже полную оплату. Наконец, 13 марта 1950 г. правительство постановило, что оплата в любой форме вводится повсеместно.
МВД продолжало трубить о своих достижениях, как если бы ничего не случилось, но многие руководители экономики поняли, что лагеря не в состоянии эффективно организовать труд зека и, соответственно, полагаться на такую рабочую силу означает простое расточительство ресурсов.
«Планирование» в МВД отличалось мрачной бесперспективностью. Даже не платя зеку почти ничего, бюджет всегда оказывался в дефиците. Перед лицом этой аномалии экономическая система во имя дальнейшего прогресса должна была признать превосходство промышленности, основанной на оплачиваемом труде. Контроль со стороны органов общественного правопорядка как компонент индустриальной системы стал не просто неэффективным - он отжил свой век. Подобно своему создателю, он вступил на путь саморазрушения и вместе с собой угрожал уничтожить все остальное. Это являлось очевидным для многих администраторов, экономистов и политиков, некоторые из которых понимали, что вскрытие этого нарыва - необходимое предварительное условие оживления системы.
Поиски путей оживления сектора принудительного труда с помощью стимулирования начались еще до прихода во власть Никиты Хрущева. Некоторые лагерные администраторы вводили умеренные изменения с крайней осторожностью задолго до того, как серьезность проблемы и необходимость вмешательства были признаны наверху - Министерством финансов и юстиции, Госплана, а также внутри аппарата партии. Некоторые предлагали зекам сокращение тюремного срока - например, зачет одного дня продуктивного труда за три. Такая практика существовала до войны, но от нее отказались в 1939 году. К 1948-му она была восстановлена во многих областях промышленности. 19 января этого года заместитель главы Госплана Григорий Косяченко писал Вячеславу Молотову о том, что желательно снова обсудить эту практику[1-54].
Явилось ли это следствием данного обращения или нет, но более радикальная реформа труда была поставлена на рельсы. Тюремное заключение отменили, осужденных заняли на их собственной работе, но без оплаты. В апреле 1952 г. Совет министров изучил эти меры и постановил освободить некоторых заключенных до истечения срока их приговора при условии, что они продолжат работу на объектах МВД уже за деньги. Само министерство стало отдавать предпочтение сравнительно свободной рабочей силе, таким образом признав неэффективность принудительного труда. Различные частичные изменения в отношении большого числа зеков происходили в разных местах, и было очевидно, что следующим шагом станет полный отказ от подневольной работы.
Новые «проекты» Дальстроя (ноябрь 1948 г.). Одним из первопроходцев на пути поисков интенсификации труда зеков стал громадный комплекс МВД на Дальнем Востоке - Дальстрой, где работали 120 тысяч заключенных. Для стимулирования роста производительности труда там уже была введена оплата и предприняты другие аналогичные меры, причем под давлением Министерства цветных металлов Дальстрой сыграл пионерную роль во введении всех этих новшеств. Почти тогда же подобные шаги были предприняты и на строительстве Волго-Донского канала, так что можно говорить даже о своеобразном соревновании между этими «великими стройками». Комплекс Дальстроя полностью перешел на самофинансирование, и его методы были введены повсеместно[1-55].
Согласно исследованиям Марты Кравери и Олега Хлевнюка, в этих переменах, происходивших независимо от расчетов и маневров верховных вождей, уже маячила «оттепель» эпохи Хрущева. Причиной «дегулагизации» (мой термин - М. Л.) был кризис всей системы принудительного труда и, соответственно, ГУЛАГа.
К тому времени у МВД начались трудности в управлении лагерями. Самые последние волны арестов в дополнение к закоренелым преступникам привели за колючую проволоку множество непокорных (в особенности боевых офицеров Второй мировой войны). Отказы от работ принимали массовый характер, и бывшие офицеры умели хорошо справляться с информаторами и тайными агентами в лагерях, подрывая проверенную систему шпионажа и затрудняя вербовку новых информаторов. Более того, не хватало охранников, и именно в тот самый момент, когда число актов неподчинения, даже бунтов, постоянно увеличивалось (первый произошел в 1942 году).