Михаил Соловьев, Плакат. 1953 год
После окончания войны страна была истощена. Обширные территории, на которых происходили военные действия или подвергнувшиеся оккупации, стояли опустошенными. На освобожденных землях не существовало ни экономической жизни, ни управления. Предстояло полностью реконструировать советскую систему, не имея экономической базы, с населением, изобиловавшем бывшими коллаборационистами. Я ограничусь рассмотрением одной стороны восстановления советской системы в этих регионах.
Первостепенной задачей стал подбор кадров для освобожденных территорий, и в условиях полнейшего хаоса ее надо было решить. Вновь назначенный персонал несколько раз меняли по причине его ненадежности, некомпетентности, а иногда из-за того, что в администрацию проникали криминальные элементы. Кадры из районов, не оккупированных немцами, часто не отвечали необходимым требованиям и всеми силами стремились оставить сложную работу и вернуться домой. На Украине, в Литве и Латвии советская армия и силы госбезопасности столкнулись с сильным сопротивлением националистических партизанских отрядов; в упорных боях обе стороны несли тяжелые потери. Режиму требовались и время, и большие усилия для того, чтобы подавить инсургентов. Но в конце концов работа пошла, заводы восстановили. Жизнь медленно возвращалась к нормальному ритму.
Социально-экономические показатели довоенного уровня, особенно в сельском хозяйстве, были достигнуты еще при жизни Сталина. Но уход со сцены вождя не избавил СССР от его наследия, поскольку послевоенная реконструкция включала в себя возрождение загнивающей сталинской модели со всеми ее искривлениями и присущей ей иррациональностью.
Наступление мира поставило государство и партию, ранее всецело занятых войной, перед неожиданными реалиями. Государственная бюрократия - основной организатор в дни войны - оказалась лицом к лицу перед проблемами реконверсии. Положение партии и ее аппарата было еще сложнее. Что бы ни твердила пропаганда, но в 1941-1945 гг. партийный аппарат играл только вспомогательную роль. Конечно, члены Политбюро управляли военной машиной посредством Государственного комитета обороны, но они трудились под железной пятой Сталина уже как лидеры государства, а не партии. Центральный комитет временно прекратил работу, и партийные съезды не созывались.
Чтобы навести порядок в партийном доме, Иосиф Сталин пригласил из Ленинграда Алексея Кузнецова. Тот стал широко популярным в дни ленинградской блокады, когда считался вторым человеком в городе после Андрея Жданова.
Кузнецова назначили секретарем Центрального комитета по кадрам и ввели в Политбюро. Говорили, что Сталин видел в нем своего правопреемника. Это не являлось завидным жребием для неофита, оказавшегося в сетях сложной аппаратной борьбы, идущей вокруг вождя. Прерогативы Кузнецова были значительными, но и стоящая перед ним задача - весьма обширной. Зоной его ответственности являлся подбор высококвалифицированных и политически надежных руководителей для всех важных государственных органов. Чтобы решить эту проблему, ему предстояло четко контролировать работу реорганизованного управления кадров партии. Приоритетом являлось выдвижение компетентного контингента на ответственные роли в жизненно важных отраслях экономики по всей стране.
Реорганизация партии, стоящая вторым пунктом повестки дня, пугала количеством аспектов и непредсказуемостью результатов. Персонал партийного аппарата постоянно менялся, но его структуры, несмотря ни на что, оставались более или менее стабильными. Вот почему следовало внимательнее приглядеться к тому, какими они стали.
Главе управления кадров предоставили пять заместителей, вместо бывших 50 отделов оставили 28. Делами самого управления стал заниматься специальный отдел с несколькими подразделениями, находившимися у него в подчинении.
Одному из вновь созданных отделов предстояло заниматься кадрами партийных организаций, второму - обучением и переобучением кадров, третьему - кадрами вооруженных сил, внутренних дел, внешней торговли, службы государственной безопасности, прокуратуры и органов юстиции. Началось создание отделов транспорта и всех отраслей экономики, а также сельского хозяйства, финансов, высшего образования и науки, печати, искусств и т. д. Так новое управление обретало контуры громоздкой и неповоротливой машины, в которой должны были найти себе место не менее 650 чиновников высшего ранга, без которых это, возможно самое большое и функционально направленное учреждение Центрального комитета, скорее всего, забуксовало бы. Впрочем, оно вообще не успело сдвинуться с места. Два года спустя структуру управления вернули к старой форме - отраслевой, и все пошло по наезженной колее.
Должность нового секретаря позволяла Кузнецову надзирать буквально за всем и вся, включая засекреченные институты - поскольку они нуждались в кадрах, которые поставляло и контролировало его управление. Или по крайней мере начало поставлять и контролировать.
Выступления Кузнецова (в том числе и неопубликованные), его беседы с подчиненными позволяют сделать вывод, что он был образованным человеком. Организаторские способности и легкость, с которой ему удавалось завоевывать уважение аппарата, свидетельствуют о неоспоримых достоинствах его личности.
Попытка перестроить и оживить партию и аппарат была, конечно, согласована со Сталиным, но когда дело касалось организационных проблем, Кузнецов считался всецело самостоятельным, правда, в идеологической сфере он должен был беспрекословно подчиняться принятым правилам.
Соответственно, прежде чем продолжить обсуждение реформ партийного аппарата, нам стоит обратиться к «идеологическим аспектам» задач по его реорганизации и активизации, особенно к новациям, проистекавшим из начатого Сталиным во время войны возрождения старой державной символики. Новая идеологическая линия непосредственно касалась центральных кадров партии, которым предстояло переучиться, подобно прочим социальным группам и административным учреждениям.
Ждановщина и «суды чести» (1946-1950 гг.). Политика «борьбы за чистоту идеологических основ», названая ждановщиной по имени ее главного проводника - Андрея Жданова, в то время секретаря ЦК партии, стала одной из самых обскурантистских глав сталинизма. Она буквально опустошила культурную жизнь страны послевоенных лет[1-60]. Мы попытаемся охарактеризовать ее исключительно на основе неопубликованных документов партийного аппарата.
Основной мишенью ждановщины, как казалось на первый взгляд, являлась «творческая интеллигенция», обвиненная в «низкопоклонстве перед Западом» и «космополитизме». Борьба с «низкопоклонством» должна была оградить писателей и композиторов, режиссеров и актеров от «тлетворного влияния» буржуазной культуры. Борьба с «космополитизмом» - от «проводников» этой культуры определенной национальности, что вполне соответствовало тщательно маскируемому антисемитизму режима. Однако дух ждановщины витал всюду, в том числе и в аппаратной среде, состоявшей из значительного числа людей с высшим образованием. Она атаковала широким фронтом. Так называемые суды чести защищали ее позиции. Архаическое звучание этого словосочетания - «суд чести» - словно возвращало во времена Средневековья с его кодексом чести. Отныне патриотизм включал в себя гордость за множащиеся под перьями бойких борзописцев достижения сталинского фатерланда и неприязнь к патентующим их евреям.
Выражая крайний русский национализм, ждановщина атаковала проявления национализма в союзных республиках. Подсудимые обвинялись в любых низостях - передаче западным ученым секретных материалов, пропаганде «сумбура вместо музыки», абстракционизма вместо живописи. В высших партийных и правительственные сферах их появление противоречило любой минимально разумной административной логике и существенно препятствовало попыткам поднять культурный и. профессиональный уровень партийного аппарата.
Но число судов чести лишь росло, и скоро они заполонили все административные учреждения. Однако ни их реальное число, ни количество лиц, прошедших эти чистилища, пока не установлены. Известно одно: хотя эти суды рассматривали преступления, близкие к измене, подсудимые не подлежали уголовному преследованию. Закрывались творческие коллективы, шельмовались талантливейшие люди, ломались карьеры, но все это не вело к лагерям и казням.
Суть этой практики Кузнецов разъяснил в докладе аппарату ЦК партии 29 сентября 1947 г. Никакой аппарат не имел иммунитета от этого явления, и доклад Кузнецова был сделан на собрании, посвященном избранию суда чести самого аппарата Центрального комитета. Он аргументировал его необходимость следующим образом: поскольку жизненная активность страны напрямую зависит от качества партийного аппарата, суды чести в нем призваны играть решающую роль. В аппарате работает большое число сотрудников, совершивших антипатриотические, антисоциальные и антигосударственные проступки. До настоящего времени, когда о таких проступках сотрудников становилось известно, они считались внутренним делом и рассматривались, по возможности, кулуарно. Это проистекало из широко распространенного мнения, что тому, кто стал членом аппарата, больше не нужны бдительность и политическое самосовершенствование. Но многие сотрудники, по-видимому, не оценили то, что их труд в центральном аппарате, этой «святая святых» (выражение докладчика), - не рутинная работа, а партийный долг. Кузнецов отметил, что недостойное поведение даже в среде высших лиц является абсолютно несовместимым с пребыванием в партийных рядах, тем более в аппарате Центрального комитета.
Наиболее часто упоминаемыми проступками были пьянство, дебоширство, небрежное обращение с секретными документами. Оказалось, подобные нарушения считались чрезвычайно опасными еще и потому что Центральный комитет получал сведения обо всех аспектах жизни страны, включая оборону и иностранную политику, а лучшим оружием партии против ее врагов являлась бдительность. Именно она должна была стать нерушимым принципом жизни страны. Работа аппарата на любом уровне обязана оставаться тайной.