Однако в этом докладе обнаружилось подводное течение, вселяющее тревогу. На собрании было официально подтверждено, что новая линия - продолжение методов великих репрессий. В качестве полезного напоминания цитировались некоторые из ключевых документов 1930-х гг., среди них - «секретные» письма членам партии, фактически ознаменовавшие запуск массовых репрессий: письма от 18 января 1935 г. о мерах против «убийц Кирова», от 13 мая 1935 г. о проверке партийных билетов, циркуляры от 29 июля 1936 г. относительно «троцкистско-зиновьевского террористического блока», от 29 июня 1941 г. сотрудникам партийных и государственных учреждений, работающих вблизи линии фронта. Также цитировалась речь Сталина о бдительности на поистине бредовых заседаниях Центрального комитета 1937-1938 гг., другая «классика», посвященная проблеме борьбы с вражеским окружением.
Все эти документы или предшествовали, или следовали за развязыванием волн террора против населения и кадров. Тень этой темной эпохи обдуманно вызвали из небытия, чтобы она служила предупреждением потенциально нелояльной интеллигенции.
Подобным же образом создавался суд чести в Министерстве государственной безопасности (МГБ). Узнав о недовольстве его оперативных сотрудников, Кузнецов заявил им, что если подобные суды оказались нужны для центрального партийного аппарата - цитадели страны, - то нет причин делать исключение для МГБ. В стенах этого министерства тоже надо учиться патриотизму и «духовной независимости» - единственному, что могло бы продемонстрировать превосходство советской культуры над культурой Запада.
Таков был дух кампании, приведенной в действие с целью внушить не что иное, как «духовную независимость». Так же был задействован и фактор иностранного шпионажа: аппаратчиков проинформировали, что иностранная разведка ищет пути проникновения в партию, а на их семьи нельзя положиться: «Вы что-то говорите жене, она говорит соседу - и ветер разносит государственные секреты». Каждый, кто хоть немного знаком с манерой Сталина критиковать партийных вождей и чиновников, распознает здесь его неподражаемый стиль. Фактически проклятие по адресу «семейных спален» сотрудников аппарата было вызвано недавним эпизодом: в 1948 г. правительство решило в обстановке строжайшей секретности поднять цены, но население заранее узнало об этом и результатом стал чудовищный погром магазинов.
Репрессии, сопровождавшие «ждановщину», не достигали масштабов 1936-1939 гг. Но они, тем не менее, вылились в такие зверства, как казнь писателей из Еврейского антифашистского комитета, убийство великого актера Соломона Михоэлса (инсценированное под автомобильную катастрофу), многочисленные аресты и казни деятелей культуры, не говоря уже о разбитых судьбах, уничтоженных научных и художественных работах.
1950-й был ознаменован так называемым ленинградским делом, в результате которого прежние партийные и государственные лидеры Ленинграда, включая самого Кузнецова и заместителя председателя правительства и главу Госплана Николая Вознесенского, отправили на казнь, более ста человек погибли или были отправлены в лагеря.
Идеология ждановщины являлась, конечно, идеологией Сталина - кульминацией его идеологических озарений. Отныне он пребывал в очаровании «славным» имперским прошлым России. Суды чести не были единственным, что он заимствовал из истории. Сменив название высшего органа исполнительной власти Совета народных комиссаров (Совнаркома, СНК) на привычное - Совет министров, он облачил все высшие министерские чины в форму. Их должности соответствовали непосредственно «Табелю о рангах» Петра Великого. Но гораздо хуже, что внешней оболочкой всего этого стал крайний русский национализм, вскормивший протофашизм, типичный для загнивающего сталинизма. Сталин хотел, чтобы этот дух пережил его. В конце концов Сталин лично отредактировал текст нового советского гимна и, пренебрегая многонациональностью страны, превратил его в шовинистский гимн «Великой России».
Следует добавить, что суды чести и архаические титулы и униформы (вместе со смехотворными эполетами) отменили или забыли при Никите Хрущеве, поскольку администрация не имела времени думать о таком антике. Но гнилостные дымы ждановщины курились долго, костер тлел в ожидании новых поленьев.
Все это важно для понимания атмосферы, которой дышала страна, когда Кузнецов энергично взялся за разрешение важной задачи рационализации кадров, в первую очередь партийных. Он хотел быть твердым, но справедливым, и ожидал соответствующего ответа. Отличие тона и духа между публичным провозглашением ждановщины в 1947 г. и его откровенными и умными беседами с коллегами в 1947-1948 гг. поразительно. Нельзя не задать вопрос: а лично он в каких пределах одобрял ждановщину?
Новый подход. Новые источники - в особенности протоколы закрытых совещаний управления кадров, возможно, наиболее беспрецедентные документы в истории аппарата, дают намек на то, как Политбюро намеревалось привести в порядок свой собственный дом. Прежде всего предусматривалась попытка вновь определить функции всего аппарата, прояснить разделение труда внутри его и, что не менее важно, изменить методы, которыми центральный аппарат руководил экономикой. Может показаться удивительным, но его предполагалось лишить возможности прямого вмешательства в экономику.
Сферы деятельности и функции партии и государства с этого момента были пересмотрены и разделены. Согласно новой организационной доктрине, Центральный комитет стал органом, определяющим политическую ориентацию, которой надлежало следовать правительству. Сосредоточив в своих рядах наиболее активный контингент, партия получила ответственность за руководящие кадры страны. Ее роль сводилась к идеологическому воспитанию нации и контролю за своими местными организациями.
В сущности, не было ничего нового, но аппаратчиков поразило, что Центральный комитет больше не будет непосредственно заниматься вопросами экономики. Отделы транспорта и сельского хозяйства ликвидировали. Основной задачей аппарата стало управление самой партией и контроль кадров в каждой области, но без вмешательства в подробности деятельности и методы работы. Центральный комитет, конечно, продолжал направлять правительству директивы, в том числе и по экономике. И, вследствие своей ответственности за кадры в правительственных структурах, он косвенно осуществлял экономическую политику. Наконец, местные органы партии, такие как областные комитеты, наделенные «исполнительными функциями», продолжали, как и в прошлом, руководить экономической деятельностью. Их нельзя считать просто «копиркой» Центрального комитета.
С целью внести некоторую ясность в еще более малопонятное разделение труда между двумя органами, находящимися непосредственно ниже Политбюро, - Оргбюро и Секретариатом - было принято решение, что первый станет нести ответственность за местные партийные органы. В обязанности Оргбюро входило приглашать их в Москву, заслушивать отчеты и вносить предложения по улучшению работы, хотя это и не соответствовало тому, как ранее партийные постановления определяли роль этого органа. Такие совещания назначались регулярно, даты их проведения определялись заранее.
Секретариат являлся постоянным органом, который собирался каждый день. Даже несколько раз в день, если возникала необходимость. Он готовил повестку дня и текущие материалы для совещаний Оргбюро и следил, чтобы его решения, а также решения Политбюро выполнялись надлежащим образом. Он нес ответственность за распределение ведущих кадров по определенной системе через соответствующие отделы.
Главными обязанностями высшего органа партии считалась помощь местным партийным организациям при осуществлении эффективного контроля за государственными и экономическими органами, их критика и ответственность за политическое руководство массами. Обязанности определялись именно такими словами.
Доступные нам источники проливают свет на причины отхода от экономических проблем. Местные партийные органы, стоящие ниже Центрального комитета, были далеки от здорового состояния; и даже сам ЦК вызывал беспокойство. Главную тревогу вселяла все большая зависимость партийных чиновников от экономических министерств и, соответственно, подчинение им.
Основным аспектом зависимости служило так называемое самоснабжение, облеченное в различные формы. Главы правительственных учреждений, прежде всего экономических министерств и их местных ответвлений, предлагали партийным боссам незаконные стимулы в виде премий, наград, бонусов, ценных подарков и всяческих услуг - постройки дачи, ремонта дома, путевок в комфортабельные санатории для местных партийных секретарей (и, конечно, их семей), все это, разумеется, за государственный счет. Согласно нашему источнику, подобная экономическая подкормка партийной элиты «приняла широкие масштабы».
Информация об этом извлечена из другой бумаги, составленной Кузнецовым и датированной концом 1947 г. В этот момент Политбюро только что выпустило суровое постановление относительно вознаграждений, предлагаемых партийным чиновникам экономическими управленцами. Такая практика являлась широко распространенной во время войны, затем стала повсеместной «сверху донизу». В дни распределения продовольствия, при низких стандартах жизни ситуация скорее напоминала голод, чем обыкновенный ежедневный недостаток жизненных ресурсов. Многие члены партийной иерархии оказывались замешанными в незаконной реквизиции, даже вымогательстве продуктов и других товаров у представителей экономических отраслей. Конечно, это являлось преступлением.
Согласно Кузнецову, происходящее было «в сущности формой коррупции, создававшей зависимость представителей партии от экономических предприятий». Он считал, что партийцы ставили свои личные интересы выше государственных, которые им надлежало блюсти. Но если бы защита государственных интересов была на первом месте, как бы партийные кадры это обеспечили, если улучшение их собственного материального положения зависело от милостей и премий со стороны экономических менеджеров?