То же относится и к ссыльным поселениям, где обитали почти 2 миллиона человек. Многие сосланные пожизненно уже в 1960 г. получили право покинуть их. В дальнейшем подобные приговоры уже не выносились. С другой стороны, нормализация тюремного и пенитенциарного комплекса не могла гладко протекать в системе, унаследовавшей склонность наказывать, не удосуживаясь должным образом доказать вину. Эта система не имела ничего общего с юстицией; в 1960-е была сделана попытка создать надлежащую правоохранительную систему. Это ясно видно, если обратиться к интенсивной работе над вариантами уголовного и тюремного кодексов, предлагаемыми пенитенциарными институтами и государственными органами, курирующими их.
Дискуссии и требования дальнейших перемен начались сразу же после начала войны, разгорелись при вхождении Хрущева во власть и продолжались до самого конца советской системы. Беглый обзор законодательства, бывшего в силе в 1984 г., создает картину юридических принципов, на которых основывалось обращение с правонарушителями вплоть до 1991 г.
Следует обратить особое внимание на пенитенциарную политику и «тюремное трудовое законодательство», как оно сформулировано в соответствующих кодексах и комментариях к ним. Это трудное дело, но после открытия кодекса Хаммурапи историки усвоили, сколь содержательными могут быть тексты законов - даже если им не всегда следовали. Изменения, предложенные в этих документах, нельзя недооценивать[2-3]. Это особенно относится к ныне узаконенному праву заключенных встречаться со своими адвокатами без ограничения времени и без присутствия охраны. Это и более широкое понимание прав заключенного, основанное на предпосылке, которой кодексы и юриспруденция уделили много места: заключение не влечет за собой утрату статуса гражданина и, следовательно, гражданских прав. Конечно, наказание ограничивает эти права, но заключенные продолжают оставаться в сообществе граждан. До этого ограничения были серьезными: жена заключенного могла развестись с ним, не дожидаясь его освобождения; он лишался права голоса, не мог свободно распоряжаться своими деньгами и т. д.
Вместе с тем поправки в исправительно-трудовые кодексы (союзный и республиканские) предоставили зекам элементарное право критиковать и жаловаться на тюремную администрацию. Они могли делать это непосредственно в письме администрации, которая была обязана ответить им. Они могли также обращаться в другие инстанции (партийные и государственные) через тюремную администрацию. По всей вероятности, тюремное начальство будет стремиться убедить заключенного не подавать жалобы, но если он будет настаивать, они обязаны уступить, ведь в противном случае заключенный расскажет обо всем семье или друзьям. Тюремная администрация не имеет права вскрывать письма заключенных прокурорам и обязана доставлять их в течение 24 часов.
Как указано, важным достижением было право заключенного встречаться с адвокатом без ограничения времени. Другой источник указывает, что посещения заключенных адвокатами подпадали под рубрику «права на посещения»[2-4]. Но эти права регулировались «исправительно-трудовыми кодексами» республик, а не союзным кодексом. Если не было особых оговорок, встречи с адвокатами имели место по письменной просьбе заключенного, члена его семьи или представителя общественной организации. Они проводились в рабочие часы, и адвокат должен был иметь соответствующие полномочия. По просьбе заключенного или адвоката встреча могла происходить без свидетелей (должен признаться, что с большим удивлением узнал об этих предусмотренных законом условиях из текстов конца 1970-х и начала 1980-х гг.).
Существуют многочисленные свидетельства прокуроров, судов и местных органов о большом числе жалоб заключенных, полученных самим Министерством внутренних дел, правительственными органами надзора (центральными и местными), региональными учреждениями и общественными организациями. Все они были более или менее внимательно рассмотрены или переданы компетентным властям[2-5].
Указание заставить уважать закон в местах заключения было адресовано ряду органов, из которых наибольшими возможностями обладали Генеральная прокуратура и государственные контрольные органы (под любым наименованием). МВД также имело штат внутренних инспекторов, облеченных реальной властью, они могли производить детальные расследования. Понятно, что они подчас смотрели сквозь пальцы на нарушения, поскольку тюремная система подчинялась министерству. Тем не менее высшие министерские чиновники были хорошо информированы о положении дел.
Контроль, осуществляемый высшими судами над соблюдением законности в системе правосудия, оказывал влияние на органы, ответственные за пенитенциарные учреждения. Эти суды рассматривали дела о нарушениях, допущенных тюремной администрацией, апелляции, а также дела, предусматривающие пересмотр судебного приговора. Конечно, их деятельность способствовала оздоровлению атмосферы тюремной системы в целом. Право социальных органов интересоваться судьбой заключенных приводило к аналогичному результату, потому что теперь у заключенных были права и, соответственно, больше возможностей начать новую жизнь.
Политическим заключенным, в том числе и хорошо известным диссидентам, не было полностью отказано в юридическом пересмотре дел, им не перекрывались каналы для подачи жалоб. Протесты ученых и других представителей интеллигенции, адресованные непосредственно Центральному комитету и прочим высшим инстанциям или переданные по конфиденциальным каналам, были хорошо документированы. Некоторые из них производили сильный эффект. Международное давление также оказывало влияние, ускоряло решение властей, заставляя их лишать диссидентов гражданства и высылать из страны, а не гноить в тюрьмах. К этому мы еще вернемся.
Нежелание властей и судей, чтобы совершившие незначительные преступления оказались в одной компании с опасными преступниками, - принцип демократической юриспруденции - привело к созданию учреждений для различных категорий заключенных с соответствующим режимом. Лица, осужденные впервые, были отделены от рецидивистов всякого рода. Существовали специальные учреждения для женщин и несовершеннолетних. Наконец, в тюрьмах особого режима в условиях строгой изоляции содержались осужденные за «особо опасные преступления против государства», «особо опасные рецидивисты» и осужденные на смерть, но получившие помилование или подпавшие под амнистию. Иностранцы и лица без гражданства также содержались в отдельных тюрьмах. Республики имели право потребовать отдельного содержания других категорий. Однако эти различия не распространялись на тюремные больницы, распорядок которых контролировался Министерством внутренних дел совместно с местной прокуратурой.
В целом система состояла из четырех категорий исправительно-трудовых колоний, подразделяемых по внутреннему режиму: общий, усиленный, строгий и особый. К ним следует добавить колонии-поселения различных категорий. Строгий режим предназначался для осужденных за особо тяжкие преступления против государства и для лиц, уже отбывших один срок наказания; особый - для большинства осужденных и женщин, осужденных на смерть, но получивших помилование. В колониях-поселениях находились лица, переведенные из других колоний, чей срок истекал в скором времени.
Тюрьмы составляли шестую категорию; в них по постановлению суда содержались преступники, совершившие наиболее гнусные преступления, и особо опасные рецидивисты. Сюда также направлялись лица из колоний в качестве наказания за плохое поведение; обслуживающий контингент также состоял из заключенных, отправленных сюда вместо колонии. Тюрьмы были двух режимов - общего и строгого (в них заключенный не мог содержаться более шести месяцев, пребывание беременных или имеющих малолетних детей женщин не допускалось вовсе).
В тюрьмах общего режима заключенные содержались в общих камерах, хотя по решению начальника тюрьмы и с согласия прокурора их можно было перевести в одиночные камеры. Им разрешалась часовая прогулка (получасовая при особом режиме). Осужденные из числа обслуживающего персонала могли иметь деньги, получать посылки (согласно нормам общего режима), покупать пищу и получали право на кратковременные посещения.
В исправительно-трудовых колониях для несовершеннолетних, представлявших другой важный сектор, было два режима - общий и усиленный (за особо серьезные преступления).
Наконец, в колониях-поселениях, где существовал надзор, но не было охраны, обитатели могли свободно передвигаться со времени утреннего подъема до вечернего отбоя. В случае необходимости эта свобода простиралась до границ административного района. Поселенцам разрешалось носить гражданскую одежду, иметь деньги и тратить их по своему усмотрению, приобретать ценности. С разрешения администрации они могли жить со своими семьями в колонии; имели право купить дом и обрабатывать участок земли. Состоявшие в браке мужчины и женщины могли жить в одной колонии, хотя первую половину срока они отбывали раздельно.
Все здоровые поселенцы были обязаны работать; при этом учитывалось состояние здоровья. Если представлялась возможность, они трудились по своей профессии. Работа предоставлялась на предприятиях, находящихся в пределах колонии. МВД создавало для поселенцев фабрики и мастерские, но они могли работать и на другие ведомства. Экономические органы были обязаны помогать исправительным институтам достигать своей цели.
В принципе особый режим означал, что обитатели должны выполнять тяжелую работу. На самом деле им предоставлялась работа на ближайших предприятиях, а это означало, что работа не обязательно окажется тяжелой, причем заключенные с физическими недостатками получали более легкую работу. Целью было исправление и перевоспитание, поэтому предполагалось, что труд не должен причинять физических страданий. Чрезмерный труд противореч