Другое важное направление, обусловленное рационализацией (можно ли говорить о модернизации?) пенитенциарной политики, выражалось в сильном давлении законодательных кругов и их политических союзников на систему с целью умерить ее карательный пыл, который - с этим были многие согласны - не только не решал проблемы, но и создавал новые.
У. И. Батлер изучил эту тенденцию, направленную на вынесение приговоров, пусть и суровых, но не предусматривающих заключения. Он проанализировал весь спектр «условных» приговоров, из которых самыми суровыми были различного рода запреты на проживание и ссылки в отдаленные места. Другие предусматривали исправительные работы (осужденные продолжали работать на прежнем месте, но с удержанием штрафной суммы из их заработка). Он изучал также помощь бывшим заключенным при их реинтеграции в общество. Выносились приговоры, не предусматривающие исправительных работ; они были введены в законодательство СССР и республик постановлением от 15 марта 1983 г., определявшим статус подобных приговоров и обязывающих прокуроров следить за их исполнением. Дополнительно к уже упомянутым штрафным мерам этот вид наказания предусматривал запрет на определенные должности и некоторые виды деятельности, конфискацию имущества, лишение воинского чина или звания, поручительство общественности по месту работы. Реформы судопроизводства 1970-х и начала 1980-х свидетельствуют, что тенденция эта набирала силу, и приговоры, не предусматривающие заключения, выносились все чаще.
Следует помнить, что число политических заключенных и опасных преступников, содержавшихся в тюрьмах или двух категориях колоний особо строгого режима, было сравнительно небольшим. Подавляющее большинство осужденных находились в учреждениях общего режима, и именно они стали объектом экспериментов, за проведение которых выступали отдельные судьи высших инстанций, юристы и некоторые правительственные круги. Целью этих экспериментов была широкомасштабная «депенализация» системы, традиционно склонной к вынесению приговоров, предусматривающих заключение. Борьба за либерализацию началась много ранее, в первые годы после смерти Сталина, а то и прежде. Но эти реформы приняли серьезный характер - и большей частью были успешными - в начале 1980-х. Выражение «в поисках депенализации», используемое Тоддом Фоглесоном[2-9] (у которого я заимствую эту информацию), всесторонне и целостно характеризует этот период.
Данные Министерства юстиции Российской Федерации показывают, что в 1980 г. приблизительно 94 % обвиняемых по уголовным делам были признаны виновными и почти 60 % из них отправлены в места заключения. В 1990 г. эти цифры снизились до 84 и 40 % соответственно. По мнению Фоглесона, подобные сдвиги крайне редки, и этот феномен трудно объяснить, основываясь исключительно на опубликованных материалах и интервью (архивы уголовных судов конца 1970-х и начала 1980-х остаются недоступными). Но позднее он предположил, и не без причины, что здесь сказался дефицит трудовых возможностей для заключенных; к этому мы еще вернемся.
Теперь необходимо обратить внимание на сделанное Фоглесоном важное открытие. В прошлом непосредственный надзор за судьями осуществляли партийные органы и министерства юстиции, а высшие суды сосредотачивались на решении юридических проблем. В 1970-х вовсе не партия развернула кампанию за либерализацию уголовного судопроизводства; она перестала вмешиваться в эту сферу. Министерство юстиции также не было ее движущей силой. Инициатором стал высший эшелон судебной системы - Верховный суд СССР и его республиканские аналоги; этот орган начал оказывать давление на суды низших инстанций, побуждая их выносить больше приговоров, не предусматривающих заключения. Ради этой цели он применял свою власть при рассмотрении апелляций и при надзоре, выступал с критикой и организовывал учебные семинары для судей.
Первые значительные перемены произошли в феврале и марте 1977 г., когда Верховный суд перестал считать уголовно наказуемыми целый ряд незначительных нарушений, которые ранее карались штрафами или заключением на 15 суток (минимальный срок приговора в то время). При рассмотрении дел, которые судьи не считали «социально опасными», они могли выносить приговоры с отсрочкой приведения их в исполнение, а также наказывать обязательным трудом (исправительные работы) на срок менее трех лет. В 1978 г. Верховный суд расширил категорию правонарушений, к которым могли применяться штрафы и приговоры, не предусматривающие заключения.
Следует отметить, что с аргументами в пользу подобного снижения наказаний за незначительные правонарушения выступили советские криминологи, сомневающиеся в эффективности краткосрочного заключения. Один из наиболее выдающихся представителей этого сообщества утверждал в течение ряда лет (начиная с 1967 г.), что рост преступлений связан с семейными неурядицами, разрывом социальных связей, невозможностью интеграции в более широкое социальное пространство и возрастающим давлением социальных привилегий. Тюремное заключение только усугубляет эти факторы. Другие, по словам Фоглесона, поддерживали приговоры без взятия под стражу, поскольку при этом человек не записывает себя в категорию преступников; в противном случае он на самом деле может им стать.
Таким образом, в 1977-1978 гг. выдающиеся юристы ратовали за «большую экономию репрессивных средств» и изменение уголовного законодательства с тем, чтобы эффективнее реализовывались основные задачи системы. Другие подчеркивали, что их поиски были научными, а политика в XX столетии должна базироваться на науке. Некоторые авторы уходили от карательной логики в сторону утилитарной философии; они считали, что возмездие по сравнению с достижением социальных целей вторично.
Хотя Верховный суд оказывал давление на суды низшей инстанции, принуждая их выносить дифференцированные приговоры и более тщательно вести уголовное расследование и поиски доказательств вины, общие результаты этой политики разочаровывали ее проводников. В ноябре 1984 г.
Министерство юстиции пришло к заключению, что некоторые судьи не прислушиваются к указаниям и обращают мало внимания на решения судов высших инстанций. Разумеется, старая политика была более понятной и приемлемой для репрессивного менталитета, распространенного в советских судах низшей инстанции.
Тем не менее должны были последовать другие перемены, поскольку реформа в пенитенциарной сфере задумывалась как широкомасштабная и шла полным ходом.
Стремление порвать с карательными тенденциями определялось не только законодательными, юридическими и идеологическими предпосылками. Растущий дефицит кадров, о котором мы будем детально говорить позднее, стал одним из определяющих факторов этой политики и порождал многочисленные дискуссии. В сталинистской системе «свободный труд» не был проблемой, поскольку трудящиеся были привязаны к своим рабочим местам многочисленными правовыми и юридическими нормами. Ситуация же 80-х годов определялась почти безостановочной спонтанной мобильностью труда, чему власти стремились противопоставить различные законодательные и экономические меры и кампании морального осуждения тунеядцев и летунов.
Здесь мы имеем дело с более широким феноменом естественного развития, которое невозможно было сдержать даже в самые глухие годы сталинизма и который, в конце концов, был легализован и признан в эпоху постсталинских перемен. Это можно назвать десталинизацией труда. Реформа пенитенциарной системы и тенденция выносить «условные» приговоры были частью этого обширного процесса. Мощные волны перемен, охватившие трудовые отношения, принудили пенитенциарную и социальную политику прийти в соответствие с этими переменами. Исследование трудового законодательства и практики его применения на заводах и в учреждениях, к чему мы собираемся приступить, показывает, как трудящиеся успешно добивались соблюдения своих прав de jure и de facto. Эти права были вписаны в законодательные документы, и в первую очередь в Трудовой кодекс.
Трудовое законодательство: исторический обзор. С первых дней советского режима трудовое законодательство было одной из главных составляющих правительственной программы: восьмичасовой рабочий день, двухнедельный оплачиваемый отпуск, пенсии, страхование в случае безработицы, болезни или потери трудоспособности. 9 декабря 1918 г. был обнародован (но никогда не публиковался) Трудовой кодекс Российской Федерации. Все граждане в возрасте от 16 до 50 лет, за исключением нетрудоспособных, были обязаны работать. Провозглашался принцип равной оплаты за равный труд и упорядочивались различные условия труда.
По мнению советских экспертов, условия Гражданской войны 1918-1921 гг. заставили заменить добровольные контрактные отношения трудовой повинностью; а в новом кодексе, принятом 30 октября 1922 г. и вступившем в силу 15 ноября того же года, трудовая повинность, как и обязанность трудиться, были вновь заменены работой по найму; следовательно, трудовые отношения основывались на добровольном соглашении.
Обязанность работать была предусмотрена в исключительных обстоятельствах (природные бедствия, неотложные общественные задачи). Отдельная глава была посвящена коллективным соглашениям и индивидуальным трудовым договорам. Трудящиеся и администрация могли в силу изменившихся условий пересматривать их основные положения. Общими делами занимались профсоюзы; трудовые споры рассматривались народными судами; были созданы различные комиссии по заработной плате, согласительные органы и арбитражные суды. Устанавливался восьмичасовой рабочий день и предусматривались компенсации за сверхурочную работу. Короче говоря, Трудовой кодекс 1922 г. был очень похожим на аналогичные кодексы западных стран, хотя касался в основном государственного сектора.
Переход к государственному экономическому планированию в 1929 г. внес изменения в некоторые положения трудового законодательства. Теперь государство было единственным работодателем, а профсоюзы стали частью экономического менеджмента. Начиная с 1934 г. и далее они уже больше не разрабатывали коллективные соглашения, а следили за обеспечением безопасности и соблюдением инструкций - этим ранее занимался могущественный Комиссариат труда. В 1933 г. его ликвидировали, считая, что он слился с профсоюзами, но они, естественно, не обладали таким влиянием, как комиссариат, входивший в правительство.