оветские элементы, которые под влиянием враждебной пропаганды из-за рубежа распространяют порочащие слухи о партии и эксплуатируют временные трудности, для того чтобы побудить советских граждан к протестным выступлениям. К их числу были отнесены: погромы административных зданий, уничтожение общественной собственности, нападения на представителей власти и другие эксцессы, инициаторами и исполнителями которых были, большей частью, преступники и хулиганы. Правда, и все типы противников режима также вышли из тени - например, бывшие коллаборационисты или члены неофициальных церквей и сектанты. Отбыв сроки приговора, все эти враждебные элементы, как указывал руководитель КГБ, двигаются в основном к югу и, возможно, именно они играли значительную роль в событиях в Новочеркасске.
Вывод Семичастного состоял в следующем: сложившееся положение требует как усиления борьбы с тайной деятельностью иностранных разведок, так и улучшения операций КГБ против внутреннего врага; для этого надо покончить с благодушием, царящим в некоторых отделениях ведомства, где руководящие и ответственные за оперативную работу сотрудники не приняли требуемых мер, включающих и репрессии.
Семичастный также упомянул и другие недочеты в работе КГБ. На предприятиях военно-промышленного комплекса, где существовали службы безопасности, никто из офицеров госбезопасности не занимался оперативной работой. Не было секретных агентов и надежных информаторов, что снижало возможность сбора данных, представляющих оперативный интерес, то же самое было отнесено и ко многим высшим учебным заведениям страны. Более того, подчеркивалось, что подразделения контрразведки перестали заниматься тем, что было их прямой обязанностью - слежкой за подозрительными личностями, после того как они отбыли срок своего приговора: иностранными агентами, членами националистических организаций, бывшими нацистами и коллаборационистами, членами неофициальных церквей и сектантами. Приводилась масса примеров того, что даже местожительство таких людей не было зарегистрировано, и это делало слежку просто невозможной; многие из них были потеряны из виду.
Семичастный выразил также сожаление по поводу недостаточной кооперации с МВД и отсутствия планов совместных действий против антисоциальных элементов (которые «ведут паразитическое существование»). Указывалось, что у КГБ нет источников информации о том, где собираются эти элементы, не разработаны меры, которые следовало бы предпринять в случае возникновения неподконтрольной ситуации. В этом он видел одну из причин, почему в некоторых случаях не были предотвращены массовые беспорядки, имевшие далеко идущие последствия.
Чувствуется, что массовые беспорядки - самая болезненная тема для шефа КГБ. Он приказывал, не ослабляя борьбы против иностранных агентов, первостепенное внимание уделить внутренней службе безопасности и рассматривать это в качестве приоритетной задачи. К вышеперечисленным потенциально опасным элементам руководитель ведомства добавил осужденных в прошлом за антигосударственные преступления, вернувшихся в СССР эмигрантов и всех иностранцев из капиталистических стран. Обращалось внимание на необходимость улучшения использования технических служб и сети агентов, на повышение политического уровня тайных сотрудников и информаторов с тем, чтобы они были лучше подготовлены к выявлению людей с враждебными взглядами и намерениями, потенциальных организаторов массовых беспорядков и исполнителей террористических актов, а также авторов листовок и прочих анонимных материалов, распространяющих провокационные слухи и побуждающих население к мятежу. Указывалась также необходимость разъяснения сотрудникам того, что превентивные операции КГБ не должны подменять или ослаблять борьбу против врагов, которые уже выявлены.
Длинный приказ заканчивался на бравурной ноте: у нас есть все, чтобы ни один враг не ушел безнаказанным и ни один невинный человек не подвергся несправедливым репрессиям.
Доступные данные все еще не позволяют ответить на вопрос: а насколько серьезными были «рост оппозиционных настроений» и «взрывы народного недовольства», о которых упоминает Рудольф Пихоя?
1963-й стал годом, в котором на основе той оценки положения в стране, которая отражена в рассмотренном нами приказе Семичастного, законодательство против политических преступлений было усилено шестью статьями Уголовного кодекса, теперь они стали называться «преступлениями против государства». На первых порах это привело к некоторому росту числа арестов, хотя и незначительному, а начиная с 1966 г. и далее даже наблюдалось очевидное снижение политических репрессий.
Противостояние оппозиции: законы против критики. Законы, направленные против политической критики, попавшей в число «особо опасных преступления против государства», приобрели печальную известность в период холодной войны, когда проявил себя феномен диссидентства.
Уголовное преследование инакомыслящих основывалось на следующих статьях УК:
• статья 64 (бегство за границу или отказ вернуться в СССР) - акт измены;
• статья 70 (антисоветская агитация и пропаганда);
• статья 72 (деятельность организованных групп, приводящая к особо опасным преступлениям против государства, и участие в антисоветских организациях);
• статья 142 (нарушение закона об отделении церкви от государства, в том числе и в процессе обучения (карается тюремным заключением сроком на один год или штрафом до 50 руб.; в случае повторного нарушения максимальный приговор - три года тюремного заключения);
• статья 190 (распространение или составление текстов, порочащих советское государство или его государственную систему (до трех лет тюремного заключения, или один год исправительных работ, или минимальный штраф 100 руб.);
• статья 227 (нарушение прав граждан под видом религиозных обрядов (карается тремя-пятью годами тюремного заключения или ссылки, с или без конфискации имущества, а активное участие в группе или активная пропаганда в пользу совершения подобных деяний карается тюремным заключением или ссылкой до трех лет или годом исправительных работ; если действия или преследуемые лица не представляли опасности для общества, к ним применялись методы социального воздействия)[2-18].
На основе этих статей дела политического характера классифицировались как «антисоветская агитация и пропаганда», «антисоветская деятельность», «клевета на государство» или (в меньшем числе) «нарушение закона об отделении церкви от государства». Согласно данным КГБ, по поводу антисоветской деятельности в период Хрущева - Брежнева - Черненко (1957-1985 гг.) состоялось 8124 судебных разбирательства, большинство из них - на основании статей об антисоветской агитации и пропаганде или намеренном распространении клеветы против государства, двух наиболее часто применяемых статей[2-19].
Политические аресты и «профилактика» (1959-1974 гг.). За период в 28 лет приведенные выше цифры представляются «огорчительно» низкими. Обратимся к статистической таблице, составленной авторитетным источником, в которой приводятся данные о репрессиях за четыре четырехгодичных периода: 1959-1962, 1963-1966, 1967-1970, 1971-1974 гг. Общее число дел выше, чем данные КГБ за период 1957-1985 гг., поскольку сюда включены все дела о преступлениях против государства на основании шести статей Уголовного кодекса. За четыре периода сведения таковы: 5413, 3251, 2456 и 2424 политических ареста соответственно.
За первый период в среднем ежегодно были выдвинуты обвинения против 1354 человек; за последний - против 606. Большинство обвинялось в антисоветской агитации и пропаганде: 1601 за первый период и 348 - за последний[2-20].
Читатели найдут полные сведения о количестве уголовных преследований против инакомыслящих в приложении, но мы прибавим сюда еще одну категорию - тех, кто не был обвинен или осужден, но подвергся «профилактике»: 58 291 человек за 1967-1970 гг. и 63 108 - за период 1971- 1974 годов.
Основанием для «профилактических» действий КГБ были подозрительные контакты с иностранцами, предательские намерения или опасные политические проявления. «Профилактика» могла проводиться на рабочем месте в форме официального предупреждения, в случае рецидива дела могли передаваться в суды (это произошло в 150 случаях за восемь лет). Некоторые публикации приводят разные цифры, оперируя различными временными периодами и даже приписывая мнимые дела. Данные Рудольфа Пихоя представляются нам наиболее надежными (они, без сомнения, взяты из президентского архива) и также дают информацию относительно категорий правонарушений.
О странной процедуре «профилактики» известно достаточно благодаря данным КГБ за 1967-1972 гг. В тот период комитет возглавлял Юрий Андропов, и хотя его отчеты все еще были полны свирепыми угрозами по поводу уже ставших привычными «преступлений» против режима, упор на профилактическую работу все более давал о себе знать. Он включал «меры по предотвращению попыток организованной подпольной деятельности националистических, ревизионистских и прочих антисоветских элементов» и «изоляцию потенциально опасных групп, стремящихся проявить себя здесь и там».
Этот метод не был лишен двусмысленности и необычности. Он уже использовался при Александре Шелепине или даже ранее; его наименование было заимствовано из медицинской терминологии и предполагало, что тот, кто придерживается политических взглядов, отличных от официальных, нуждается в «лечении». При Андропове это постепенно становилось все более распространенной стратегической методикой, пока вообще не превратилось в господствующую. Нет данных, насколько профилактика оказалась действенной, но определенный интерес в этом отношении представляет отчет Центральному комитету КПСС Юрия Андропова и генерального прокурора Романа Руденко от 11 октября 1972 г., специально посвященный профилактическим действиям