Относительно modus operandi Политбюро при Горбачеве существует интересное свидетельство в мемуарах Добрынина. Он остался почти без изменений. Главное различие было связано с личным стилем Горбачева; он стал более современным, чем при упомянутых Лигачевым фигурах. В период больного Черненко атмосфера имела гораздо больше общего со священнодействием мистического культа, чем с руководством современным государством.
Как секретарь Центрального комитета Добрынин принимал участие в заседаниях Политбюро. Он имел право излагать свою точку зрения, но не голосовать. Присутствие секретарей Центрального комитета было обязательным. Время от времени Горбачев проводил особые заседания. Голосования по спорным вопросам проводились редко: новый выдвиженец не допускал их, заявляя, что вопрос требует дальнейшего изучения и к нему следует вновь вернуться на следующем заседании. Он использовал перерыв, чтобы подготовить нужное ему решение, любил пространно ораторствовать, и заседания иногда продолжались до шести и даже восьми часов вечера. Но Горбачев вместе с тем разрешал своим коллегам высказывать собственную точку зрения; в этом плане атмосфера была более демократичной.
Во время обеденного перерыва, продолжавшегося час, все сидели за длинным столом в маленьком рабочем зале. Выбрать обед можно было из двух простых меню, алкоголь отсутствовал. За обедом беседа была более свободной и не стенографировалась, хотя персональный помощник Горбачева делал «личные» пометки.
Официально в письменном виде существовали только решения Политбюро; они передавались узкому кругу для исполнения и руководства. Наиболее важные решения хранились в особой папке. Повестку дня определял генеральный секретарь, но члены Политбюро могли дополнять или уточнять ее, но этим правом пользовались редко. Документы для каждого заседания рассылались заранее, за день или два, «главным отделом», основным исполнительным органом Секретариата. Этот отдел занимал особое место в партийном аппарате, его всегда возглавляла правая рука генерального секретаря: Константин Черненко при Леониде Брежневе и Анатолий Лукьянов, сменивший Валерия Болдина, при Михаиле Горбачеве.
Лукьянов был образованным, умеренным человеком; Болдин же узколобым бюрократом, имевшим влияние на Горбачева. Это многих озадачивало, особенно после того, как этот функционер показал свое подлинное лицо, став одним из главных участников заговора против Горбачева в августе 1991 г.
Международный отдел, возглавлявшийся Добрыниным, не занимался никакими иностранными делами. Его 200 чиновников имели дело с коммунистическими партиями и другими левыми организациями за границей; но связь с партиями стран народной демократии была обязанностью другого отдела. Добрынин просил Горбачева пересмотреть старое, еще времен Коминтерна, решение и разрешить его отделу заниматься иностранными делами. Он достиг этого 13 мая 1986 г., когда Горбачев также санкционировал перевод нескольких дипломатов из Министерства иностранных дел в международный отдел в помощь Добрынину[2-42]. Следует добавить, что эти шаги были продиктованы и некоторыми соображениями внутренней политики. Как можно увидеть из мемуаров Добрынина, Горбачев стремился свести до минимума влияние Громыко на внешнюю политику и даже полностью вытеснить его из политической жизни. С этого времени, с профессиональной подачи Добрынина, генеральный секретарь монополизировал иностранные дела.
В контексте этого краткого очерка функционирования Политбюро важно понять, что при всем его так называемом современном стиле Горбачев оставался классическим генеральным секретарем. Его карьера в партийном аппарате сформировала его концепцию власти, и прежде всего взгляд на роль генерального секретаря как человека, возвышающегося над другими членами Политбюро и правящего по собственным правилам. Если Добрынин и не говорит об этом открыто, то его описания подтверждают: Горбачев манипулировал своими коллегами с помощью простейших уловок, для того чтобы продвинуть свою политику. Горбачев был не в состоянии избавиться от «синдрома генерального секретаря»; ему потребовалось время понять, что система власти с подобным, «без плоти и крови», центром уже изживает себя.
Глава 18. Некоторые лидеры
Многие высокопоставленные партийные лидеры разделяли удивление тех, кто говорил, что ничего не знал: как могли они притворяться, будто ничего не знали о масштабе зверств? Но я допускаю, что реально лишь немногие представляли подлинный размах репрессий: личный секретариат Сталина, ручное Политбюро и руководство МВД, проводившее операции
Ф. Кислов, А. И. Микоян, Л. М. Каганович, Н. С. Хрущев, Н. А. Булганин в почетном карауле у гроба с телом И. В. Сталина. 1953 год
Продолжим наше исследование проблем и бедствий страны с помощью иной оптики; обратимся к людям, возглавлявшим ее или руководившим ключевыми сферами. Выбранные нами фигуры не типичны среди членов Политбюро - Леонида Брежнева, Андрея Кириленко, Михаила Суслова, Константина Черненко и иже с ними. Некоторые из них были хорошими исполнителями, но политическими и интеллектуальными посредственностями, и они-то в конце концов и правили бал. Их можно назвать «болотом», и сам факт, что они захватили власть, является симптомом упадка системы.
Из их числа выделяются личности, доказавшие свою способность влиять на систему - или по крайней мере на область своей деятельности - и готовые к попыткам изменить ее. Многие из них разделяли наше мнение относительно «болота», которое привело к застою.
Объем книги позволяет рассмотреть лишь некоторые фигуры - прежде всего Хрущева, которым начинается интересующий нас период, и Андропова, которым он завершается.
Никита Хрущев. Он был наделен уникальной смесью черт характера. Я все еще не представляю, как он ужился с Иосифом Сталиным и питал ли он в отношении вождя какие-либо сомнения в то время, когда делал карьеру под его руководством. Его простонародность и умение танцевать гопак во время сталинских банкетов («когда Сталин велит тебе танцевать, ты танцуешь!» - вспоминал он), возможно, смешили вождя в той же степени, как амбиции и претензии этого «простака». Трудно найти два более разных характера.
Конечно, он стал сенсацией на мировой сцене, и не только из-за сцены с ботинком в ООН (не слишком дипломатичной) или из-за слов в адрес американцев: «Мы вас похороним!». Скорее всего, их смысл был искажен плохим переводом; по всей видимости, они означали: «Мы вас переживем!»
Хрущев умел рисковать по-крупному, особенно в 1962 г. во время Карибского кризиса, когда он ничего не выиграл, но и не проиграл. Он также был искренним сторонником мира во всем мире. Те, кто вместе с ним принимал участие в международных встречах, никогда не отрицали его делового подхода к проблемам.
Он любил поговорить и иногда, даже будучи трезвым, раскрывал, к ужасу КГБ, государственные секреты. Никита Хрущев был реформатором, а не строителем государства. Нетерпеливый, напористый лидер, склонный к крупномасштабным - и иногда рискованным - действиям. В критических ситуациях он был по-настоящему смелым.
«Закрытый доклад» о Сталине на XX съезде партии был сделан по его собственной инициативе. Он выступил с ним вопреки возражениям упрямых коллег, пренебрегая правилами игры и соображениями осторожности. Таким образом съезд узнал, что икона и идол партии, прославленный символ могущества страны был кровавым массовым убийцей. Для многих это стало ужасным открытием. Сталинисты различных оттенков были более чем смущены и заявили, что картина преувеличена, хотя на самом деле она была крайне неполной. Для наиболее закоренелых сталинистов самым странным было то, что многие высокопоставленные партийные лидеры разделяли удивление тех, кто говорил, что ничего не знал: как могли они притворяться, что ничего не знали о масштабе зверств? Но я вполне допускаю, что реально лишь немногие представляли подлинный размах репрессий: личный секретариат Сталина, ручное Политбюро и руководство МВД, проводившее операции.
Развенчанию Сталина и его культа предшествовала волна реабилитации невинных жертв, впоследствии восстановленных в партии. Это сделало сталинский террор главной темой первого съезда, собравшегося после его смерти. Еще до «закрытого доклада» решением Центрального комитета от 31 декабря 1953 г. его президиум создал комиссию для расследования преступлений сталинского режима в составе Петра Поспелова, П. Т. Комарова, Аверкия Аристова и Николая Шверника (она стала известной по имени председателя Поспелова). Узкой задачей комиссии было выяснить, в какой степени массовые репрессии затронули членов и кандидатов в члены Центрального комитета, избранного на XVII съезде партии в 1934 г. Помощь в работе комиссии Поспелова оказывали глава КГБ Иван Серов и начальники отделов этого органа: секретариата, архивов и особого надзора. Прокуратура была представлена заместителем главного военного прокурора[2-43].
Накануне съезда президиум ЦК заслушал свидетельство заключенного Бориса Родоса, который был следователем в некоторых особо деликатных делах и ключевой фигурой политических судилищ конца 1940-х. В своих письменных показаниях он рассказал, что Сталин лично руководил ходом дел и требовал применения усиленных мер следствия.
Хрущев настаивал на обнародовании личной ответственности Сталина и требовал, чтобы этот вопрос был поднят на заседании XX съезда. Во время дебатов члены президиума Вячеслав Молотов, Клим Ворошилов и Лазарь Каганович возражали против умаления величия Сталина, несмотря на его преступления. Но Анастас Микоян и Максим Сабуров придерживались прямо противоположной позиции. «Если все это правда, прощать нельзя», - сказал Сабуров.
8 февраля 1956 г. комиссия представила президиуму ужасающую картину систематического истребления Сталиным бесчисленных партийных и государственных кадров. После свержения Хрущева в 1964 г. восторжествовала более консервативная линия, и реформистские круги заволновались, не намечается ли реабилитация Сталина. Но вопреки некоторым шагам в этом направлении, сделанным членами новой команды, ни дух Сталина, ни сталинизм так уже и не воскресли.