Как бы ни оценивать личность Громыко, но под его эгидой советская дипломатия в лице экспертов и старших послов была блестящей; и это свидетельство его личной незаурядности. Чтение его писем, аналитических записок и рекомендаций относительно положения в мире подтверждает его глубокие знания. Другое дело - прислушивались ли к ним члены Политбюро. Но качество информации, предоставляемой руководству, непрерывно улучшалось - и не только в дипломатической сфере - что, без сомнения, свидетельствует о «модернизации» системы. Если и сейчас встречаешь какого-нибудь русского дипломата, сформировавшегося в этой школе (кстати, он почти наверняка свободно говорит на нескольких иностранных языках), то сразу замечаешь, как он гордится своей alma mater. Советские послы в крупнейших странах мира всегда пользовались глубоким уважением, особенно их старейшина Добрынин или посол по особым поручениям Юлий Квицинский, знаменитый своими достижениями на переговорах во время «прогулок по лесу» со своим американским партнером Полом Нитце.
Главная характеристика Громыко - он полностью идентифицировал себя с интересами государства и честно служил ему. Этим объясняется доведенная до совершенства обтекаемость его личности - чрезвычайно редкое качество для человека, который был одним из главных действующих лиц международной дипломатии в течение 28 лет. Политический деятель Западной Германии Эгон Бар, руководивший иностранными делами с 1968 по 1972 г., не скрывает своего пусть и критического, но восхищения Громыко.
В завершение этого беглого очерка о Громыко следует упомянуть о его решительном политическом шаге. Будучи одним из ведущих членов Политбюро при Брежневе, Андропове и Черненко, он сыграл главную роль в избрании Горбачева на пост генерального секретаря, ясно понимая, что это означает продолжение того реформаторского курса, который, возможно, вчерне был набросан Андроповым. Как поведал Лигачев, исход заседания Политбюро мог быть совсем иным...
Глава 19. Двойное портрет в интерьере эпохи: Косыгин и Андропов
Реформа партийной структуры была бы важным шагом. Создалась бы совсем иная атмосфера, отличная от той, когда «избрание» фактически означало «назначение». Андропов открыто сказал, что ему хотелось бы видеть настоящие выборы. Следовательно, он знал, что так называемая партия фактически - труп, который невозможно воскресить и следует уничтожить. И стоящие у власти это хорошо поняли
Дмитрий Бальтерманц, Похороны Леонида Брежнева.
На первом плане Юрий Андропов; за ним Константин Черненко.
Из серии «Шесть генеральных». 1982 год
Алексей Косыгин. Он никогда не был главным политическим игроком и не отличался особой яркостью. Более того, никогда не стремился участвовать в «гонках» за пост генерального секретаря. Тем не менее именно Косыгин был абсолютно незаменимым благодаря своим исключительным административным способностям. В высших сферах было общепризнанным, что экономика покоится на его плечах - ни у кого другого таких широких плеч не было.
Карьера этого феноменального администратора прочитывается как история советского правительства. Он работал с ранних лет и достиг высших постов, в его биографии есть ряд по-настоящему героических глав, относящихся к годам войны. В их числе, как уже упоминалось, были эвакуация промышленных предприятий с территорий, захваченных немцами, и создание «дороги жизни» через Ладожское озеро, по которой снабжался осажденный город.
Он был также последовательно министром финансов, председателем Госплана, заместителем председателя правительства, его председателем и членом Политбюро; он был предметом восхищения и зависти многих генеральных секретарей, потому что лучше кого бы то ни было знал, как заставить работать административную машину. Люди из его окружения действительно работали! Но в правительственных кругах также было известно, что только он бросил вызов Леониду Брежневу, поскольку оспаривал право генеральных секретарей представлять страну за границей, считая это функцией главы правительства, как в любой другой стране. И некоторое время так и было - до тех пор пока Брежнев, не особенно жаловавший Косыгина, не положил этому конец. Конец был положен и запущенной им интересной экономической реформе; ее свели на нет консерваторы, затаившие против него зло.
Уже упоминавшийся нами сборник воспоминаний о Косыгине дает возможность многое понять в его жизни и ходе мыслей[2-44]. Преданный системе, он также хорошо сознавал, что она нуждается в реформе; и в 1964-м ему она еще казалась возможной. Он верил в полугосударственные компании и кооперативы, сознавал превосходство Запада и необходимость учиться у него, надеялся начать постепенные перемены, состоящие в переходе от «государственно-административной экономики» к системе, при которой «государство сохраняет за собой только ведущие предприятия».
Косыгин выступал сторонником многообразия форм собственности и менеджмента - и старался объяснить их преимущества Никите Хрущеву, а потом и Леониду Брежневу, но безуспешно. Хрущев полностью национализировал производственные кооперативы, и зять Косыгина Джермен Гвишиани был свидетелем, как тот пытался убедить Брежнева выработать подлинную экономическую стратегию и обсудить ее на заседании Политбюро. Как обычно, Брежнев прибегнул к тактике проволочек, которая в конце концов похоронила идею. После таких бесед Алексей Николаевич чувствовал себя полностью деморализованным, остерегал от слепой веры в мощь СССР и говорил об опасности «некомпетентной политики».
Косыгин резко критиковал опрометчивые планы «поворота сибирских рек» и был против вторжения в Чехословакию и Афганистан. Он громко заявлял, что громадные военные расходы или «помощь дружественным странам» не по средствам СССР. Однако Политбюро отказывалось решать реальные проблемы и вместо этого занималось «чепухой».
При Брежневе многие важные вопросы, включая внешнеполитические, решались на Старой площади, но там трудно было найти человека с большими интеллектуальными возможностями - значительную роль играли «серые кардиналы» вроде Михаила Суслова и Андрея Кириленко. Присутствовавший на многих заседаниях ЦК или его комиссий Гвишиани утверждает, что там никто ни слова не говорил. Все покорно сидели и молчали, пока не появлялся документ, начинающийся словами: «Политбюро (или Секретариат) считает, что...»
Никто и не думал приписывать роль проводника «интеллектуального подъема» или «ренессанса» такому сдержанному, не отличающемуся блеском человеку, как Косыгин. Однако именно такую роль он сыграл в связи с экономическими реформами в середине 1960-х (фактически с конца 1950-х). Осторожный Косыгин, никогда не сказавший на публике ничего еретического, вызвал, поддержал и взял под защиту настоящий ренессанс в экономической науке. Появилась фундаментальная экономическая литература с обширными данными; были опубликованы под невинными заголовками тексты, ранее считавшиеся подрывающими устои. Это вызвало настоящий творческий взрыв в области общественных наук, совпавший с экономической дискуссией, бросающей вызов различным «священным коровам» и их политической подоплеке. Все это происходило благодаря протекции председателя Совета министров СССР.
Дискуссия разобрала по косточкам все аспекты экономической системы. В 1964 г. академик Василий Немчинов, экономист и статистик, опубликовал в журнале «Коммунист» обвинительный акт системе материально-технического снабжения в СССР, показывая, что она является главным препятствием экономическому развитию страны. В дискуссии приняли участие многие широко известные экономисты, в их числе Виктор Новожилов, Леонид Канторович, Анатолий Ефимов, а также группа математических экономистов. Они напрямую атаковали Госснаб, показывая, что он просто отросток административно-плановой системы, управляющий экономикой на основе физических единиц и произвольно фиксированных цен. Инвестированный капитал предлагался бесплатно - отсюда мощное давление со стороны министерств, предприятий и местных властей, требующих все больше инвестиций, но без всяких гарантий относительно их продуктивного использования.
Это уже само по себе препятствовало расширению воспроизводства капитала на более высоком технологическом уровне. Сверхинвестиции были причиной падения темпов роста, и как неизбежное следствие один дефицит сменялся другим. При таких условиях планирование неизбежно выродилось в рутину.
Оживленные дискуссии 1960-х нашли отражение в многочисленных публикациях. Хотя их авторы избегали делать прямые политические выводы из своего анализа, они как бы подразумевались. Все знали о существовании политического «стража» экономики и системы, но держать джинна в бутылке было уже невозможно. Письмо в Центральный комитет трех диссидентов - Андрея Сахарова, Валентина Турчина и Роя Медведева - попало в Le Monde и было напечатано 12-13 апреля 1970 г. Оно предупреждало о маячащих на горизонте опасностях, если политические реформы задержатся слишком надолго. Производство оказалось в тупиковой ситуации; положение граждан было тяжелым; стране угрожала опасность превратиться во второстепенное государство.
По меньшей мере одна книга (Шкредов В. П. Экономика и право, опубликована в 1967 г.) содержала прямую критику государства и его идеологического фундамента. Это было тем более знаменательно, что автор оставался на позициях марксизма. Согласно Шкредову, государство - политико-юридический институт, претендующий быть собственником экономики, - забывает, что политико-юридический аспект (хотя и играющий важную роль в экономической жизни) отходит на второй план перед лицом подлинного состояния социальноэкономического развития страны. Следовательно, претензии собственника налагать свое видение на экономику, планировать и управлять ею непосредственно по своему желанию неизбежно принесут большой вред, если уровень экономического и технологического развити