я не позволяет еще (если вообще это возможно) административно планировать. Производственные отношения нельзя смешивать с юридическими формами, а именно таковой и является собственность. Это был бы прудонизм, а не марксизм. Государство-узурпатор, присвоившее себе право пренебрегать экономической реальностью, способно только порождать бюрократию и ставить преграды на пути экономического развития. Шкредов подчеркивал, что основные формы собственности не менялись на длительном промежутке истории, в то время как формы производства - и это показал Маркс - проходили различные стадии при становлении капитализма.
Книга получила положительную рецензию в «Новом мире» (№ 10, 1968); она была написана В. Георгиевым, сторонником Косыгина. Рецензент ставил в заслугу Шкредову то, что он взялся за главную проблему сегодняшнего дня - «преодоление волюнтаризма в управлении производственной системой страны» - и ввел ее в рамки более широкой теоретической проблемы - «взаимосвязи объективных производственных отношений и субъективной, волюнтаристской деятельности людей». Никто не был столь наивным, чтобы не уловить в этих словах заявления о том, что государство, управляющее экономикой по-старому, приносит громадный вред.
Не только экономика переживала в этот период расцвет. Другие области знаний также были на подъеме, открывая новые перспективы социальной и культурной жизни, ставя злободневные вопросы и опасно вторгаясь в политику. Журнал «Новый мир» стал рупором критически мыслящих людей во многих областях, не только в литературе. Его тираж достиг 150 тысяч экземпляров, и каждый очередной номер с нетерпением ожидали в самых отдаленных уголках страны. Он содержал богатую информацию, анализировал положение на Западе и был колыбелью социал-демократического мировоззрения в Советском Союзе. Сначала его патроном был Хрущев, Косыгин, как мог, покровительствовал ему, по меньшей мере до 1968 г. Уже сказано, что Твардовский был снят с поста главного редактора в 1970-м и в следующем году умер. Он был похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве под маленьким неприметным могильным камнем, окруженный роскошными надгробиями увенчанных лаврами ничтожеств.
Социологи также ломились в двери со своими исследованиями труда, молодежи и многих других тем, которыми ранее пренебрегали, особенно проблемами урбанизации (миграция, семья, женщины). Они поднимали проблемы становления нового общества, требовавшие новых подходов и новых решений.
Судебный мир, особенно криминалисты и юристы, выступали за реформу уголовного законодательства, которое больше не должно было быть только карающим инструментом. С этой целью была образована комиссия в составе трех полномочных министров и шести либеральных судей и ученых (в том числе члена-корреспондента АН СССР Михаила Строговича), которые, таким образом, составили большинство. Можно справедливо предположить, что кто-то в верхах позаботился о таком составе комиссии.
В 1966 г. уже упомянутый Строгович - представитель небольшой, но воинственной группы - выпустил свою книгу «Фундаментальные вопросы советской социалистической законности», в которой решительно выступал за соблюдение закона без поблажек и исключений. В книге были приведены четкие аргументы, подтвержденные многочисленными конкретными примерами, в защиту прав граждан в случае произвольных посягательств. В этой области предстояло многое еще сделать. Автор ополчился против отсталого, крайне репрессивного законодательства, скорее склонного карать, а не искать решения проблем, и не использующего иные доступные суду способы борьбы с преступностью. По сути дела, тюрьма превращает своих обитателей в закоренелых преступников.
Расцвет эконометрии и кибернетики, создание Государственного комитета по науке и технике (во главе с Джерменом Гвишиани), в основном укомплектованного реформаторами и пользующегося большим влиянием, - таковы были многочисленные знамения времени с его новыми идеями и надеждами. Можно предположить, что Косыгин был не против этого, даже если никогда открыто не выступал против status quo.
Говорили другие, и официальные средства массовой информации не смягчали их высказываний. Так, академик Немчинов заявил, что «система, которая настолько скована сверху донизу, опутает узами технологическое и социальное развитие; и она рано или поздно сломается под давлением реальных процессов экономической жизни».
Таким образом, неверно утверждение, что якобы никто не предсказывал коллапса системы, как часто говорят в последнее время. Слова Немчинова датируются 1965 годом[2-45]. Читатели уже поняли, что последующие годы стали известными как «период застоя»; а теперь знают, что этим годам предшествовало сильное интеллектуальное и иного рода брожение как в среде элиты, так и простых людей (последнее еще требует своего исследования). Прежде всего имеются в виду «шестидесятники», питавшие большие надежды однажды захватить контроль над партией и переделать Россию. Но все это закончилось, когда наступили «брежневизм» и «расслабленная зрелость». Когда Михаил Горбачев запустил перестройку, «шестидесятники» уже исчерпали себя.
Юрий Андропов. Юрий Владимирович Андропов, завершающий изучаемый нами период, остается малоизвестным политиком. Здесь мы коснемся различных аспектов истории режима, которые напрямую связаны с его личностью, затем кратко обрисуем его короткое пребывание на посту генерального секретаря, хотя архивы этого времени все еще остаются закрытыми.
В мае 1967 г., когда Андропов перешел с должности начальника международного отдела Центрального комитета на пост председателя КГБ, он стал щитом системы. Его биографы сообщают, что сцены, свидетелем которых он был в 1956 г. во время восстания в Будапеште, где находился в качестве посла, часто приходили ему на память. Возможно, что венгерский лидер Янош Кадар оказал на него большое влияние.
При Андропове звезда КГБ достигла своего зенита. Через год после того как он возглавил ведомство, 5 июля 1968 г., КГБ был преобразован в государственный комитет, непосредственно подчиненный Совету министров СССР, - это возвысило его над другими комитетами и министерствами - и его председатель стал членом правительства. Кандидат в члены Политбюро с 1967-го, Андропов в 1973-м стал его полноправным членом.
Юрисдикция находящегося в Москве КГБ распространялась на весь Советский Союз; во всех республиках существовали аналогичные органы. Его компетенциями были шпионаж, угрозы государственной безопасности, охрана границ, охрана государственных секретов и документации особой важности, расследование актов измены в верхах, терроризма, контрабанды, крупномасштабных валютных преступлений, защита всех линий связи от шпионажа, в том числе и электронного. Неизвестно, какие из этих многочисленных задач требовали большего внимания и ресурсов, но можно смело держать пари, что ими были разведка и контрразведка.
Начиная с 1960-х до 1980-х гг. Комитет ГБ оказывал большое влияние на все сферы жизни. Он следил за государственным аппаратом, милицией и церковью; занимался военной контрразведкой, инициировал судебные процессы над противниками режима и воевал с интеллигенцией. Такая деятельность принесла ему репутацию чудовища, поскольку ею руководил мастер, оказавшийся способным свести на нет диссидентское движение и добиться побед на фронтах холодной войны. Следовало бы добавить к этой картине использование психиатрических клиник в качестве мрачного спасительного средства - возможно, самое постыдное деяние режима.
Андропов был лояльным сторонником Брежнева, но кем еще он мог быть?
Тем не менее заслуживающие доверия свидетельства делают его образ значительно более сложным. Почему этот рыцарь ультраконсервативной системы пользовался репутацией либерала? Неужели он просто дурачил людей? Может быть, да, а может, и нет. С самого начала, в отличие от других шефов КГБ, Андропов прежде всего был политиком, а не «детищем» своего ведомства.
Еще когда он был начальником одного из отделов Центрального комитета, ведавшего иностранными делами, его помощники (он подобрал блестящую команду) характеризовали его как человека, готового вести дискуссию, великого книгочея, способного глубоко анализировать внешние и внутренние проблемы. Его сотрудников (Георгия Арбатова, Федора Бурлацкого и других) работа под началом Юрия Андропова обогатила незабываемым опытом. В самом центре бастиона догматизма, на Старой площади, кабинет Андропова был «свободным миром». Они с полной свободой обсуждали с ним любые темы и открыто выражали свое несогласие. Если он не одобрял точки зрения одного из своих помощников, это не имело никаких последствий. Он сам говорил им: «Помните, что в этом кабинете вы можете говорить все что угодно. Но не дальше: выйдя за дверь, вспоминайте, где вы находитесь».
Такое заявление политика, заинтересованного в интеллектуальном споре, но также реалиста, показывает его двойственность: он достаточно умен, чтобы свободно говорить, но осторожно действовать. Многое можно понять относительно этого «другого» Андропова из воспоминаний Маркуса Вольфа, бывшего главы службы безопасности Германской Демократической Республики, который его хорошо знал и восхищался им[2-46].
В 1950-х КГБ играл зловещую роль в странах Восточного блока. Но Вольф утверждает, что положение радикально изменилось к лучшему, когда Андропов возглавил его: «Наконец-то появился человек, которым я восхищался и который не был связан протоколом и был вдали от мелких интриг своих предшественников». У Юрия Владимировича не было высокомерия, присущего советским лидерам, которые считали свою империю неуязвимой. Он понимал, что вторжение в Венгрию и Чехословакию было признаком слабости, а не силы.
Как политик и человек он резко отличался от своих предшественников и наследников. Благодаря своим широким горизонтам и умению понять основные проблемы внешней и внутренней политики он был убежден, что реформирование Советского Союза и его блока хотя и чревато риском, но неизбежно; и он намеревался приступить к решению этой задачи. Во время официальных визитов в Восточную Германию и на банкетах в его честь Андропов был раскован и вежлив, и небольшое количество алкоголя не влияло на его поведение. В беседах на политические темы, такие как Чехословакия или отношения с социал-демократами Западной Германии, он отвергал сугубо идеологический подход. Он считал, что чехословацкие коммунисты слишком поздно осознали степень недовольства и не знали способа исправить ситуацию. Он также приветствовал диалог с немецкими социал-демократами и спокойно относился к тому, что шел вразрез с позицией лидеров Восточной Германии. Вольф оценил такую откровенность «на форуме, где лесть и риторика были в порядке дня».