Нас меньше интересуют мысли Андропова о методах внешней разведки и о большей отчетности и новых управленческих структурах, которые он создал в КГБ. Однако следует отметить его недовольство высокомерием сотрудников этого ведомства в отношении советских дипломатов и правительственных учреждений в странах Восточного блока. Он произнес жесткие слова об «имперских замашках» некоторых из его офицеров.
Из многочисленных разговоров Андропова и Вольфа ясно, что он сознавал отставание Советского Союза от Запада. Чрезмерная централизация, повышенная секретность и полная несогласованность между военными и гражданскими секторами препятствовали СССР извлекать большие дивиденды из достижений военной технологии, как это было в странах Запада. Наблюдая царящий вокруг застой, Андропов размышлял о социал-демократическом «третьем пути», по которому шли Венгрия и некоторые фракции в ГДР, а также о формах политического и экономического плюрализма.
Беседы Андропова и Вольфа подтверждают ключевое положение: средства массовой информации Запада и Советского Союза заставили Андропова прийти к заключению, что страна нуждается в глубоких структурных преобразованиях. Один из его заместителей, Филипп Бобков, считает даже, что пропагандистская война укрепила его убеждение, что перемены неизбежны. Неизвестно, когда Андропов стал думать о том, что именно ему предназначена эта миссия. Но он был поглощен этой мыслью и, выполняя свои обязанности в КГБ и Политбюро, готовился к наступлению своего часа.
КГБ представлял собой сложную организацию; временами его сотрудники бывали и легкомысленными, и недисциплинированными. Но Андропов превратил эту организацию в высокоэффективный инструмент, чему имеется много свидетельств, хотя я и не могу сделать определенного заключения. Юрий Владимирович имел собственные взгляды, но делился ими только с близкими союзниками и людьми вроде Маркуса Вольфа.
Все знавшие его и работавшие с ним единодушно утверждают: он был убежденным антисталинистом. Это необычная черта для человека из окружения Брежнева, и она отразилась в его стиле и методах работы. При реорганизации КГБ и совершенствовании его репрессивных методов на первое место он ставил «профессионализм». Он всегда очень интересовался Западом, особенно Соединенными Штатами, и его эрудиция в этой области вызывала восхищение у лучших советских дипломатов и даже у некоторых критиков системы.
Для Юрия Андропова политика репрессий была способом разрешения проблемы. При столкновениях с Александром Солженицыным, Андреем Сахаровым, Роем Медведевым и другими диссидентами он избрал подход, имеющий целью свести до минимума политический вред, который они могли бы принести - но не уничтожить их, как поступил бы сталинист или державник любого сорта. Андропов был аналитиком, а не палачом. Сторонники жесткой линии стремились изолировать Солженицына, отправив его в Сибирь, но он предпочел выслать его на Запад. Неизвестно, что сыграло роль в деле Сахарова, но решение Андропова - ссылка в Горький - не представляло угрозы ни его здоровью, ни продолжению интеллектуальной работы.
Часто можно услышать, что Андропов был просто старорежимным полицейским - консерватором, сторонником репрессий и поэтому ничуть не лучше, чем другие боссы КГБ. Однако здесь кое-что не принимается во внимание. Конечно, он был щитом системы и отправлял в тюрьму ее политических оппонентов. Но как еще он мог поступать, находясь под пристальным наблюдением «ястребов» из Политбюро и своего собственного ведомства? Андропов честно и старательно выполнял свои обязанности. Для него на первом месте стояла безопасность страны, и он был твердо уверен, что ее враги, которые часто оказывались пособниками Запада, не могут быть терпимы. Он попал в своего рода мышеловку, поскольку его личное положение и безопасность были в руках Брежнева.
Тем не менее аналитический ум и политическая направленность сделали Андропова необычным главой КГБ. На столе у его предшественника Владимира Семичастного с одной стороны лежал перечень опасностей, а с другой - список врагов, которые автоматически считались виновными, а репрессии против них должны были быть беспощадными. Андропов задал себе другие вопросы: какова природа этих опасностей? В чем причины? Как бороться с ними, зная, что они могут создать большие проблемы? Ответ он нашел в политических решениях и реформах.
Поскольку в верхах Андропов имел репутацию сторонника жесткой линии, его положение было твердым, что позволяло ему нейтрализовать некоторых влиятельных «ястребов» или даже заручаться их поддержкой и таким образом разбивать ряды. Это произошло во многом благодаря его хорошим отношениям с ультраконсерватором Дмитрием Устиновым.
Он отдавал предпочтение анализу, а не репрессивному подходу; это становится очевидным из двух отчетов о положении в студенческих кругах, которые он направил в Политбюро: первый 5 ноября 1968 г., второй - 12 декабря 1976 г.[2-47] Они различны по характеру.
Первый отчет, содержащий пространный анализ «групповой психологии» - ментальности, ожиданий и политических позиций студентов города Одессы, был написан студентом, работавшим на КГБ. Андропов рекомендовал членам Политбюро внимательно ознакомиться с ним, поскольку, несмотря на некоторую наивность молодого автора, тот сумел сказать нечто важное. Его главным выводом был полный и сокрушительный провал партии, ее идеологического арсенала в студенческой среде. Аргумент был неопровержимым: студенты хорошо знали свой город и ясно видели, что местные руководители захватили материальные привилегии; они были шокированы цинизмом, с которым они использовали власть в личных целях. Приводились документы, данные и цитаты, демонстрирующие глупость комсомола и партии вузов. Автор подчеркивал полное интеллектуальное убожество партийных функционеров, читавших стандартные «идиотские» лекции и не способных логично и последовательно отвечать на вопросы. Уровень преподавания общественных наук был крайне низким, поэтому студенты отдавали предпочтение естественным наукам и технике. Общественные науки были в пренебрежении - ими интересовались лишь те, кто собирался делать партийную карьеру. Предпочтение, отдаваемое в студенческой среде всему западному, едва ли может вызвать удивление, поскольку критики Запада не пользовались никаким уважением.
Это Андропову хотелось донести до членов Политбюро, которых он уже достаточно изучил. Неизвестно, сколько времени потребовалось ему, чтобы понять, что его первый заместитель, генерал Семен Цвигун, назначенный одновременно с ним, на самом деле был приставлен к нему Брежневым, чтобы следить (и докладывать) - таковы были обычаи этого времени; и Цвигун не был единственным.
Второй документ восемь лет спустя вышел из недр пятого отдела КГБ, боровшегося с идеологическими диверсиями (его возглавлял уже упоминавшийся нами Филипп Бобков, который и подписал этот документ). Он также посвящен настроениям студенчества. С самого начала в нем подчеркивалось, что разведывательные и пропагандистские органы Запада прежде всего нацеливаются на советскую молодежь, и это соответствовало истине; затем был приведен статистический анализ «происшествий» политического характера в студенческой среде за последние годы: распространение листовок, мелкие демонстрации и т. д. Согласно Бобкову, наиболее тревожным был рост числа много пьющих молодых людей, отличающихся и другими «аморальными» привычками. Некоторые сотрудники КГБ считали, что такое поведение непосредственно приводит к политической оппозиции. Неизвестно, как Андропов оценил этот документ и почему он позволил пятому управлению выйти за пределы компетенции контрразведки. В любом случае этот шаг отвечал настроениям сторонников жесткой линии.
Разница подходов в обоих текстах бьет в глаза. Подобно Семичастному, Бобков обрушивается с ругательствами на Запад и на самих обвиняемых молодых людей; он ничего не говорит об ответственности системы. Андропов направил отчет без каких-либо комментариев, перечислив фамилии пяти адресатов (среди них Суслова, «серого кардинала» Политбюро). Он просто прикрепил записку, поясняющую, что КГБ собирается прибегнуть к своим обычным методам («профилактика» и аресты в случае существования подпольных организаций). И пять адресатов просто расписались на документе, возможно, только для того, чтобы показать, что они его прочитали.
Если Андропов подавал отчет без комментариев, это означало, что он не одобряет его содержания. Однако Бобков в своей книге, написанной после падения режима, утверждает, что КГБ и пятое управление часто были против любых «преследований», которых требовали от них разного рода критиканы[2-48], они просто выполняли приказы Политбюро и партии. Его главный аргумент, который можно было часто услышать и от самого Андропова, заключался в том, что на интенсивную антисоветскую пропаганду Запада лучше всего отвечать, а не просто переворачивать обвинения обратно в сторону Соединенных Штатов. Сражение можно выиграть, выявив слабости и просчеты системы и преодолев их. Аналитики из пятого управления часто отстаивали такую линию, но руководство не принимало их во внимание, как если бы КГБ совал нос не в свое дело. Согласно Бобкову, Андропов был единственным лидером, по-настоящему попытавшимся радикально изменить советскую внутреннюю политику.
Ясно оценив стратегию противоборствующей стороны, направленную на подрыв системы, он предложил широкие контрмеры, разработанные различными учеными (психологами, военными специалистами, экономистами, философами). План заключался в том, чтобы радикально изменить характер пропаганды, по-иному подходить к любым проявлениям религиозной и политической неортодоксальности, начать борьбу с коррупцией и националистическими тенденциями и, самое главное, энергично взяться за решение насущных экономических проблем. Пятое управление тщательно готовило аргументы для отчета Андропова Политбюро, «которые могли бы привести к демократизации партии и государства».