Юрий Андропов представил отчет на заседании Политбюро. Леонид Брежнев, Алексей Косыгин, Кирилл Мазуров, Александр Шелепин, Владимир Щербицкий и даже главный идеолог Михаил Суслов выразили согласие с этой двойной программой реформы и контрпропаганды. Бобков исповедуется, что он не знал, восприняло ли все это Политбюро всерьез, но факт остается фактом: ничего не произошло, несмотря на то, что текст ходил в аппарате по рукам. Таким образом, единственный оставшийся шанс был упущен.
Не ясно, почему Бобков не указал даты этого заседания. Представляется невероятным, чтобы опытный генерал КГБ просто выдумал этот эпизод. Отчет должен находиться не только в одном архиве. Если все правда, то маневр был элегантным: бросить на стол предложения о реформе, подсластив их для консерваторов указанием на то, что они также предпринимают сильные пропагандистские контрмеры в той фазе холодной войны, когда положение Советского Союза стало неустойчивым. Феноменальная популярность Горбачева в мире в начале перестройки показывает, что мировое общественное мнение оглушительно аплодировало бы реформам в Советском Союзе.
Но даже сама мысль об этом была недоступна для членов Политбюро с их интеллектуальным уровнем; или, наоборот, они были слишком проницательными, чтобы пойти на собственное самоубийство. В конце концов лучшие стратеги КГБ поняли, что их надежды напрасны; Бобкову оставалось лишь сожалеть о том, что, имея на руках козырные карты, власть-имущие не знали, как ее разыграть. Это событие, которому не суждено было произойти, подтверждает уникальность личности Андропова. Но все было бы более убедительным, если бы нам удалось самим прочитать упомянутый отчет.
Аресты и диссиденты. Сейчас у нас есть данные о репрессиях против политических диссидентов в 1960-х и 1970-х гг., включая виды наказаний и число арестов, и мы уже писали об этом раньше. При Юрии Андропове предпочтение отдавалось превентивным мерам: он выбрал «профилактику». Она коснулась множества людей, но массовые аресты отошли в прошлое. Многие подтверждают, что начиная с 1960-х гг. страх перед службами безопасности и их произволом, столь хорошо знакомый в эпоху Сталина, постепенно испарился. Это само по себе сделало возможными многие формы политической деятельности, в том числе и те, которые шли вразрез с партийными установками.
Андропов, знавший лично некоторых из диссидентов (включая Роя Медведева), изучал их характеры, читал их работы и часто высоко отзывался о них. Однако у главы службы безопасности забот было гораздо больше. Его органы должны были нарисовать точную карту источников потенциальных неприятностей. Согласно его оценкам, число людей, могущих составить активную оппозицию в стране, равнялось примерно 8,5 миллиона, многие из которых были бы готовы действовать в подходящий момент. То есть если бы некоторые ведущие диссиденты оказались катализатором процесса, у них был бы шанс объединить вокруг себя недовольных.
С точки зрения Андропова, только полицейские меры могли предотвратить это - ведь большинство диссидентов открыто ставили себя «по другую сторону баррикад». В любом случае существование системы было его главной заботой. Расхождение между растущими нуждами и скудными средствами (дело касалось не только материальных проблем, но и ограниченных интеллектуальных ресурсов руководства) все углублялось. И это касалось не только экономики, но и политических основ системы.
Новый босс. Парадоксально: получив шанс добиться успеха в 1982-1983 гг., лидер (или лидеры) вынуждены были признать, что система не только больна (это и раньше было понятно Андропову и Косыгину), но и некоторые ее жизненно важные органы уже мертвы.
В начале 1965 г. академик-экономист Василий Немчинов предвидел опасность, обрушившись на «окостеневшую механическую систему, в которой основные параметры неподвижны, так что вся система парализована снизу доверху». Умершего человека нельзя воскресить. Но если дело касается способа управления, возможны демонтаж и перестройка. Это может звучать странно, но управленческие модели перестраивались, используя большое число старых компонентов.
Понятно, что Косыгин и Андропов знали положение лучше, чем любой из историков Запада, поскольку они читали отчеты, ставшие доступными нам только 25 лет спустя. В их числе был солидный неопубликованный труд, направленный Отделением экономики Академии наук СССР Косыгину в бытность его председателем Совета министров. Спустя три года после предупреждения Немчинова сотрудники академии провели систематическое сравнение американской и советской экономических структур - производительность, жизненные стандарты, технологический прогресс, системы стимулов, направление и характер инвестирования. Их вердикт был следующим: СССР проигрывает на всех фронтах, за исключением добычи угля и производства стали. Последнее было гордостью системы, но одновременно свидетельством отсталости страны, поскольку этот сектор считался передовым лишь в XIX веке.
Сигнал был очевидным, подобно арабским письменам на стене дворца Валтасара в Вавилоне, только с единственным различием: угроза исходила не от Бога, а от Соединенных Штатов. Нельзя было терять ни минуты.
Основой застоя, но также его главным симптомом являлось омертвевшее Политбюро, сгруппировавшееся вокруг «живого трупа» Брежнева: унизительный тупик в глазах всего мира. Убрать Леонида Ильича было невозможно, поскольку (в противоположность делу Хрущева) невозможно было сформировать большинство, которое поддержало бы нового лидера.
Другим аспектом была опутавшая всех и вся коррупция, которая просто захлестнула Россию. К ней были причастны члены семьи Брежнева - несчастный генеральный секретарь ничего об этом не хотел слышать. Стали привычными мафиозные сети, ключевыми фигурами которых были некоторые высокопоставленные партийные чиновники (даже кое-кто из вождей). Ничего подобного ранее не бывало. Без сомнения, КГБ располагало самой подробной информацией.
Именно в том момент, когда страна узнала об открытом походе КГБ против этой мафии и даже о туче, сгустившейся над семьей Брежнева и другими тяжеловесами, неожиданно на политической сцене прозвучал выстрел: 19 января 1982 г. покончил жизнь самоубийством Семен Цвигун - тень Брежнева за спиной Андропова. Вскоре последовали и другие выстрелы. Спустя несколько дней умер (естественной смертью) самый влиятельный партийный консерватор - «серый кардинал» Суслов. Такое стечение обстоятельств изменило баланс сил внутри Политбюро не в пользу «болота».
Это кажется сценарием политического триллера, но так и происходило на самом деле. В КГБ Цвигун (под контролем Суслова) был ответственным за расследование коррупции, к чему были причастны многие высокопоставленные фигуры, в том числе семья Брежнева. Лично Суслов был выше подозрений, но он, тем не менее, запретил Цвигуну показывать кому-либо компрометирующие материалы. Таким образом, Андропов, по-видимому, не имел к ним доступа. Когда и Цвигун, и Суслов скончались, Андропов получил их в свои руки и стал копать дальше. Как выяснилось, сам Цвигун был замешан в коррупции наряду с другими людьми, близкими к членам Политбюро. Мы опустим детали.
Брежнев умер как раз в это время - в ноябре 1982 г. Антикоррупционный натиск парализовал «болото» и нарушил баланс сил внутри Политбюро и Центрального комитета. Таким образом, странный шеф КГБ Андропов почти случайно стал генеральным секретарем. Он был у власти только 15 месяцев - другая случайность, - но за этот краткий период были подняты интересные проблемы, которые следует внимательно рассмотреть, частично в качестве прогноза событий, которые могли бы произойти (если... если....).
Несколько человек, портреты которых мною набросаны довольно бегло, выделялись динамичным характером и большими способностями. Остальные, ничем не примечательные, составляли «болото» или просто мертвый груз; рассказ о них не входит в наши планы.
Но стоит на мгновение задержаться на одном аспекте внутренних маневров в Политбюро. Генеральный секретарь ведал всеми назначениями: он мог кооптировать или вывести из состава кого угодно по собственному желанию. Его сторонникам надлежало обеспечить одобрение его решений Политбюро или Центральным комитетом. По другому сценарию, который уже был опробован, группа, стремящаяся избрать нового генерального секретаря, могла свергнуть прежнего при наличии достаточного большинства в Центральном комитете и при поддержке армии и КГБ. Фактически достаточно было только поддержки армии, а с КГБ при таких обстоятельствах можно было не считаться.
Наоборот, и это парадоксально, слабые лидеры, вроде Брежнева и Черненко, могли заблокировать ситуацию, если большинство посредственностей в верхах нуждалось в обессилевшем генеральном секретаре, чтобы сохранить свое положение. Таким образом, Брежнев, хитрый, но не зловредный человек, стал цементирующим гарантом status quo: он не представлял угрозы, и «болото» чувствовало себя в безопасности. Ситуация становится еще более парадоксальной, когда такой генеральный секретарь все еще остается на посту, но практически его нет, так как он годами болеет.
Когда Микоян критиковал «непоследовательную» политику Хрущева, он опирался на факты. Но такую непоследовательность нельзя объяснить только его характером. Просчеты руководителя страны частично были следствием отсутствия установленных правил работы Политбюро, которое рассматривалось как всемогущая вершина сверхцентрализованной системы. В отсутствие надлежащего устава стремление генерального секретаря проводить определенную политику или даже просто сохранить свое положение неизбежно должно было привести к попытке захвата всей полноты власти с помощью своих личных сторонников (на которых никогда нельзя полностью положиться). Старая модель личной диктатуры вновь давала себя знать, словно институционный вакуум мог быть заполнен только одним человеком.
Это заставляло членов Политбюро поддерживать диктатуру или самим рваться к диктатуре, словно никакого иного modus operandi не существовало. Поэтому оказался возможным «невозможный» Хрущев, который в иной ситуации мог быть нужным игроком команды, играющей по правилам. Такая квазиструктурная слабость, заставляющая генерального секретаря вести себя подобно диктатору или по меньшей мере позволявшая ему это, была врожденным качество