Предпарламент. Реалии Предпарламента хорошо описаны в мемуарах Николая Авксентьева, одного из руководителей правого крыла социалистов-революционеров[3-5]. На первом Всероссийском съезде крестьянских депутатов в мае 1917-го. он был избран председателем исполкома Всероссийского совета крестьянских депутатов, в июле стал министром внутренних дел второго коалиционного правительства.
Его рассказ передает впечатление от торжественной и чрезвычайно безрезультатной встречи в каком-то роскошном дворце, где собравшихся объединяла только общая ненависть к большевикам, когда снаружи уже зарождалась совершенно другая система. Авксентьев с горечью описывает внутренние разногласия внутри каждой группы и то, как все партии размножались делением.
Ситуация обрела типичные черты патовости и бессилия, те же, что годом раньше на встрече в штаб-квартире Николая II на фронте, где он убеждал не делать ничего, кроме перетасовывания правительства, в то время как все вокруг него распадалось. Можно привести и другие примеры этого «паралича». Сценарий мог быть разным в каждом отдельном случае, но спектакль разыгрывался одинаково: политическое бессилие ключевых игроков в решающий момент. Усилия, предпринятые в сентябре - октябре 1917 г., чтобы восстановить контроль над событиями, - классика жанра.
Авксентьев и его соратники старались стабилизировать ситуацию, призывая представителей Советов принять предложение о формировании так называемого однородного демократического правительства с опорой на партии и организации, представлявшие средний и мелкий бизнес, хотя изначально было не ясно, кто при этом имелся в виду. Принимавшие участие в демократическом совещании большевики, которые работали в нем с самого начала, настаивали на полном исключении из участия в Предпарламенте и правительстве тех партий и объединений, которые замечены в симпатиях к Корнилову. Фактически это было близко к призывам о создании чисто социалистического правительства. Эта позиция представляла интерес только для маленькой левой группы в партии меньшевиков под руководством Юлия Мартова.
Демократическое собрание завершилось избранием Предпарламента, в который было делегировано 250 членов в зависимости от влияния их партий, представленных на совещании; еще 250 членов были определены правительством, проигнорировавшим предварительную договоренность об исключении представителей кадетов. Председателем Предпарламента был избран Николай Авксентьев. Капитуляцию перед нажимом Керенского он объяснял необходимостью политической и моральной поддержки правительству, у которого ее «не было никакой».
Ситуация, описанная Авксентьевым, представляется одним парадоксом, завернутым в другой. Демократический лагерь предлагал собственникам позицию для защиты легитимности правительства, иначе Советы (которые возглавляли представители его партий) оставались единственной реальной силой. Таким образом они искали поддержки среди тех, кто не имел ничего подобного власти Советов. Авксентьев понимал это очень хорошо: он превозносил усилия, совершенные руководителями Советов, чтобы организовать буржуазию и привести ее на политические дебаты, заметив, что «это только поможет подчеркнуть слабость буржуазии», за которую ни демократические силы, ни большевики ответственности не несли. В коалиционном правительстве демократы (то есть социалисты) опирались на массовую поддержку в Советах, а у их буржуазных союзников не было ничего. Но демократические силы поддержали решение о паритетном представительстве с ними в Предпарламенте, несмотря на их крайнюю слабость.
Предпарламент начал работу только в начале октября, чтобы дать кадетам и собственникам достаточно времени на избрание своих представителей. Торжественное открытие первого заседания состоялось 7 октября в 3 часа в Мариинском дворце Петрограда, там, где царь собирал свой Большой государственный совет. Зал был полон; представители дипломатического корпуса находились в специально отведенных для них ложах; Керенского, который открывал собрание, приветствовали аплодисментами. Как записал Авксентьев, «единства не было..., и противоречия остались».
Людей больше заботили слова, чем дела. Левые настаивали на мире и аграрном вопросе, кадеты их не поддерживали. С точки зрения Авксентьева, именно Советы или, другими словами, руководители меньшевиков и социалистов-революционеров, продемонстрировали свое полное бессилие в эти критические минуты. Он обвинял их в отсутствии программной гибкости. На самом деле у них не было независимой политической программы, которая соответствовала бы их реальной силе. У социализма не было будущего, поскольку все были против большевиков.
Когда меньшевики получили ощутимую власть, то не смогли совместить ее со своей доктриной. Они желали объединить «живые силы страны», буржуазия была в замешательстве и не хотела принимать участия в слабом правительстве. Все это рождает вопрос: в чем были правы меньшевики и были ли правы вообще?
Как четко понимал Милюков, «средние классы», на которых все рассчитывали, были в политическом смысле иллюзорной силой, а либералы только и мечтали, что об «укрощении зверя» и нахождении кого-то с «железной рукой». Страна распадалась на части, и у нее уже не было центрального правительства, способного остановить хаос.
Правые монархисты не видели другого пути решения вопроса, кроме как с помощью военной силы и поворота к террору, и не скрывали этого. Но какую систему они рассчитывали создать, как только все мятежники будут повешены на фонарных столбах? Многие из белых генералов искали модель в прошлом - в возвращении монархии, которое, как они верили, возможно. В первые месяцы 1917 г. этим приверженцам старого режима, казалось бы, указали на дверь. Но неудачная попытка переворота (августовский корниловский путч) и тот факт, что либералы его поддержали, должно было стать набатом. Мишенью Корнилова были не только большевики, но и все левое крыло Временного правительства, а также силы, стоящие за ними. Для военных и правых кругов руководители Советов были виноваты в совершении преступления, подобного мифу немецких правых после поражения в 1918 г., - о «ноже в спину», который всадила рука врага. Создание Советов в армии послужило, по их мнению, сигналом к гонениям на офицерский корпус и подорвало «боевой дух» армии. Будущим белым военным силам, включая черносотенцев, требовалось время для перегруппировки. Они мечтали о взятии Москвы, звоне колоколов ее сотен церквей, а затем о реставрации империи во главе с царем.
На тот момент начиная с сентября 1917 г. страной не управляли, и она выглядела неуправляемой. Единственное, что ее могло спасти, - движение, которое поддерживало бы создание сильного государства. Но единственный кандидат на выполнение подобного задания, демократические левые, были в упадке. У них в распоряжении не было вооруженных сил, и они не брали инициативу на себя. Будучи уверенными, что страна готова для либеральной демократии, и ни к чему иному, они не осознавали, что сами либералы не верят в свои идеалы. Они отказывались признать свои ошибки или задавали очевидный вопрос: к чему готова Россия? В свою очередь либералы были очень слабыми и не видели возможности для создания общего дела с левыми, ибо только «железный кулак» мог спасти страну.
Моя цель - не оговорить этих политиков. Большинство из них были благородными людьми, которые оказались в историческом тупике. Многие разбили свои головы (иногда в прямом смысле слова) об эти проблемы, обсуждая все ту же дилемму: к чему готова Россия?
Неспособность Предпарламента достичь хоть чего-нибудь уже была хроникой. Но это было лишь предвкушением того, что произошло в Учредительном собрании после его торжественного открытия 5(18) января 1918 г. под председательством Виктора Чернова, который полностью дискредитировал свою собственную партию (социалистов-революционеров), не говоря уже о других. Силы, поддерживающие Временное правительство, в январе 1918 г., как и в сентябре 1917 г., не смогли создать новой команды. К тому времени их политический потенциал был растрачен, они потеряли поддержку среди военных, особенно после катастрофических результатов наступления по приказу Александра Керенского в июле 1917 г. И когда они собрались на заседание Учредительного собрания, избранного в октябре 1917 г., у них уже не было никаких сил. Такое собрание, бывшее чем-то совершенно новым для России, тем не менее не могло совершить эффективного исторического поворота без объединенной поддержки народа и армии. Оно не получило поддержки Советов, но те, кто был избран в октябре, забыли об этом к январю - так быстро менялись декорации на сцене истории.
Большевики не были единственными, кто хотел разогнать этот форум. Если бы в этот момент объединенные силы представляли белые, они сделали бы то же самое. Кадеты, типичная «буржуазно-демократическая» партия, также не видела в нем пользы: у них было только 17 из 800 мест, и разделившиеся левые, доминировавшие в собрании, не представляли для них интереса[3-6].
В январе 1918 г. Центральный комитет партии кадетов принял резолюцию, в которой говорилось, что «нет ни необходимости, ни целесообразности» искать восстановления распавшегося Учредительного собрания, потому что оно не может выполнить свои обязанности и навести порядок в России[3-7]. Таковой была логика тех, кто страстно желал «сильной руки». Кадеты искали такую фигуру среди правых военных, потому что не верили в демократическое решение вопроса на стадии, когда Россия должна продолжать бороться вместе со своими союзниками и в любом случае не готова к реальным реформам. Их ответом на насущные нужды страны, находящейся в опасности развала, был поиск многообещающего генерала.
Как было сказано ранее, фоном этому анализу послужили милюковские идеи о российской структурной слабости: ее социально смешанном характере, подверженном кризисам, грозящим стране распадом. Но эта идея должна была привести ее автора к мыслям