Для режима этот приток народных масс в низшие и средние уровни бюрократии и технические профессии оставался постоянным источником силы и народной поддержки. Но поскольку «низкое происхождение» отличают низкий уровень образования и склонность к авторитаризму, старые большевики, бывшие, как правило, образованными людьми, изучавшими «Капитал» Маркса (часто в царской тюрьме), могли чувствовать, как почва уходит из-под их ног. Уходит туда, где (шутка, заимствованная в промышленном Бирмингеме) они не смогут отличить Маркса и Энгельса от «Маркса & Спенсера».
Фактически у господства людей низкого происхождения и отношения в сочетании с чувством гордости за то место, которое было предоставлено «техникам» (обученным зачастую прямо на работе или авральным способом), был неясный потенциал: он мог быть социальным фоном для политики и идеологии сталинизма начиная с НЭПа и во время всего последующего десятилетия.. Для тех, кто на себе испытал подобную социальную мобильность при подъеме наверх (и у кого были отношения такого рода), сила государства и его главы была не только приемлема, но и необходима. Даже при этих условиях это не явилось единственным источником для социального фундамента сталинизма, который получил очевидную поддержку масс как в 1930-х гг., так и потом. Как я писал в первой части книги, зерна сталинизма лежат в примечательном образе идеологии «статистиков», которая возникла во время Гражданской войны в рядах бойцов, которые потянулись к Сталину, как только развернулась НЭП.
Глава 21. Отсталость: откаты и рецидивы
Ленин не был одинок в своем отношении к проблемам. Это была плохо организованная правящая партия, осведомленная о своей слабости и низком уровне своих кадров и прессы. Она также была истощена ростом внутренних ссор и «клик», особенно в правящих кругах как на местном, так и на центральном уровне. Основным вопросом был рост ненасытного аппетита на власть и привилегии у тех, кто наверху, перед теми, кто внизу
Неизвестный Автор, Фотомонтаж «К годовщине социалистической революции, 25-го октября 1917-1918 годов»
Мы уже устанавливали связь между русской революцией и всеевропейским кризисом, разразившимся с начала Первой мировой войны. Некоторые утверждали, тем не менее, что, не случись война, царская система бы выжила. Эта аргументация усиливается, если вспомнить о том, что революция 1905 г. началась после разгрома России Японией. Кто знает, что произошло бы в России, не будь мировой войны или если бы Россия оставалась в стороне от событий? Последний сценарий, конечно, полностью противоречит фактам. Но мы можем говорить с уверенностью лишь об одном - войны не являются главной причиной крушения режимов, которые оказались неспособными победить.
Царский режим уже проигрывал в войнах XIX в., и его поражение в 1905-м от Японии, которая очевидно была гораздо более слабой страной, вдруг повлекло за собой революцию. Изучение причин этого приводит нас к выводу о том, что страна уже находилась в состоянии глубокого кризиса, который мог только обостриться во время катаклизмов 1914-1918 гг. После 1905 г. не было сделано ничего для того, чтобы исправить ситуацию, и даже не последовало адекватной подготовки к любой следующей войне. Социальные проблемы оставлены были загнивать, а сам режим (вернее, способ правления) перешел на новую стадию разложения и утратил связь с реальностью.
Если этот диагноз верен, то не война свергла царизм. Он был подорван предыдущим кризисом, который привел его к военным провалам с последующим распадом. То, что другие, более современные партии и социальные группы, которые должны были взять на себя управление, не предотвратили распад режима, стало еще одним подтверждением серьезного системного кризиса. Это обрекало на бессилие царский истеблишмент, элиты, которые представляли альтернативный средний класс и выражали межклассовые интересы, а также находящуюся в зародышевом состоянии многопартийную систему, столь характерную для развития России начала века.
В обстоятельствах военного разгрома и немощного правительства рассерженные солдаты и униженные офицеры разбитой армии сыграли решающую роль в Гражданской войне, способствовав победе красных. Это же характерно для всего периода 1917-1921 гг., не говоря уже о том, что солдаты были в основном из крестьян.
Важно обозначить влияние военного фактора и в последующем. В 1993 г. результаты Первой мировой и Гражданской войн в Москве обсуждались на круглом столе учеными, которые обнаружили новые данные в архивах. Их выводы представляют интерес.
Первый отмеченный ими парадокс состоит в том, что война, которая поначалу была объединяющим фактором для большинства общественных групп, превратилась в то, без чего не произошла бы революция в феврале 1917 г. Вначале именно война заставляла миллионы солдат сидеть в окопах, но по мере того как она разворачивалась, общество все больше раскалывалось. Породив 2 миллиона дезертиров и вооруженный народ, война плеснула в огонь то масло, без которого не началась бы Гражданская война. В этом отношении бессмысленно указывать на большевиков: они внесли свой вклад в низвержение старого режима, но обстоятельства его распада не были делом их рук.
Более 15 миллионов солдат служили на Восточном фронте, около 3 миллионов из них выполняли вспомогательные работы - это больше, чем французская и британская армии вместе взятые. Эти люди в возрасте от 20 до 40 лет из всех социальных групп представляли собой основную трудовую массу - источник жизненной силы страны. В канун февраля 1917 г. в вооруженных силах было 10 миллионов солдат, 7,2 миллиона из них составляли регулярную армию. Это означало, что за два с половиной года войны около 5 миллионов мобилизованных погибли в сражениях или в результате ранений либо оказались в тюрьме, бежали или стали инвалидами. Почти что каждый третий! Это были ошеломляющие потери - больше, чем понесла любая из воюющих сторон.
Российские солдаты заплатили кровью за технологическую отсталость и неготовность своей страны. Они должны были сильно напрягаться; им пришлось тяжело трудиться, их плохо кормили: при драматической нехватке всех видов продовольствия, обмундирования, вооружения, армия получала не более чем от 30 до 60 % от своих потребностей в мирное время.
Огромные военные потери переменили социально-политическую ситуацию в стране. Массы людей получили доступ к оружию и психологию войск на передовой. Большое число офицеров регулярной армии и резервистов первой категории погибли. Их заменили резервистами второй и третьей категорий, а также людьми, старше призывного возраста, которые не подходили для военной службы и не были готовы рисковать жизнью. Самые большие потери были зафиксированы среди элитных подразделений (казаки, императорская гвардия) и среди регулярных офицеров и сержантов - основной опоры армии. Младший военный состав и резервные офицеры тоже были сильно обескровлены. Так царизм утратил свою основную опору - армию.
Огромная ошибка была совершена Александром Керенским в июле 1917 г., когда он бросил войска в новое наступление, усилив деморализацию этой массы вооруженных крестьян, которые вскоре растворились по стране с оружием в руках. Они расширили простор для банд всякого рода, неважно, зеленых, красных или белых или просто бандитов, обеспечив крестьянство оружием и руководством, достаточным для захвата земли у землевладельцев и ее перераспределения. Вот что стало главным обстоятельством при превращении кризиса в глубокую катастрофу[3-9].
Эти моменты заслуживают внимания. Нет ничего более опасного и разрушительного, чем деморализованная армия, скатывающаяся в бандитизм, как происходило при большом числе дезертиров, которые привлекались обеими сторонами во время Гражданской войны. Если, как мы уже поняли, сержантский состав состоял из рабочих и солдат крестьянского происхождения, то офицеры в основном были из среднего класса, интеллигенции и знати. Белые объединялись вокруг своих офицеров, кадетов и того, что осталось от подразделений казаков; красные полагались на членов партии, заводских рабочих и многочисленный сержантский состав бывшей царской армии и даже, что удивительно, на многих офицеров.
Тот факт, что побежденные солдаты играли такую важную роль в низвержении старого режима и создании нового, есть еще одно свидетельство того, что результат войны был не неудачей, а delapidation режима. Это подтверждает и плебейский характер революции. Правда, те авторы, на которых я ссылаюсь, пишут о «солдатах», не упоминая их крестьянского происхождения. Во введении к «Истории русской революции» Лев Троцкий описывает ее как преимущественно крестьянский феномен, охвативший сельские массы, как одетые в военную форму, так и без нее.
Картина постреволюционной России, которую мы обрисовали в первой части книги (интеллектуалы-марксисты, огромное количество полуобразованных членов партии и кадетов, опасная индустриализация и культ вождя из старинного репертуара), заставляет нас обратиться к вопросу о российской отсталости.
Основным синдромом экономической отсталости стали разногласия (так называемая историческая бездна) между элитами и массами все еще сельского населения. В самой причине кризисов эта дистанция, которая была глубоко укоренена в российской истории, могла только обострить происходивший на самом деле социально-политический кризис. Тенденция государства отвечать на проблемы чаще репрессиями, чем гибкостью и компромиссом, - знакомый сценарий, и нет ничего необычного в том, что Иосиф Сталин размышлял таким же образом.
Другим измерением этой же проблемы стала историческая дистанция между экономически отсталой империей и развитыми странами. В подобной ситуации проблемы, которые нужно решать, определяются как «продвинутыми» странами, так и теми, кто их догоняет. Чем сильнее императив ускорения, тем более важной становится роль государства, особенно когда этот сценарий уже проигрыва