Предмет был сложен, но цель ясна: в рамках своего обращения «вновь задуматься об идеях социализма», Ленин старался представить план на разную по срокам перспективу. Была ли партия социалистической и откуда явилась необходимость такого мышления? Все еще существовало примитивное патриархальное крестьянство с некоторыми отдельными социалистическими формами на вершине. Не будучи социалистическим, государственный капитализм явно представлял бы настоящий прорыв для России: «Мы сделали революцию, но предпочли достичь сначала капиталистической стадии». Ленин вернулся к этому, когда объяснял делегатам IV конгресса Коминтерна причины ввода НЭПа: государственный капитализм был лучшим способом создать союз между крестьянами и правительством, предложив им государство, которое играло бы роль главного продюсера и торговца.
Россия не была настолько современной, чтобы перейти прямо к социализму; поэтому, по Ленину, начать с государственного капитализма было правильным решением[3-16].
Он лихорадочно искал неутопический способ сохранения долгосрочной социалистической перспективы, одновременно приступив к переходу на приземленные цели, посредством которых государство при помощи частного сектора стало бы своего рода коллективным капиталистом.
Это было той формой смешанной экономики с тем разнообразием, что предлагал Троцкий в конце 1921 г. на заседании Коминтерна (или его Исполнительного комитета), не используя при этом термин «государственный капитализм». Троцкий объяснил аудитории, что социализм - это дальняя перспектива (отстоящая на несколько десятилетий) и есть лишь один способ государственным заводам стать социалистическими: пройти через школу рыночной экономики. Ленин прочитал этот текст, опубликованный Троцким крохотным тиражом. Он посчитал его «отличным памфлетом» и написал Сталину и Молотову с просьбой опубликовать его тиражом 200 тысяч экземпляров. Естественно, они этого не сделали[3-17].
Основной характеристикой этого мышления было внимание, уделяемое крестьянству и развитию соответствующей ему стратегии. В текстах, которые составляют «завещание», Ленин утверждал, что радикальная политика была возможна в контексте Гражданской войны. Она должна быть серьезно смягчена в мирное время. Это подразумевало сильную корректировку системы диктатуры.
Таким образом, все элементы были собраны. Ленин был готов заново определить концепцию социализма в российских реалиях, переключить стратегию партии на крестьянство и обозначить тип государства, которое он надеялся увидеть.
Его планы по функционированию партии, ее институциональному переустройству, требовавшему гарантий превосходства партийного съезда над избираемыми структурами (начиная с Политбюро), являлись другим важным измерением его новой доктрины. И в этом контексте нельзя обойти его драматического, хотя и тайного, призыва убрать Сталина с ведущей позиции[3-18].
Готовые к тому, чтобы оценить масштаб и глубину переосмысления, мы должны вернуться к уже обсуждавшемуся в первой части книги конфликту между Лениным и Сталиным по поводу создания СССР. Мы видели, что это повлекло столкновение двух политических лагерей - того, который до сих пор называли «большевизмом», пусть радикальным, но ответвлением российской и европейской социал-демократии, - и новым, позже известным под названием «сталинизм». Это была решающая борьба. От ее исхода зависела природа нового государства: либо диктатура, которая отвергает автократию и ведет политику с учетом реалий общества (в основном крестьянского), ведя с ним переговоры, либо автократия, которая оказывает предпочтение насилию.
Эти два течения на первый взгляд кажутся одним и тем же. Но их на деле смертельный антагонизм подтверждается тем фактом, что победитель сознательно и систематически уничтожал своих оппонентов. Большевизм остался жаргонным словом для части партии, но не ее сущностью. Таким образом, мы должны подробно остановиться на этой политической организации перед тем, как она ушла с исторической сцены.
Большевизм - что это было?На этот вопрос можно ответить, бегло оценив произошедшие в России политические перемены, выбранные методы действия, а также их реалии и возможность создания программы, которую мы только что вызвали к жизни.
Мы не будем касаться дореволюционной деятельности большевистского подполья (насколько я знаю, нет ни одной недавно изданной монографии по этому вопросу). Тем не менее это была организованная политическая партия, которая продолжала действовать как таковая во время Гражданской войны и после нее. Суть большевизма не может быть понята без тщательного изучения его образа действий. Сравнение между текстами материалов ранних и поздних съездов показывает глубину изменений. Ленинизм был стратегией (или скорее серией стратегий) для изменяющегося общества. Большевизм был партийной организацией, состоящей из различных структур, которые обеспечивали ее функционирование. Он искал способ отстоять народный характер государства в развитии, исключая любое сближение с архаическими формами деспотизма.
Политические дискуссии были обычной процедурой; обмен мнениями был зачастую жестким, и решения принимались большинством голосов. Фактически все ведущие, да и многие менее значимые фигуры скрестили мечи с Лениным по ключевым вопросам политической стратегии. Идеологические дебаты были нормой внутрипартийной процедуры, которая проявлялась не только в ограниченном кругу Политбюро, но во время заседаний Центрального комитета и шире - на партийных съездах и конференциях.
Характерно, что даже во время Гражданской войны, когда партийные кадры были мобилизованы и являлись на встречи прямо с фронта, съезды и конференции оставались ежегодным событием, как и требовал партийный устав. Материалы предлагают ясную картину этих собраний: люди не только обсуждали политику, но и сражались за нее с помощью выступлений и контрвыступлений; председатель останавливал представителя большинства, чтобы разрешить представителю меньшинства выразить свои взгляды или опровергнуть позицию большинства. Даже глубокоуважаемый Ленин зачастую был предметом сильных атак и мог вспылить. Но это происходило именно так: таковы были правила.
Несколько лет спустя эти правила исчезли без следа. Принимая во внимание будущее развитие, стоит повторить, что Ленин не был объектом «культа» ни до ни после революции. Но если термин «харизма» можно использовать без метафизических коннотаций, то Ленин ею обладал. Она обернулась для него после смерти, несмотря на протесты жены и семьи, операцией бальзамирования его тела и таким образом «причисления к лику блаженных». На самом деле это погребло его глубже, чем можно было представить.
Основатель и руководитель партии и государства, Ленин никогда не вел себя как деспот или диктатор внутри партии. Он наслаждался настоящим авторитетом, что до некоторой степени делали и другие руководители, бывшие в разногласии с ним по многим вопросам без потери своих постов.
В одном хорошо известном случае, в 1917 г., когда Ленин хотел исключить двух лидеров (Григория Зиновьева и Льва Каменева) из Центрального комитета, председатель заседания Яков Свердлов, по легенде, тихо сказал ему: «Товарищ Ленин, мы в нашей партии так себя не ведем». Если даже все было не так, само существование подобных легенд дает представление о временах, когда один руководитель мог быть призван к порядку другим влиятельным руководителем. Этот образ действия был основополагающим в большевистской традиции и продолжал существовать после революции.
Ленин всегда действовал в рамках партийных процедур: он обсуждал, решительно протестовал, но понимал, что все важные решения должны решаться голосованием, как требует партийный устав, и зачастую бывал забаллотирован. Он был лидером, но не деспотом. Он был высшим руководителем партии, но не ее хозяином. Таким образом, он не может считаться «диктатором России». Более того, если вспомнить, что во время Гражданской войны в глазах мира и России партийно-государственное руководство было объединено до пары «Ленин - Троцкий», интересен сам феномен подобной формулы в партии, основателем которой был только Ленин. Но так как Троцкий руководил революцией вместе с ним, она и была принята - и партией, и самим Лениным.
Большевизм был партией, но он являлся и духом. Дискуссии могли меняться по ширине и по глубине. Мы приведем несколько примеров тех вопросов, которые обсуждались партийными структурами публично. Благодаря публикациям документов Центрального комитета с августа 1917 г. до февраля 1918 г.[3-19] хорошо известны дебаты о взятии власти в 1917-м, вместе или без союзников.
Еще пример: в декабре 1920 г. Н. Осинский (Валериан Оболенский) - один из лидеров оппозиционного течения демократических централистов - опубликовал статью в газете «Правда». Партия была все еще милитаризована, и он сам исполнял военный долг на фронте. Победа, как казалось, была обеспечена, и Осинский считал, что настало время обсудить трудные вопросы будущего. Одним из них, по его мнению, был вопрос о восстановлении партии как политической организации. Предлагались конституционные правила, которые помогли бы большинству вести избранную политику, а меньшинству обеспечили право на критику и перехват управления, если прежняя линия окажется ошибкой. В ином случае, подчеркивал он, - и это было предупреждением руководству и обычным членам - партия погибнет как политическая организация. При Ленине, даже когда дефицит бумаги сокращал ежедневную партийную газету до одной страницы, статьи подобного рода все равно выходили в «Правде».
Еще одним примером дебатов по чувствительному вопросу стал анализ причин неудачной атаки на Варшаву, которые прошли во время партийной конференции в конце 1920 г. Частично дебаты шли на закрытом заседании (нет опубликованных материалов). Но другая часть их была публичной, и именно здесь один из партийных лидеров Карл Радек насмехался над Лениным (материалы подтверждают это): «Мы вас предупреждали!» Как и другие, он действительно предупреждал, что польские рабочие не стан