ут объединяться с российскими войсками и что контрнаступление на Варшаву будет ошибкой. Я не знаю, кем были главные зачинщики польской авантюры, но сам Ленин поддержал ее в надежде на восстание немецких левых. Ему, конечно, не понравились язвительные замечания Радека, но он был обязан их выслушать. Троцкий тоже был против польской кампании (он, видимо, относился к «мы» Радека) и заявил об этом на XI съезде, где ему никто не возражал, - все было приемлемо в те годы. Иными словами, левое крыло партии было против операции, а Ленин заблуждался.
Даже более серьезные вопросы выносились на открытую публичную дискуссию или освещались в партийной прессе - свидетельства этому есть в материалах партийных съездов и конференций. Ленин не был одинок в своем отношении к проблемам, которые досаждали партии. Это была плохо организованная правящая партия, хорошо осведомленная о своей слабости и низком уровне своих кадров и прессы. Она также была истощена ростом внутренних ссор и «клик», особенно в правящих кругах как на локальном, так и на центральном уровне. Основным вопросом стал рост ненасытного аппетита на власть и привилегии тех, кто наверху, перед теми, кто внизу. Это было особенно тревожное явление в партии сторонников равноправия, партии «товарищей», большинство из которых страдало от материальной бедности. Проблема открыто обсуждалась в партийных организациях и партийной прессе; а руководство, осведомленное о глубине болезни, искало пути лечения.
Но протест снизу был не единственным источником дебатов, к которым побуждали сопротивляющееся руководство. Оно само поднимало политические и социальные проблемы и публично обсуждало их, указывая на опасности, которым подвергалась партия. Свидетельство - рефлексии Зиновьева, члена Политбюро, на XI съезде.
Незадолго до этого Ленин затревожился об исчезновении «рабочего класса» во время и после Гражданской войны. Согласно Зиновьеву, проблемы больше не существовало: рабочий класс воссоздавался в деревне, где нашел убежище, но был готов присоединиться к партии. Что беспокоило Зиновьева, так это наплыв в ряды партии еле грамотных рабочих и многих кандидатов в ее члены из других классов. Он поддерживал идею временной приостановки приема новых членов, для того чтобы избежать опасного процесса деградации - своего рода термидора наоборот (мое определение. - М. Л. ).
Эмигранты-меньшевики предсказывали подобную участь как неминуемое будущее, и Зиновьев цитировал их по этому случаю, что было бы уже несколько лет спустя просто немыслимым. В частности, он ссылался на работу одного из членов заграничной делегации РСДРП Давида Далина, вышедшую тогда в Берлине[3-20].
Далин считал, что увеличивающаяся социальная дифференциация из-за наплыва новых членов ведет к возникновению различных идеологических и политических направлений, что облегчает борьбу с большевизмом, ибо из-за отсутствия политической жизни в России вне партии и армии иных возможностей для нее нет. Так как уничтожить большевизм извне невозможно, следует попытаться сделать это на базе внутренних процессов в большевистской России, как в партии, так и в обществе, крестьянская часть которого и разные группы рабочих и мелкой буржуазии медленно осознают свои собственные интересы. А к интеллигенции вернулась ее природная способность создавать идеологические течения: демократическое, имперское, ревизионистское. Все это цитировалось Зиновьевым и отмечено в материалах съезда. Далин насмехался над тем, что наивная идея чисток (в традиционном смысле - исключения из партии) что-либо изменит, когда дело дойдет до неизбежного столкновения с центробежными силами общества.
Зиновьев не появился бы с книгой Далина на трибуне без того, чтобы не выразить свое несогласие. Он важно заявил, что убежден в том, что «существует молекулярный процесс в партии, который не является просто отражением внутренней борьбы, но эхом всего, что происходит в стране - целый спектр постоянно идущей классовой борьбы». Все виды элементов, чуждых миру труда, проникали в партию, но он все еще надеялся, что «пролетарская сердцевина» выдержит испытание временем, поддержит предназначение партии и предотвратит то, чтобы чуждые элементы поднимали на нее руку.
Зиновьев также считал, что на этом перепутье сохранение рабочей демократии оздоровит партийную жизнь. «Рабочая оппозиция» (состоящая из руководителей партийных профсоюзов) сетовала на ее отсутствие, делая ее центральным пунктом своего списка претензий. Они даже требовали, чтобы такая рабочая демократия была бы усилена чистыми белыми воротничками и сумрачной интеллигенцией - достаточно сложный способ создать жизнеспособную партию! Эти позиции не принимались партийным руководством. Культурный уровень и классовое сознание рабочих в то время было слишком низким, чтобы заниматься партстроительством, опираясь исключительно на свои силы.
Фактически партия не смогла дать четких ответов за короткое время на все эти вопросы. Что следовало сделать, чтобы заставить переключиться на НЭП, не теряя контроля над процессом? Улучшить работу партии и ее административного аппарата; осуществлять образовательную работу и одновременно исключать сомнительные элементы. Все это предполагало усиливающийся централизованный контроль и авторитаризм. Какими бы прекрасными ни были намерения, демократические цели оставались недостижимыми даже внутри партии, хотя старая партийная гвардия все еще надеялась сохранить демократический дух и образ действия в своих верхних эшелонах.
Члены старой гвардии оставались преданными дореволюционному духу. Для них членство в партии было не только удобным способом сделать карьеру. Они сжигали себя на службе партии в годы революции и Гражданской войны, и среди руин партия забыла их. Многие лидеры потеряли здоровье, доктора предупреждали их, что они не смогут продолжать действовать с такой же интенсивностью. В нескольких случаях правительство заставляло их уехать лечиться, часто в Германию или еще куда-нибудь за границу. Правда, многие тысячи членов партии, присоединившихся к ней за время войны, строго говоря, не принадлежали к старой гвардии, но все еще были людьми, готовыми заплатить высокую цену за дело. Для наиболее преданных членов партии власть не была главной заботой. Членство было обязательством, которое требовало личной жертвы - и ничего не давало взамен.
Все эти дебаты протекали во время радикального пересмотра Лениным своих идей, который продолжался, пока он мог думать, говорить и диктовать. В его драматическое последнее появление на XI съезде он обрушился на сторонников авторитарных методов - об этом мы еще не упоминали.
В те годы члены партии участвовали в многочисленных публичных встречах в клубах, которые открывались по всей Москве и не только. На них партийная политика свободно критиковалась, а то и полностью осуждалась. Некоторые консерваторы жаловались на такое «нелояльное поведение», обращаясь к Ленину, чтобы пресечь эти нарушения партийной дисциплины. Во время XI съезда один из нелюбимых консерваторами «недисциплинированных элементов» Давид Рязанов, о котором сам Ленин говорил как о любителе «играть в оппозицию», во время ленинского пассажа о характере обсуждений в дискуссионном клубе при Московском комитете партии обронил: «Не всякому слуху стоит верить!»[3-21]
Многословный ответ Ленина был недвусмысленным. Не ссылаясь на дискуссии в московском клубе, он, предложив много примеров фундаментальных дискуссий в партии, провозгласил, что в отсутствие свободных дебатов она не выживет.
Можно сделать главный вывод: большевизм был политической партией, которая предлагала своим членам право на выражение их мнений и участие в развитии политической линии, и Ленин старался сохранить все именно так. В своей речи тому же самому съезду он заявил, что партия должна освободить себя от административных задач и сконцентрироваться в первую очередь на политическом руководстве, оставив администрацию профессиональным бюрократам, силам «государственного капитализма» и кооперативным организациям.
Это были основные элементы последней версии ленинизма. Ситуация для Ленина выглядела тревожной. В своих последних заявлениях и работах он возражал против стиля и сути политики, принятой после его смерти, твердым и четким «нет!». И это нельзя стереть из исторической памяти.
Как мы знаем, программа Владимира Ленина, который осуществил радикальную революцию, но просил о смягчении теперь, когда власть была завоевана, не внедрялась. Возможность свободно реагировать на партийные проблемы, течения, которые в ней были, или угрозы, с которыми она сталкивалась, была прерогативой той политической формации, которая называла себя «большевизмом». До тех пор пока действовали различные органы партии и процесс принятия решения следовал правилам, ставившим условием разделение власти между ними, личной диктатуры не было ни в России, ни в партии. Диктатура была в руках партии, а не Ленина. Когда же она действительно попала в руки личности, большевистской партии вскоре настал конец.
Система однопартийная?Многие из старых партийных кадров были все еще членами партии и продолжали считать себя ими. Но раньше или позже они обнаружили, что это не совсем так. Вскоре после смерти Ленина они перестали признавать партию и покинули ее, приспосабливаясь к новой линии или присоединившись к одному из оппозиционных течений (и в результате погибли). Мы знаем, что система была целостной. Но, как оказалось, именно эта целостность и стала ценой, которую системе пришлось заплатить за произошедшую с ней трансформацию, включавшую массовый террор против партии и изменения костяка системы, в которой стали доминировать классы, зависимые от государства.
Меньшевики (из-за границы) и внутренние партийные критики продолжали продвигать идею, что политическая монополия должна войти в конфликт с неизбежной социальной дифференциацией, происходившей внутри и вне партии. Далин предполагал сокращение ее рядов в более или менее короткий срок. Можно сказать, что кое-что из этого действительно произошло при сталинской абсолютной диктатуре. Но это не было «сокращением» из-за внутрипартийных разногласий. Описывать сталинские чистки в терминах внутрипартийных противоречий 1902-1903 гг. или начала советского периода не имеет смысла.