На данный момент следует просто упомянуть то явление, которое описано Мироновым как специфическое для советского общества и никогда не было тщательно изучено, хотя его важность подчеркивала известный социолог Татьяна Заславская из Академии наук. Миронов пишет, что «уравнивание доходов широких масс населения до определенного среднего уровня представляло собой еще один внутренний резерв, который советское общество могло мобилизовать». Он делает еще более сильное утверждение по поводу того эффекта, который произвело снижение неравенства между уровнями доходов разных социальных групп, на улучшение «биологического статуса» населения: чем беднее общество, тем более велико неравенство в «биологическом статусе». У нас нет какой-либо надежной оценки этого неравенства в СССР, но государство усердно работало над тем, чтобы снизить материальное неравенство, и в этом, несомненно, преуспело.
Значительная мобильность населения и смешанные браки между людьми из разных регионов и культур сильно повлияли на такие индексы, как рост призывников и феноменальный уровень урбанизации (от 15 % в 1921 г. до 50 % в 1961 г.). Хотя система предлагала своим гражданам гораздо более низкий уровень жизни, чем в западных странах, удивительно то, что по крайней мере до 1980-х гг. рост мужчин в России продолжал увеличиваться приблизительно в таком же темпе, как и в развивающихся странах.
Из работы Миронова мы прежде всего выделяем его идею о том, что улучшение «биологического статуса» (и набора факторов, которые его создали) было «секретом» системы. Секретом, о котором она сама не знала. Известно, что в постсоветский период «биологический статус» населения, без сомнения, пошел на спад, что, возможно, и вызывает тоску по умершей советской системе, которую испытывают многие российские граждане.
Глава 23. Достижения и провалы урбанизации
Существование советского режима в постсталинский период было относительно коротким, но исключительным по интенсивности историческим опытом. После смерти Сталина мы наблюдаем отход от массового террора и исчезновение других черт, связанных с «порабощением» населения. Изменения, последовавшие после окончания этого рабства, были очень значительны. Они принесли расширение личной свободы - и это нужно признать, а не отвергать с презрением на том основании, что демократическая система предлагает гораздо больше
Т. А. Маврина, Суздаль. Базар. 1957 год
Наше пристальное внимание к изменению социального ландшафта - бюрократии, политике, экономике и законодательству, всему, что создавало этот ландшафт, то есть к тем аналитическим рамкам, которые дадут нам возможность отличить то, что, с одной стороны, было урбанизировано и модернизировано, и, с другой, было урбанизировано без реальной модернизации. Непростой вопрос выравнивания уровней дохода заслуживает серьезного исследования. Относительное равенство и снижение классовой дифференциации и барьеров среди широких слоев населения - один из незыблемых фактов, нежно вспоминаемый даже многими русскими эмигрантами в США, где экономическое неравенство составляет часть системной этики.
Миронов дает положительную оценку этому феномену, что противоречит его собственным идеям о современности, которую он определяет как приспособление к западной модели. Более того, это подводит его к тому, чтобы рассматривать уходящую старую русскую общинность, унаследованную из сельского прошлого, как знак «зрелости» страны. Но в чем тогда смысл равенства и добрососедства, оказывающих позитивное влияние на физическое и моральное здоровье российских граждан, если не в «несовременной» общинности? Разве ее отсутствие действительно на пользу современным обществам? Всеобщий феномен одиночества в размытой городской толпе является нездоровым продуктом социальной атомизации, которая может быть вылечена только «общинным духом».
Таким образом, если мы в основном остановимся на «механических изменениях» - например, на продолжающейся волне эмиграции, которая по праву называется комплексным феноменом, - важно помнить, что урбанизация дала новое содержание термину «мобильность». Это не означает простого изменения адреса, или места работы, или движения в пространстве. Современная урбанистическая среда, с которой мы имеем дело, включает в себя социальную, культурную, экономическую и психологическую мобильность, которая может быть лучше всего понята при сравнении с традиционным пространственным смыслом термина.
Сложность урбанизации и сила ее изменений состоит в запуске процесса появления множества идей, которые циркулируют по новым каналам коммуникаций и выливаются на население потоками информации, где первое место отдано изобретательности, образованию, интеллектуальной креативности и, кроме того, они порождают новые концепции существования и новые потребности в личной жизни людей.
Все это отстоит на световые годы от сельских ритмов традиционной России, где изменения происходили медленно, и социальный мир, зачастую в виде деревни, с легкостью их усваивал (все знали подробности соседской жизни). Возникало глубокое чувство близости социальной реальности, которое приводило к вере в капризы природы. Цепляние за традиции, ограниченная мобильность и низкие горизонты (часто в буквальном географическом смысле) - вот были их правила.
Без определенного уровня образования и переходных стадий эта сельская цивилизация не была готова к встрече с большими городами и городскими поселениями, важно было получение образования, приобретение профессиональных навыков или изменение профессии. На новоприбывшего горожанина высыпалось огромное количество мировоззрений, личностей, моды, информации и ценностей, приводящих его в смятение, они разрушали знакомые традиционные социальные декорации всех видов. Влияние отдельных идей наряду со стимулом вступить в новые и разнообразные отношения сообществ любого рода - социальных, политических, экономических и культурных - вступали в противоречия с традиционной социокультурной вселенной, преодолевая ее, иногда глупое, сопротивление.
Но не только крестьянский мир впадал в эти противоречия. Городское сообщество испытывало огромное давление государства, просто потому что оно представляло новое, абсолютно другое устройство для управления. Более того, это сообщество было еще очень юным, неопытным в способах самоконтроля и несло большой груз старых традиций. Таким образом, и сейчас это уже очевидно, урбанизацию нужно рассматривать как процесс, равносильный формированию нового сообщества.
Весь переходный период старый крестьянский и новый городской миры сосуществовали бок о бок, а традиции и старые умонастроения перемешивались с волнениями столиц и сложностью «наукоградов». Государство и его основные институты управляли одновременно «несколькими веками» и находились под идеологическим и политическим давлением смешанных групп. Комплекс взаимодействия культур и умонастроений, который на этом этапе отражался в сфере политики и государства, выражался в смешении религиозных и светских элементов, которые можно увидеть как в государственной символике, так в способе проявления силы, а также в реакции народа на проявление силы государства. Культ Сталина, взрыв народного горя после его смерти, принятие авторитарного государства и феномена в лице Никиты Хрущева - не только его манеры руководить и широкомасштабного протеста, который он вызвал у народа и интеллигенции, - все это показывало, что социальный и культурный ландшафт претерпевал большие изменения. Урбанизация развивалась, и городское сообщество становилось доминирующим образом жизни.
Какими бы ни были пережитки прошлых традиций и практик, урбанизация трансформируемого общества вынуждала правительство адаптироваться к этой новой сущности, поскольку в ином случае оно не могло бы управлять страной, которая остановилась бы в своем развитии. Иными словами, государство и правительство сами должны были стать мобильными, чтобы ответить на вопросы совсем другой исторической программы.
Изменения, которые мы уже обозначили, особенно касающиеся репрессий, были реакцией на задачи нового уровня сложности, которые новая реальность поставила перед государством. Старые методы насилия и мобилизации больше не подходили: требовались новые средства и новые, более продуманные стратегии. Зачастую проблемы проявлялись неожиданно, и способность их разрешения придавала гибкости в переговорах с населением.
Бюрократическая верхушка состояла из неофитов, которым пришлось контролировать урбанистический «лабиринт», а он, как правило, был независимым и непокорным. Урбанизация шла рука об руку с модернизацией, диктовала новые тенденции в социальном поведении и накоплении специфических «ресурсов», которые в основном и спасли политику государства. Эта огромная концентрация живой энергии не могла регулироваться теми методами и аппаратом, который был создан, для того чтобы управлять в основном сельским населением и относительно маленьким городским сектором. В этом конкретном случае «зов истории» заставил государство принять новую реальность и измениться, с тем чтобы возглавить активные силы урбанистического сообщества и сконцентрироваться на тех областях, в которых оно было компетентно.
В этом отношении изменения, произошедшие в начале хрущевского периода в области уголовной, трудовой, образовательной и социальной политики, о которых мы писали во второй части этой книги, выглядели многообещающими движениями в правильном направлении. Они означали, что система признает изменение общества в целом и дает возможность появиться новым формам отношений между обществом и государством. Этот процесс продолжился одновременно с «демилитаризацией» общества и режима. Обоюдное перекрывание социальных и экономических факторов стало особенно сложным, и государство старалось этому соответствовать, приспосабливаясь к новым потребностям и настроениям.
С точки зрения рабочих, отношения между сферой труда и государством часто описывались шуткой, которую мы уже цитировали: «Вы делаете вид, что платите нам, мы делаем вид, что работаем». Некоторые принимали это за чистую монету, хотя в этом остроумном замечании была и доля истины - например, существование молчаливого общественного договора, который никогда не был подписан или ратифицирован, где стороны приходили к обоюдному согласию о ведении низкоинтенсивной и низкопродуктивной экономики.