Можем ли мы говорить о кризисе? В любом случае он точно приближался. Документы, которые мы приводили во второй части, показывают, что эксперты Госплана предсказывали сложную пятилетку 1971-1975 годов.
С той же скоростью, как рабочая сила становилась редким товаром, росло число исследований, конференций, семинаров. Нескончаемый поток текстов шел из Госплана в Центральный комитет, а из Государственного комитета по труду в Совет министров. Один из экспертов прямо говорил о сложившейся ситуации: «Я думаю, что трудовые ресурсы страны практически истощены». При этом, если мы вспомним, что в это время на многих, если не на всех, предприятиях был переизбыток кадров, абсурдность положения с рабочей силой (не говоря о других сторонах экономической системы) должна была привести руководство в состояние повышенной тревожности. Вдобавок огромный поток информации и аналитики показывал полное отсутствие управления и прогнозировал, что это сверхгосударство быстро движется к точке, откуда нет возврата. Политбюро занималось вырабатыванием бесконечных резолюций, призывающих всех быть более эффективными.
Глава 25. Лабиринты бюрократии
Хотя все еще создавалось впечатление, что генеральный секретарь остается абсолютным хозяином, система уже перестала быть настоящей автократией. Генеральный секретарь мог властвовать в партийном аппарате (хотя сильно зависели от него), но осуществление полномочий и реализация политики приняли форму затянувшихся торгов между различными государственными органами
Дмитрий Бальтерманц, Широкая натура.
Приезд Леонида Брежнева в Узбекистан. Из серии «Шесть генеральных». 1979 год
Настало время снова вернуться к тем, кто действительно управлял (мы пока не говорим «владел») экономическими подразделениями и службами. Без обращения к управленческому классу, неважно, к государственным бюрократам, партийным аппаратчикам или к обоим сразу, с их запутанными взаимоотношениями, невозможно понять какую-либо сторону советского общества, экономики и политики. Поэтому мы собираемся снова обратиться к этому феномену, начав с открытий, сделанных Комиссией по ликвидации убытков (позднее, как мы знаем, она была переименована в Комиссию по экономии государственных ресурсов; здесь мы будем ссылаться на нее как на Комиссию по оптимизации расходов), чья деятельность распространилась и на бюрократию.
История государственных и партийных институтов полна постоянной структуризации и реструктуризации: конструкции создавались, раскалывались, упразднялись и создавались заново. Но за последние 15 лет режим, напротив, стал свидетелем большей стабильности в этом отношении. Одним росчерком пера Хрущева были расформированы более ста промышленных министерств, и это стало самой примечательной антибюрократической инициативой - единственной подобного масштаба. Стоит повторить, что все они были восстановлены в 1965 году.
Институциональная проблема, которой мы здесь касаемся, - одна из характерных черт структуры - выражалась в своего рода непрерывном «залатывании», или форме «бюрократического невроза», от которого система излечивалась, только подхватывая другие болезни. Обладая большим весом и влиянием, администрация искала пути «укрощения» деспотической власти Политбюро. Бюрократический «невроз» стал способом уклониться от настоящих реформ, которые появились на основе идеи, дорогой Сталину, что все, что нам нужно, - это «исправить» чиновников.
Все это требует некоторого разъяснения. Отслеживать капризы административной системы - не такая простая задача[3-29]. Несмотря на то, что она является главной движущей силой советской истории, бюрократия (и ее административная сеть) мало изучены.
Ее исследование ведет нас к самой сути системы и показывает, что бюрократия не только управляла государством, а фактически была его хозяином. Изменения в ее структуре, образе и статусе должны быть исследованы не только в рамках истории управления, но и с помощью политической «лупы», вопреки широко распространенному мнению о том, что основные политические черты системы олицетворялись партией. Еще при Иосифе Сталине бюрократия стала незаменимым соправителем, но она была неустойчивой и хрупкой с точки зрения относительной молодости структур и новизны задач. Более того, ее члены «находились под подозрением», потому что Сталин понимал и боялся ее потенциального объединения и жажды власти.
Ситуация полностью изменилась в постсталинский период: изначально отмеченная плебейскими и сельскими традициями страны, бюрократия стала полностью урбанистическим феноменом в сообществе, которое само урбанизировалось в период 1950-1960-х гг. Она прочно основалась в высших эшелонах и жестко отстаивала свое право на власть. Это высвобождение бюрократии было одним из ключевых моментов всего постсталинского периода. Государственная и партийная бюрократия положила конец случайным действиям, которые делали ее положение таким неустойчивым при Сталине. Позднее на смену сталинизма пришла абсолютно бюрократическая модель, «гарантировавшая» им quasi-монополию на всех стратегических постах власти.
Здесь мы должны вспомнить о скорости социальных изменений в 1950-1960 гг. и последующих интенсивных изменениях социоисторического ландшафта. Создание шаткой бюрократии при Сталине и ее объединение в монополистическую силовую структуру сразу после его смерти происходило в основном в аграрном обществе. Ее монополистическая позиция и дальнейшее укрепление власти предварили окончательный переход к урбанистической цивилизации. Здесь снова проявилось старое свойство российской истории, впервые описанное Павлом Милюковым и переформулированное Львом Троцким: учреждение сильного государства предшествовало развитию общества, что и позволяло первому доминировать над вторым. Но советская эпоха видела и обратное: волны успешного масштабного социального развития породили новые свойства системы и целый ряд сложно переплетенных явлений, которые в этой книге мы стремимся распутать.
Феномен бюрократии, бесспорно, станет понятнее, если у нас будет представление о ее численности, внутренней структуре и власти. Мы уже уяснили, что определение точного количества людей, служивших в государственных и других административных органах, не очень простая задача, поскольку многое зависело от критериев, используемых теми, кто их переписывал (в частности, ЦСУ). Возможно, самые лучшие данные появились в результате переписи, проведенной в 1970 г. Перечитывая эти материалы и пересчитывая результаты, можно выявить сложные, «спрутообразные» черты этого феномена. Здесь мы предлагаем краткое обобщение.
Перепись охватывала административные кадры всех государственных институтов и представляла классификацию разных головных административных структур, предприятий и организаций. Все республиканские администрации, так же как и республиканские правительства, были показаны по отдельности. Мы говорим об этом изобилии статистики просто для того, чтобы напомнить читателю о том, что она существует.
Вычислительный центр ЦСУ объяснял, что в этом случае он включил всех, кто был косвенно связан с производственной деятельностью. Там, где ощущалась двусмысленность, они шли на компромисс: например, инженер, работавший в цехе, не считался членом администрации; а инженер, сидевший в фабричном административном здании, считался, если его работа состояла в планировании и проектировании. Другую категорию составлял подсобный и обслуживающий персонал. Охранники тоже шли еще по одной категории, возможно, потому что они зарабатывали больше, чем подсобные рабочие.
На 15 сентября 1970 г. - дату переписи - весь административный аппарат состоял из 13 874 200 служащих, что составляло 15 % от общего числа трудящихся (рабочих и служащих). Руководителей и их заместителей было 4 123 400, включая все институты на центральном, республиканском и региональном уровнях. Еще одна очень важная категория объединяла «главных специалистов» и их заместителей, которые были инженерами, техниками, агрономами и так далее, исполнявшими административные функции: их было 2 080 400. Остаток поделили между бухгалтерами, статистиками, специалистами по вычислительной технике, служащими и подсобным персоналом.
Отдельно для изучения выделили один тип институтов - центральные министерства и их аналоги в республиках, а также другие важные органы такого же статуса и важности (государственные комитеты). В этих организациях работала большая часть трудящихся страны - 49 708 377 рабочих и служащих. Управляли всеми этими людьми 7 996 116 чиновников, из которых 2 539 797 принадлежали к категории руководителей[3-30]. Иными словами, одна треть были «боссами».
Над этим слоем располагались высшие чиновники - несколько сотен людей, отвечавших за гигантские институты. Из другого источника нам известно, что в 1977 г. существовало 32 министерства общесоюзного уровня (25 - промышленных) и 30 союзных министерств, которые относились к республиканскому уровню (10 промышленных). К этому нужно добавить около 500 институтов, которые относились к министерствам, но на самом деле были государственными органами в «автономных» республиках - они важны при изучении локальных элит, но не высшего слоя.
Перед переписью 1970 г. при указании числа служащих в государственных органах обычно фигурировала цифра в 8 миллионов, из них 2,5 миллиона считались начальниками. После проведения переписи картина изменилась в более реалистическую сторону с общим итогом в 13 миллионов, из них около 4 миллиона - начальники. Статистики правильно выделили членов центральной министерской системы в другую категорию - они действительно были правящим слоем, который состоял из шести государственных комитетов союзного уровня (науки и технологии, международной торговли, метеорологии и т. д.), 12 комитетов с двухуровневой компетенцией (союзной и республиканской) и таких органов, как КГБ, Госплан, Центральное статистическое управление, Министерство финансов и так далее. Все чиновники, возглавлявшие эти институты, были членами центрального правительства.