В одном из выступлений Президента России В. В. Путина была сформулирована важная мысль: мировая архитектура безопасности должна гарантировать равноправный характер взаимодействия, подлинный баланс сил и гармонию интересов (принцип неделимости безопасности). Разве не из этого принципа, артикулированного в середине 30-х годов наркомом иностранных дел СССР М. М. Литвиновым как «неделимость мира», исходила советская дипломатия, пытаясь уговорить Великобританию и Францию поставить барьер на пути реваншистских устремлений Германии, осудить агрессию Италии против Эфиопии, не допустить падение Испанской Республики под ударами армий испанских и итальянских фашистов?
А так называемый «Мюнхенский сговор»? «Наверное, можно будет найти приемлемое решение для всех, кроме России», — эта фраза министра иностранных дел Великобритании Галифакса, по поручению Чемберлена вылетавшего на переговоры с Гитлером по вопросу о судьбе Чехословакии, хорошо перекликается с известным высказыванием З. Бжезинского о новом мировом порядке «без России и за счет России».
Говоря о решении Сталина пойти на заключение договора с Германией, нельзя также упускать из виду глобальный международный контекст: мировая война летом-осенью 1939-го уже не была для СССР абстракцией. Вооружённый конфликт на Халхин-Голе с Японией был в самом разгаре, угрожая перерасти в полномасштабную войну. Так что в Кремле должны были думать не просто о том, как избежать столкновения с Германией здесь и сейчас, но — опасаться перспективы войны на два фронта. Заключение советско-германского договора сильно пошатнуло позиции той части японской элиты, кто делал ставку на агрессию против СССР в союзе с Германией. Японцы сочли себя обманутыми и, в конечном счете, заключили с СССР пакт о нейтралитете, предпочтя выступить против Англии и США.
Кажется, с договором все ясно, но есть же еще «ужасный» секретный протокол, с этим как быть?
Продолжать спекулировать на теме секретного протокола могут только те, кто до сих пор не удосужился ознакомиться с его содержанием. Неслучайно Министерство иностранных дел РФ не так давно опубликовало его фотокопии. Какими бы «ужасными» ни казались кому-то формулировки о разграничении сфер интересов, совершенно неоспоримо то, что протокол не налагал на Советский Союз обязательств предпринять что-то против Польши или Прибалтики. И тем более не предполагал действовать согласованно с Гитлером. Все, что произошло позднее — Освободительный поход Красной армии в Западную Украину и Западную Белоруссию, заключение договоров с правительствами прибалтийских государств и так далее — было вызвано новыми обстоятельствами, сложившимися в результате военного разгрома Польши и неспособности (нежелания) Франции и Англии оказать ей необходимую помощь. При этом мотивы действий СССР после пакта были исключительно рациональны: отодвинуть государственную границу, то есть будущую линию фронта, как можно дальше на запад, от жизненно важных центров страны, выстроить наиболее удачную для обороны конфигурацию этой границы.
Очевидно, что СССР в своей внешней политике руководствовался своими суверенными интересами. А чем еще должно руководствоваться независимое государство?
Весьма показательно, что антисоветчики разных мастей, десятилетиями проклиная Сталина за решение пойти на «сговор» с Гитлером, крайне неохотно отвечают на вопрос об альтернативах: а ЧТО надо было делать?
Гордо отвергнуть немецкое предложение, храня верность идеологическим миражам вроде «ленинских норм внешней политики»? (Так, например, пытались рассуждать члены «комиссии Яковлева» на Съезде народных депутатов СССР в 1989 году, которым была поставлена задача во что бы то ни стало убедить делегатов осудить договор.) В этом случае Германия оккупировала бы всю Польшу, затем ничто не препятствовало бы ей «взять под защиту» Прибалтику... При этом, отвергнув предложение Гитлера о ненападении, Сталин продемонстрировал бы свою враждебность, — можно ли рискнуть повернуться к нему спиной и перебросить войска против Франции? «Странная война» на западе может длиться сколько угодно, поэтому танковые группы вермахта начинают наступление на Москву и Ленинград уже весной 1940 года — начинают от Минска и Пскова! С востока наступает Япония, где жаждут реванша за Халхин-Гол. Хороша альтернатива?
Подписать договор о ненападении, но без договоренности о «сферах интересов», т. е. без секретного протокола? Последствия те же самые. Разве что Гитлер, полагаясь на договор, может сначала все-таки разгромить Францию. Но вторжение в СССР все равно начнется с рубежа старой границы. Успеют ли сибирские дивизии прийти на помощь осажденной Москве?
Секретный протокол
Еще вариант — проявить инициативу и объявить войну Германии после начала вторжения в Польшу. Ну и что, что польское правительство отвергает даже разговоры на эту тему, — вперед, на Берлин! Пусть во всех мировых столицах вопят о «большевистской угрозе», почему бы не пожертвовать жизнями миллионов русских мужиков ради спасения «цивилизованного человечества»?
Если бы Сталин действительно был таким, каким его рисуют всевозможные ненавистники, и мечтал бросить Россию в костер «мировой революции», он, наверное, так бы и поступил. Слава Богу, что «такой» Сталин существовал только на страницах геббельсовских газет и листовок. Ну, может быть, еще у Радзинского с Млечиным.
В заключение хочу затронуть еще один аспект данной темы, часто ускользающий от внимания тех, кто берется обсуждать советско-германский договор от 23 августа 1939 года в контексте «привязки» его к началу Второй мировой войны и актуальным общественнополитическим дискуссиям.
Вопрос об обстоятельствах подготовки, планирования и развязывания Германией войны в Европе исследовался в ходе Международного военного трибунала в Нюрнберге. В ходе судебного следствия было установлено, что ответственность за это преступление («преступление против мира») лежит на руководстве Третьего рейха. Поэтому современные политики восточноевропейских государств, декларируя вину Советского Союза, должны отдавать себе отчет, что тем самым ставят под сомнение справедливость Приговора в отношении главных нацистских преступников по главному пункту обвинения.
А именно: Трибунал вовсе не считал, что война в 1939 году началась спонтанно, в силу «правильного» или «неправильного» поведения тех или иных государств.
Давая правовое обоснование обвинению нацистских преступников в наличии «общего плана или заговора», Трибунал счел необходимым исследовать этот вопрос в исторической ретроспективе — начиная с момента образования нацистской партии, захвата гитлеровцами власти, перевооружения Германии, и т. д., — рассматривая все это как этапы в рамках подготовки и планирования агрессивной войны. Определяя захват Австрии и Чехословакии как «первые акты агрессии», а нападение на Польшу как «первую агрессивную войну», Приговор констатировал, что все они были частью «заранее намеченной схемы и плана», и «агрессивные планы нацистского правительства не возникли случайно в связи со сложившейся обстановкой в Европе и в мире».
Этот вывод был сделан в результате многомесячного изучения материалов дела и судебных слушаний, в ходе которых сторона защиты могла использовать все имеющие отношение к делу аргументы. В том числе, адвокат Р. Гесса А. Зайдль пытался предъявить Трибуналу и текст секретного протокола к Пакту Молотова — Риббентропа. Кроме того, по его настоянию в лагере для военнопленных или перемещенных лиц был разыскан Ф. Гаус, в 1939 году занимавший пост директора юридического департамента МИД Германии, письменные показания которого («аффидевит Гауса») были приобщены к материалам процесса. Однако на выводы трибунала этот документ не повлиял: прежде всего, потому, что формулировки пунктов секретного протокола к Пакту ничего не добавляют и не убавляют, — они ничего не дают для решения вопроса об ответственности Германии.
Защитникам нацистов и в 1946 году, в ходе судебного процесса, и сегодня (раз уж они решили требовать «разделить ответственность» между Сталиным и Гитлером, «переиграть» процесс) следовало бы предъявить миру какие-то новые документальные свидетельства в пользу того, что подготовка и планирование руководством Третьего рейха агрессивной войны в Европе велась с оглядкой на позицию Кремля.
Пока же этого не сделано, то заявления в духе содержания резолюции Европарламента от 19 сентября 2019 года вполне могут рассматриваться как подпадающие под действие статьи 354.1. УК РФ «Реабилитация нацизма», состав преступления в которой определен как «отрицание фактов, установленных приговором Международного военного трибунала..., а равно распространение заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны».
Что касается секретного протокола, то его текст составлен таким образом, что к делу его, что называется, «не пришьешь». Именно поэтому, кстати, сам текст протокола за семьдесят пять послевоенных лет весьма редко публиковался на западе, — или, лучше сказать, почти нигде не публиковался. Пропаганда предпочитала (и предпочитает) работать за счет назойливого повторения мантры «сталин-гитлер, молотов-риббентроп», накачивая зловещий образ «нацистско-советского сговора» в глазах обывателей. Потому, очевидно, что предъявление аутентичного текста (или того, что им считается) не позволяет создать необходимое качество этой «зло-вещности», придать пропагандистским обличения Пакта необходимый эмоциональный накал.
Итак, на мой взгляд, набирающая силу ревизия истории Второй мировой войны совершенно очевидно ведет к делегитимации Устава и решений Нюрнбергского трибунала, а значит, — к невозможности апелляции к ним как основополагающим документам с точки зрения системы международного гуманитарного права. Другими словами, в перспективе — к растабуированию, реабилитации тех практик нацистского режима, которые были объявлены преступными Нюрнбергским трибуналом и теми конвенциями ООН, что принимались после Второй мировой войны в развитие и дополнение Нюрнбергских решений.