ьно прочитали Отчетный доклад Сталина на XVIII съезде ВКП(б). 10 марта 1939 г. советский вождь в нем ясно и четко сформулировал одну из главных задач внешней политики страны: «Соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками». Кого имел в виду Сталин под «провокаторами войны» было совершенно очевидно, как очевидно и то, что СССР в коллективную безопасность больше «играть» не собирался.
x Крах
В отличие от Чемберлена Гитлер сигнал из Москвы понял правильно. 23 августа 1939 г., всего за несколько дней до начала спровоцированной Лондоном польско-немецкой войны, в присутствии Сталина Молотов и Риббентроп подписали Договор о ненападении между Советским Союзом и Германией, вошедший в историю как «пакт Молотова — Риббентропа».
Для Британской Империи небо упало на землю, случилось немыслимое: два смертельных врага (нацизм и коммунизм), вместо того, чтобы вцепиться друг другу в горло, пошли на временный компромисс и решили свои проблемы за счет Британской Империи (Польша и Прибалтика с Румынией — это все производные мелочи).
Пакт не остановил и не мог уже остановить запущенный Великобританией маховик новой большой войны. Но, как справедливо отмечала Наталья Нарочницкая, он «изменил очередность и «расписание» планируемых Гитлером нападений». Это означало, что Советский Союз Гитлер, конечно, собирается уничтожить, но прежде он намерен лишить Лондон «шпаги на континенте» — разгромить Францию, стать господином Европы и обрести мощь, сопоставимую с мощью Британской Империи. При таком развитии событий у Великобритании останется лишь два выхода: 1. Принять предложение Гитлера и пойти в роли подручного вместе с ним против СССР, а затем США, с последующим несомненным съедением на десерт; 2. Воевать против Гитлера в союзе с Америкой, а возможно и СССР, с последующим столь же несомненным съедением на десерт Вашингтоном. При любом варианте — конец Британской Империи и британской гегемонии.
Поэтому «пакт Молотова — Риббентропа» — это смертный приговор Британской Империи, после которого у нее не осталось никаких шансов уцелеть. Для Великобритании 23 августа 1939 г. было, есть и будет днем, точнее ночью, поскольку пакт был подписан глубокой московской ночью, крупнейшего за ее историю национального поражения.
Встреча Молотова и Риббентропа в Москве. 1939
xxx Олег Айрапетов Война приближается: вторая половина августа 1939 года
14 августа глава французской военной миссии на переговорах в Москве генерал Думенк обратился в Военное министерство с просьбой максимально быстро решить вопрос о сотрудничестве с Польшей, для чего предлагал срочно направить туда военную миссию. Это предложение, по его словам, поддержал и адмирал Дракс. Необходимо было принимать решение, которое могло бы подействовать на Москву положительным образом. 15 августа военно-воздушный атташе Франции в Германии сообщал в Париж: «Военные приготовления Германии продолжают наращиваться и распространяться. Уже сейчас они приобретают такой размах во всех областях, что не могут оставить никакого сомнения в желании Германии быть готовой за короткий срок подкрепить в случае надобности силой оружия свои политические притязания в отношении Польши». Информацией мало владеть, ей нужно иметь возможность или желание воспользоваться. 15 августа Шапошников поставил англичан и французов в известность о планах советской стороны. 16-17 августа стороны обменялись информацией о возможностях своих ВВС, после чего в совещаниях был сделан перерыв. Переговоры явно затягивались.
15 августа посол Германии в СССР граф Шуленбург настоял на приеме в Наркомате иностранных дел. При разговоре с Молотовым он сделал предложение о значительном улучшении советско-германских отношений и даже посредничестве Германии в урегулировании пограничных конфликтов с Японией. 17 августа последовала новая встреча Молотова и Шуленбурга. Фактически начались советско-германские переговоры, и они были несравненно более похожи на переговоры, чем беседы с представителями Лондона и Парижа. Шуленбург сообщил, что подготовка торгового соглашения подходила к концу. Нарком вручил послу официальный ответ Совнаркома на предложения, сделанные германской стороной 15 августа. В нем говорилось о готовности Советского правительства, если Берлин готов отказаться от старой враждебной политики, пойти навстречу и изменить свой внешнеполитический курс. Пик противоречий совпал с появлением в Москве представителя США, который долгое время отсутствовал.
В окружении президента США с конца 1938 года явно присутствовали скептические оценки возможностей СССР. Бывший американский посол Буллит (1933-1936 гг.) считал, что после репрессий РККА не способна «ни к каким активным военным действиям», а сама страна в настоящее время является «больным человеком Европы» (по аналогии с Османской империей XIX века). При этом в перспективе будущей войны Буллит не сомневался. 5 марта 1939 года Рузвельт после долгих поисков назначил нового посла в Москву. Президент и государственный секретарь искали фигуру, на которую могли бы полагаться, которая устроила бы местный бизнес и неплохо относилась бы к Советскому Союзу. Этим человеком должен был быть, по словам американского историка, представитель солидного еврейского банка. В конечном итоге им стал Лоуренс Штейнгардт, выпускник Колумбийского университета, мечтавший о дипломатической карьере. Он задержался с приведением в порядок своих дел, между тем в июле 1938 года посол Дэвис (1936-1938 гг.) уже покинул СССР. Штейнгардт отплыл из Америки 12 июля и вручил верительные грамоты 9 августа, сразу по приезде в Москву. Новый посол и глава НКИД зафиксировали полное отсутствие противоречий между двумя странами. Это было справедливо применительно к политике.
Экономические отношения между двумя странами в этот период не были процветающими, хотя и было продлено торговое соглашение. Вывоз из США в СССР существенно превосходил ввоз в эту страну. За 1937-1938 торговый год эти данные составили 65 698 тыс. долларов против 19 909 тыс. долларов. Возможности изменить эту диспропорцию не было. Возможности получить займы под приемлемые кредиты исключались. Кроме того, Вашингтон по-прежнему надеялся добиться возвращения части дореволюционных долгов, переговоры по проблеме были прерваны в 1935 году. В любом случае, политические контакты между СССР и США в течение весьма важного периода — почти месяца — были сведены к минимуму. В критический месяц принятия Москвой решения американская позиция не была представлена никаким образом.
Между тем сам Рузвельт уже 1 июля был уверен: поляки не пойдут на уступки и будут драться за Данциг, время «политики умиротворения» для Англии закончилось. Как в Европе, так и в Азии, хотя он и опасался уступчивости англичан в Китае. 2 июля президент Рузвельт заявил полпреду СССР, что его страна не будет далее поддерживать японцев военными поставками. В конечном итоге администрация Рузвельта решила вмешаться в развитие кризиса в Европе только в начале августа, убедившись в реальности срыва англо-франко-советских переговоров. Советское правительство было извещено о негативном отношении президента к угрозе войны лишь 16 августа. В этот день с В. М. Молотовым встретился Штейнгардт. Он сообщил о том, что президент является сторонником соглашения против агрессии и понимает опасное положение, в котором оказался СССР ввиду опасности со стороны Германии и Японии.
На просьбу сообщить, по мере возможности, о ходе переговоров с Англией и Францией, Молотов ответил: «Этим переговорам мы придаем большое значение, что видно уже из того большого времени, которое мы отдавали этим переговорам. Мы с самого начала относимся к переговорам не как к делу, которое должно закончиться принятием какой-то общей декларации. Мы считаем, что ограничиваться декларацией было бы неправильно и для нас неприемлемо. Поэтому, как в начале переговоров, так и сейчас, нами ставился вопрос так, что дело должно идти о конкретных обязательствах по взаимопомощи в целях противодействия возможной агрессии в Европе. Нас не интересуют декларативные заявления в переговорах, нас интересуют решения, которые имеют конкретный характер взаимных обязательств по противодействию возможной агрессии». Изложение советской позиции было предельно ясным, как и недвусмысленным было и заявление Молотова о том, что успех или неудача ведущихся переговоров зависят не только от советской стороны. Штейнгардт правильно понял происходящее и немедленно известил государственный департамент о том, что в ближайшее время возможно заключение советско-германского договора о ненападении. Там ему не поверили.
17 августа Молотов принял Шуленбурга. Посол зачитал ему «Памятную записку», присланную из Берлина. В ней говорилось о том, что Германия готова заключить соглашение с СССР и определить срок ненападения в 25 лет, сотрудничество двух стран может иметь самый широкий характер. Не скрывался и тот факт, что, учитывая «польские провокации», Германия хотела бы достигнуть соглашения быстрее. Риббентроп был готов прибыть в Москву, начиная с 18 августа. Шуленбург высказался даже более энергично: «Германия не намерена терпеть польских провокаций». На вопрос главы Советского правительства, готова ли Германия учесть интересы СССР на Балтике, фактически последовало согласие обсудить этот вопрос при приезде Риббентропа.
После этого оставалось только одно: уточнить программу будущего соглашения и подготовить визит главы МИД Германии. 19 августа Шуленбург и Молотов начали обсуждать условия будущего договора о ненападении, был составлен и его проект. А в Польше близкая к МИД газета «Эко де Варсови» в этот день выступила с заявлением о новой судьбе старого договора с Румынией, который теперь «эвентуально действителен и против Германии» (разумеется, Бухарест ничего не знал об этих оригинальных изменениях). Также газета оценивала требования Москвы как нежелательные, а предложения — как те, о которых не просили. В случае необходимости Польша доведет численность своей армии до 4,5 млн чел. и, ясное дело, справится с германской угрозой самостоятельно. К этому моменту в военном отношении почти все было решено, как в Европе, так и на Дальнем Востоке.