411.
Однако в Средней Азии и Казахстане уже в середине 1920-х гг. стали очевидными негативные последствия земельно-водной реформы. Вместо того чтобы решить проблемы в межэтнических отношениях, она их усугубила412. Американский историк Т. Мартин полагает, что в 1920-х гг. наихудшие отношения между «титульными» этносами и русскими сложились в Казахстане, Киргизии, Восточной Башкирии и Бурятии413, то есть именно в «кочевых» регионах.
В Казахстане землеустройство, осуществленное по этническому принципу, в некоторых местностях привело к столкновениям на межнациональной почве414. Масла в огонь подливала позиция некоторых местных чиновников и национальных деятелей, которые добивались депортации неказахского населения. 11 апреля 1925 г. Казахский ЦИК принял закон о высылке переселенцев из региона – причем «некоренными» считались не только «европейцы», но также узбеки и уйгуры (14 сентября 1925 г. Президиум ВЦИК отменил этот закон как не соответствующий основам государственной национальной политики)415. С санкции местных властей под флагом «деколонизации» предпринимались враждебные действия в отношении переселенцев416. В 1927 г. в регионе произошло резкое обострение межнациональных отношений из-за того, что местные власти затягивали землеустроительные работы для национальных меньшинств, а земельные споры длились годами417.
Представителям «титульных» этносов в некоторых местностях достались излишки земли. Так было, например, в Киргизии и Бурятии, где они стали сдавать землю в аренду русским – часто по высокой цене418. В Туркестане из-за преследований русского населения в целом произошло сокращение земледелия419.
Реакция со стороны русского и другого «европейского» населения была соответствующей. Крестьяне выражали обиду на власть и непонимание, за что они сражались в Гражданской войне420. В Москву потекли жалобы на имя «всесоюзного старосты» М.И. Калинина и в Наркомат земледелия. Данные о массовых притеснениях поступали также от селькоров «Крестьянской газеты». Происходили столкновения «европейского» населения с оседающими кочевниками421. Когда в Киргизии чиновник Джанузаков, назначенный для устройства возвращавшихся из Китая киргизских беженцев, провел изъятие земель для них у переселенцев, эта акция, как и другие меры по устройству беженцев, вызвали сопротивление местных русских властей422. В начале 1920-х гг., после проведения земельноводной реформы, русские крестьяне заявляли, что «киргизам дают землю для того, чтобы они ею торговали», «распределение земли и воды неправильное. Киргизам больше – русским меньше. Киргизы сами землю не обрабатывают, а продают и землю, и воду». Граждане селений Быстроречки и Вайтыка говорили: «Выгнали бедняков русских как собак и отдали все кочевникам-киргизам, за которых еще и постреляли немало русских». Даже в 1927 г. – на фоне развивавшегося басмаческого движения, но и помня о реформе, – русское население в Узгенском районе отказывалось от проведения посевной кампании, мотивируя это тем, что «все равно киргизы отнимут землю и выгонят русских»423. Русское население Казахстана выражало стремление к автономизации424. На севере республики выдвигались требования об отделении уездов с преобладающим русскоязычным населением и присоединении их к Сибири425.
Центральная власть была вынуждена реагировать. 17 ноября 1924 г. ВЦИК создал комиссию под руководством секретаря ЦИК СССР А.С. Енукидзе, которая должна была разобраться с положением русского населения в автономных республиках и областях426. Защиту прав русского и другого «европейского» населения отстаивал Наркомат земледелия, который «решительно выступил за то, чтобы защитить культурное русское земледелие от “отсталых” обычаев кочевников». Выход был найден в этнической сегрегации. Комиссия при ВЦИК под руководством М.П. Серафимова, созданная в 1924 г. (работала до апреля 1926 г.), предложила создать в Казахстане четыре русских округа, объединенных во вновь создаваемую Калининскую автономную область, которая должна была стать основой для будущих земледельческих поселений русских. Хотя такая автономия создана не была, к концу 1926 г. под давлением из Москвы в Киргизии и Башкирии были созданы русские национальные советы. В конце 1927 г. они начали создаваться и в Казахстане427.
Местные власти признали ущемление прав «нетитульных» этносов. В ноябре 1927 г. на VI Всеказахской конференции ВКП(б) Ф.И. Голощекин объявил, что «решение земельного вопроса только для казахов вызвало недовольство других народов». Такие же заявления звучали из уст других советских и партийных деятелей Казахстана – в частности, У.Д. Исаева и С.Ж. Сафарбекова428. Курс на выселение «европейцев» ошибочным считал также зампредседателя СНК РСФСР Т.Р. Рыскулов429.
В феврале 1926 г. Президиум ВЦИК принял постановление о неконституционности решения Казахстана о запрещении переселения430, а 30 августа 1926 г. – постановление об урегулировании отношений между русским и коренным населением Казахской АССР и всех других автономных республик и областей. В том числе было предписано землеустраивать «пришлое» оседлое население431. Однако в целом проблема справедливого передела земли, который бы устраивал и кочевое, и оседлое население, а также «титульные» и «нетитульные» этносы, так и не была решена.
Необходимо отметить, что власти «кочевых» регионов смогли «нащупать» некоторые возможности найти компромисс с кочевниками. Так, одной из целей строительства Туркестано-Сибирской магистрали (1927–1930 гг.) было вовлечение казахского населения в промышленный труд. Действительно, постепенно казахи вливались в ряды строителей Турксиба. Эта стройка произвела на них огромное впечатление, предоставив альтернативу кочеванию (с другой стороны, это отразилось на кочевом обществе пагубно: произошли отрыв от традиционного образа жизни и рост «классового сознания»432, который подрывал родовую структуру).
Власти увидели возможности сотрудничества с кочевниками и в административной сфере. Еще в начале 1925 г. были созданы отряды добровольной милиции для защиты кочевников от басмачей433. В Туркмении, когда в 1927 г. сельхозналог по сравнению с предыдущим годом был сокращен на две трети и было упорядочено прогрессивное обложение, власти отмечали изменение отношения кочевников в лучшую сторону. Даже ускользнувшие от обложения, в том числе ушедшие в Персию, сами предлагали заплатить налог. (Очевидно, причиной было то, что кочевники собирались когда-нибудь вернуться, а для этого надо было уплатить налоги. – Ф. С.) В 1929 г. было выявлено, что районе Мерва «отношение туркменских племен к советской власти – благоприятное»434.
Властям Калмыкии до начала форсированной модернизации все-таки удалось провести обоседление части кочевников. Если в 1924 г. кочевники и полукочевники составляли 66,4 % населения региона, то в 1929 г. – 48,6 %435. (Конечно, некоторая часть кочевников перешла к оседлости самостоятельно, без участия государства.)
Однако в целом опыт продвижения «реальной» советской власти в кочевья был малорезультативным. Так, в 1927 г. в одном из районов Киргизии власти организовали передвижной джайляунный совет. Итоги этого начинания были «малоудовлетворительными». Большая часть времени работы сельсовета «уходила на погоню за населением, которое безостановочно двигалось с одного места на другое». По этой причине совет не мог вести работу в сфере культуры и образования – хотя одна из школ-передвижек работала, но за такой период «она ничего не дала». Медицинские учреждения при сельсовете также «работали почти впустую, ибо основной контингент больных страдал сифилисом, который не мог быть излечен за те немногие посещения, которые возможно было делать»436.
Власти отмечали непреходящую «чрезвычайную слабость работы среди кочевников». Так, в Туркмении за 10 лет, прошедших после революции, государственные институты так и не смогли «проникнуть вглубь Каракумов для создания среди скотоводов советов и внедрения нового быта». Окружные и районные исполкомы «ограничивались только работой в земледельческой полосе среди оседлого населения». В свое оправдание власти приводили тот факт, что регион Каракумов «удален от основных путей, труднодоступен для нашего воздействия»437.
Подытоживая сказанное, следует сделать вывод, что в 1920-х гг. ни у центральных, ни у местных властей не было четкого видения решения вопросов, связанных с наличием в СССР кочевой цивилизации. Они понимали, что «кочевые» регионы необходимо советизировать, но как точно это сделать – представление было расплывчатым.
По этой причине и потому, что центральная власть СССР не ставила задачу форсирования, в первое десятилетие советской власти политика в отношении «кочевых» народов проводилась в «спокойном» режиме. Меры властей в основном заключались в попытках советизации кочевников без перевода на оседлость. Полное и окончательное обоседление кочевников «имелось в виду» как далекая, «идеальная» цель.
Результаты процесса советизации кочевий были фрагментарными и противоречивыми. Кое-что удавалось (например, развитие образовательной и медицинской инфраструктуры в Бурятии и Калмыкии), однако многие цели оказались недостижимыми, особенно на малодоступных для «проникновения» пространствах Казахстана, Туркмении и Киргизии. Усилия по землеустройству в «кочевых» регионах, которые были нацелены на решение межэтнических проблем, не привели к ожидаемым результатам. Передел земли, который бы устроил всех, так и не был осуществлен.
В итоге значительная часть кочевой цивилизации по-прежнему оставалась вне «силового поля» советской власти. Окончательное «подчинение» кочевников государству было достигнуто только в процессе форсированного перевода их на оседлость и коллективизации в 1930-х гг.