837.
По замыслу властей, после начала обоседления кочевание по идее должно было вообще прекратиться. Поэтому уход кочевников даже по обычному маршруту мог рассматриваться властями как несанкционированная откочевка. На деле таких откочевников правильнее именовать вынужденными мигрантами или беженцами.
Во-первых, откочевки происходили внутри «кочевых» регионов. Так, в 1930 г. в Казахстане только из Акмолинского округа более 520 хозяйств ушли в Петропавловский, Павлодарский, Кустанайский и Кзыл-Ординский округа. Из 6100 хозяйств Актюбинского района, намеченных к оседанию, ни одно не осело, а около 200 откочевали в другие районы. В 1931–1932 гг. внутри этого же региона из района в район переходили целые аулы и колхозы. В итоге в ряде районов – например, Павлодарском, Меркенском, Аягузском и Пресновском – осталось менее 50 % населения838.
Во-вторых, вынужденные миграции шли между регионами. В 1930 г. из Казахстана люди уходили в Киргизию и Узбекистан, в 1931–1932 гг. – туда же и в другие республики Средней Азии, в Поволжье, Западную Сибирь, на Урал, в Калмыкию и даже в Северный край839.
Так, в Средне-Волжском крае (в южных районах бывших Оренбургского и Самарского округов) уже в 1930 г. наблюдался усиленный приток кочевников, прибывших из неурожайных районов Казахстана. В декабре 1931 г. казахи начали прибывать в Оренбург. В январе 1932 г. таковых было 600 семей, к концу марта 1932 г. – 6 тыс. человек. В апреле 1932 г. в Средне-Волжском крае находилось 50 тыс. казахов-откочевников840.
Внутренние вынужденные миграции, в том числе перемещение прикочевавших из других регионов, происходили в Киргизии и Каракалпакии. Туркмены перекочевывали в Узбекистан. Так, в Ходжамбасском районе Туркмении в 1934 г. количество хозяйств по сравнению с 1933 г. понизилось на 26,7 %841 (скорее всего, среди ушедших были и кочевые и оседлые).
Летом 1932 г. часть беженцев вернулась – и благодаря принятым властями мерам842 по исправлению «перегибов», и просто в связи с более благоприятным сезоном.
Тем не менее в 1933 г. вынужденные миграции продолжились и даже имели тенденцию к усилению. Так, в Киргизию продолжали прибывать многочисленные казахи – «ежедневно с каждым приходом поезда и просто пешим порядком»843.
Данные, касающиеся численности откочевавших, как обычно, разнятся. По далеко не полным сведениям, в 1931 г. и первом квартале 1932 г. из Казахстана ушли до 50 тыс. человек в районы Средней Волги, 16 тыс. хозяйств в Западную Сибирь, 12 тыс. – в Среднюю Азию, в том числе 1 тыс. – в Таджикистан. В 1932 г. только из восточной части региона откочевало около 60 тыс. хозяйств. Из 1,4–1,5 млн человек населения там осталось около 1 млн. Ранее в каждом районе имелось 11–12 тыс. хозяйств, осталось 4–5 тысяч844.
По данным Т.Р. Рыскулова, к марту 1933 г. из Казахстана перекочевали в Киргизию 100 тыс., Западную Сибирь – 50 тыс., Средне-Волжский край – 40 тыс., Каракалпакию – 20 тыс., Среднюю Азию (кроме Киргизии) – 30 тыс. человек. Уход по отдельным районам составил до 40–50 % населения845. Б. Байбулатов приводил данные, что с начала коллективизации до 1933 г. из Казахстана только в Киргизию откочевали 12 тыс. хозяйств846. К 1934 г. в Каракалпакии, по данным местных властей, находилось 45 221 откочевник из Казахстана847.
Оценки масштабов откочевок со стороны ученых тоже противоречивы. Наибольшую цифру давал Н. Верт – более 2 млн казахов (1 млн человек ушли в Среднюю Азию, 1,5 млн – в Китай)848. Н.Н. Аблажей считает, что численность откочевников могла составлять до 2 млн человек849. Ж.Б. Абылхожин, М.К. Козыбаев и М.Б. Татимов полагают, что откочевала четвертая часть первоначальной численности или половина выживших казахов – 1030 тыс. человек. Из них 414 тыс. потом вернулись, а 200 тыс. безвозвратно ушли за рубеж850. А.Н. Алексеенко привел такую же численность потерь казахского этноса в результате откочевок – 616 тыс. человек851. Н.А. Ивницкий оценивает численность откочевников в 300 тыс. хозяйств852.
Кроме откочевок внутри СССР, усилилась проблема трансграничной миграции – те кочевники, которые жили в приграничных районах, имели возможность уйти за рубеж, что и стали делать.
В 1929 г. из Казахстана в Китай ушли (вместе с задержанными на границе) 250 хозяйств с 17 577 голов скота853. В 1930 г. численность беженцев за кордон вместе с задержанными составила 10 636 человек854. В некоторых южных районах республики в Китай откочевало до 50 % населения855. В 1931 г. туда ушли минимум 40 тыс. хозяйств (из отдельных районов туда откочевало более трети населения). Количество беженцев росло с течением времени856. Н.Н. Аблажей привела сведения, что из Казахстана в 1931–1934 гг. за границу СССР ушли 200 тыс. человек857. С.Ш. Казиев дает другие данные – что на 1 января 1934 г. было учтено 139,6 тыс. хозяйств, бежавших от коллективизации и голода в Монголию и Китай858.
В Киргизии с 1 октября 1929 г. по 1 мая 1930 г. в Китай ушли более 600 человек. Однако это число могло быть больше. Так, власти считали, что в 1930 г. из Чу-Кебинского сельсовета Чуйского района Киргизии откочевали 24 хозяйства с целью пробраться в Китай. Однако затем было установлено, что из того же района на самом деле ушли свыше 100 хозяйств (интересно, что ушедшие были местными калмыками из рода сары-багш). В 1931 г. уход в Китай продолжался. Так, к 1933 г. в Наукатском районе Киргизии, «по официальным данным, явно преуменьшенным», покинули район и эмигрировали в Китай 848 хозяйств. Имелись случаи совместного ухода в Китай казахских и киргизских беженцев859.
Из Туркмении в Персию с 1 октября 1929 г. по 15 июля 1930 г. эмигрировали 357 хозяйств (власти отмечали, что 30 % из них составляли баи и духовенство). В Афганистан с 1 октября 1929 г. по 1 мая 1930 г. ушли 1798 хозяйств, и еще 939 человек было задержано на границе860.
Документы ОГПУ дают описания характерных случаев попыток ухода. В октябре 1930 г. из Корчуганского аулсовета (Туркмения) снялись 200 кибиток и перекочевали в район поселка Джебел. Месяцем позже они расположились вблизи пограничной полосы. В итоге Гасан-Кулийский райисполком выдал прибывшим справки на право свободного прохода в Персию. В феврале 1931 г. большое количество людей собралось в кишлаке Этбаш Халачского района, имея намерение эмигрировать в Афганистан. Они были возвращены на место жительства, а 25 «главарей» были арестованы861. Таким образом, реакция властей на откочевки была противоречивой, но, видимо, становилась все более непримиримой с течением времени.
В 1931 г. эмиграция из Туркмении составила 8186 (это был пик ухода), в 1932 г. – 3274, за 11 месяцев 1933 г. – 1567 хозяйств. Характерно, что реэмиграция оставалась примерно на одном уровне: в 1931 г. – 861, в 1932 г. – 1089, в 1933 г. – 948 хозяйств862.
В начале 1929 г. от 2,5 до 3 тыс. бурятских хозяйств из Агинского аймака пытались перейти границу с Китаем, причем части их это удалось863. Уход за границу из этого региона продолжался и позднее.
По данным ОГПУ, откочевники при попытках задержать их на переходе границы оказывали в некоторых случаях вооруженное сопротивление864.
Еще одним аспектом этой же проблемы было снижение иммиграции в СССР. Так, в 1929–1930 гг. практически прекратился процесс реэмиграции из Афганистана, а ранее прикочевавшие оттуда племена – джемшиды и хазарейцы – стали проявлять намерения к уходу обратно. Эти настроения подогревались проблемами со снабжением, которые возникли в этот период. В августе 1930 г. из района Кушки в Афганистан откочевали 70 хозяйств (по другим данным, всего ушли 199 хозяйств). Реэмиграция джемшидов и хазарейцев в Афганистан продолжалась ив 1931 г.865
Социальный состав откочевников был примерно таким же, как у участников восстаний. ОГПУ особо отмечало, что в 1931 г. «весьма значительный процент» (до 80 %) среди них составляли середняки и бедняки, причем «доля социально близких… слоев» возрастала. (Тогда как среди откочевников 1930 г. значительную часть составляли баи и «прочий антисоветский элемент».) Особенно неприятным и опасным для властей был факт организации откочевок членами партии и комсомольцами. Так, в Тарбагатайском районе (Казахстан) на границе были задержаны 222 хозяйства, которых возглавлял секретарь сельской партийной ячейки и другие члены партии. Из Урджарского района за границу ушли колхозники во главе с председателем колхоза и ячейкой ВЛКСМ в полном составе. В Лепсинском районе пыталось перейти границу 101 хозяйство, среди которых было только 6 баев, а остальные – «колхозники и комсомольцы». В Курчумском районе ушли в Китай 170 хозяйств и 63 «одиночки», включая 5 коммунистов и 9 комсомольцев866.
Власти считали, что причины массового возмущения против коллективизации и обоседления лежали в двух плоскостях. Во-первых, это «кризис скотоводческого хозяйства» (очевидно, имелось в виду уменьшение поголовья скота. – Ф. С.). И во-вторых, «классово неправильная система снабжения хлебом и промтоварами», когда «байство, владеющее тремя четвертями скота и всей водой, неизбежно получало львиную долю отпускаемых товарных фондов, беднота и середняк не получали голодного минимума»867. С одной стороны, были и такие причины, но они не превалировали. В таком объяснении причин недовольства очевидно затушевывание ответственности властей за ошибочные действия в рамках коллективизации и перевода кочевников на оседлость.
Однако присутствовали и другие мнения, более реалистичные. Так, командование 11-й кавалерийской дивизии РККА, которая была отправлена на борьбу с восстаниями в Казахстане, в июне 1930 г. указывало, что подлинными причинами возникновения восстания были действия местных партийных и советских органов, разорявших «простых» скотоводов в ходе проведения различных заготовок, закрывавших мечети с дальнейшим использованием их под складские помещения. В числе причин восстания военными указывался также шовинизм русской части партийного аппарата и органов ГПУ. Военные констатировали: «Мы видим картину полного подрыва доверия к Советской власти, вызванного практикой оседания и коллективизации»