В 1929 г. 39 % чукчей, коряков и эвенов (преимущественно кочевых) все еще относились к так называемому неорганизованному населению (то есть «несоветизированному»). В 1930 г. многие кочевые советы Охотского побережья существовали номинально – действовали лишь летом во время приезда районных работников. Сохранялись родовые управления и родовые старосты. У нганасан первые советы появились только в 1931 г. Во время перевыборов советов 1929–1930 гг. шла острая борьба – власти стремились очистить их «от враждебных элементов»1112.
Тундровые советы постоянно кочевали вместе с населением. Дела в местных судах разбирались во время кочевания. В качестве наказания налагались простые взыскания, так как даже выговор и общественное порицание воспринимались у северных народов как тяжелая кара1113.
Взаимодействию и взаимопониманию народов Севера с государством мешал разный ритм жизни. Властям приходилось назначать родовые собрания и съезды чуть ли не за год, иначе не удавалось собрать даже членов одного рода. Сроки созыва собраний определялись чаще всего не объективными, а фенологическими явлениями – вскрытием рек, прилетом птиц, цветением определенных растений1114.
В 1930 г. в северных регионах СССР было создано восемь национальных округов и восемь национальных районов1115. При этом некоторые народы – селькупы, кеты, саами и часть коренных обитателей низовий Амура – не получили своих автономий «в силу слабой изученности… [их] расселения и экономического тяготения»1116.
Для продвижения советизации в районах Севера создавались «культурные базы», где находились школа-интернат с детским домом, больница с амбулаторией и яслями, «дом туземца», клуб, радио- и киноустановка, ветеринарно-зоотехнический пункт, показательные ремесленные мастерские, научно-исследовательский краеведческий пункт. Эти базы стали центрами оседлости, превратились в городки. Там находились советы и исполнительные комитеты, кооперативы, учреждения связи1117.
С середины 1920-х гг. на Севере началось школьное строительство, в том числе создавались временные, передвижные и разъездные (кочевые) школы. У большинства народов этого региона привлечение детей в школу встретило вначале сильное сопротивление. Стали работать разъездные врачебно-исследовательские отряды Красного Креста и Наркомата здравоохранения. В 1925–1926 гг. работало 11, в 1926–1927 гг. – 17 врачебно-исследовательских отрядов и 9 врачебных передвижных пунктов, в 1927–1928 гг. – 18 отрядов и 41 врачебный пункт, 47 фельдшерских пунктов, 3 больницы.
Интересно, что в рамках работы стационаров и амбулаторий в 1924–1927 гг. было опровергнуто господствовавшее мнение о распространенности у малых народов венерических болезней, в частности сифилиса. Эти заболевания были выявлены лишь у очень немногих оседлых коренных жителей, соприкасавшихся с пришлым населением. Советские исследователи подчеркивали, что венерические болезни северянам занесли американские моряки и японцы (в период Гражданской войны)1118.
Коллективизация на Севере началась с создания артелей, согласно принятому в 1932 г. постановлению ЦК ВКП(б) «О формах коллективизации в районах народностей Крайнего Севера»1119. Кооперацией смешанного (интегрального) типа были охвачены все виды хозяйственной деятельности северян. Она распространяла свое влияние на «дикие», «неуставные» или «бытовые» артели (юридически неоформленные)1120. Так происходило фактическое огосударствление хозяйственных занятий народов Севера1121.
Весной 1931 г. в колхозах состояли всего 12 % хозяйств малых народов Севера, к началу 1932 г. в основных районах – уже 20–25 % хозяйств. Однако в целом коллективизация ограничивалась территорией вокруг районных и иных центров, тогда как на периферии колхозы практически отсутствовали. Например, на Ямале уровень коллективизации составлял всего 1 %1122. Все это говорило о явном нежелании северян вступать в колхозы.
Процесс коллективизации, как и везде в СССР, сопровождался «перегибами»1123. Тем не менее Наркомат земледелия пытался умерить форсирование. Так, в августе 1933 г. он возражал против того, чтобы «при обобществлении оленей у членов артели оставлять в собственности колхозника лишь “минимальную” [их] часть». Предлагалось «обязательно оставлять… количество оленей, необходимое для удовлетворения его личных нужд (транспортных, в шкурах, мясе и пр.)»1124. В декабре 1934 г. Комитет Севера при ВЦИК просил руководство вновь созданных Омской области и Красноярского края списать колхозам и артелям Крайнего Севера их долги государству1125.
К 1 января 1934 г. в 19 районах Крайнего Севера было коллективизировано 42 % хозяйств, к 1 января 1935 г. немногим больше – 44,3 %1126. (По другим данным, к началу 1934 г. было коллективизировано 36–37 % хозяйств малых народов.) М.А. Сергеев утверждал, что к середине 1930-х гг. отдельные народы завершили коллективизацию – в том числе тофалары, амурские нивхи, ульчи, нанайцы, удэ и эвенки некоторых районов1127. Однако Л.И. Винокурова и С.А. Григорьев выяснили, что в ряде северных районов уровень коллективизации был невысоким. Так, официальная статистика 1935–1936 гг. отражала этот показатель на уровне 49–50 % всех имевшихся хозяйств. Поэтому в 1939–1940 гг. власти решили форсировать этот процесс. Так, к декабрю 1939 г. в крупных северных районах Якутии уровень коллективизации достиг показателя около 90 %1128. Однако на Чукотке она была в основном завершена только к 1949 г.1129 В целом на Севере этот процесс достиг значимых результатов в начале 1950-х гг.1130
Параллельно в середине 1930-х гг. власти начали процесс перевода кочевников Севера на оседлость1131. В некоторых местах он тоже сопровождался форсированием – так, на Чукотке власти поставили задачу лишить кочевников-оленеводов пастбищ и таким образом принудить их к оседанию. Всех, кого нельзя было перевести на оседлость в силу специфики их хозяйства, объявляли «врагами колхозного строя»1132. Кроме того, как и в других «кочевых» регионах, на Севере не было создано производственной базы, был неправильно произведен выбор «точек оседания», нарушался принцип добровольности1133.
Однако, к счастью для северян, «перегибы» с коллективизацией в Казахстане и Средней Азии дискредитировали идею немедленного перехода кочевников к оседлости. В 1935 г. секретарь Совета национальностей ЦИК СССР потребовал проявлять терпение и понимание в отношении кочевников, поскольку они «не есть люди шатаний, бесцельных гастролей и т. д.; это люди глубочайшей исторической социальной нужды, необычайной забитости и отсталости»1134. Как видно, в стремлении оградить кочевников от насильственных методов проявлялась и некая «жалость» к ним.
На Севере никогда не ставился вопрос о прекращении кочевания вообще. Хотя власти выдвинули задачу вытеснить «бытовое кочевание», они стремились сохранить «производственное». Для этого была необходима концентрация полуоседлого населения в крупных населенных пунктах. Работа по переводу кочевых колхозов на оседлость началась с 1939 г.1135
В целом реакция кочевников Севера на действия государства была неоднозначной. После революции северяне узнали о появлении в России новой власти, но не понимали сущности происходивших изменений. Даже такая мера, как отмена ясака, была встречена с недоверием. Тофалары считали, что «это маневр новой власти, которая взыщет в будущем весь ясак с недоимками». Поэтому они собрали ясак и дважды пытались передать его в райисполком. Лесные ненцы также испугались отмены ясака, думая, что у них отберут охотничьи угодья1136.
Кочевые общины оленеводов и охотников сопротивлялись коллективизации, в том числе путем откочевок1137. Мнение М.А. Сергеева, что осуществление землеустройства и изъятие угодий у «эксплуататоров» не встречало, как правило, сопротивления1138, является более чем спорным. На Севере вспыхивали восстания – в том числе их поднимали ненцы в 1933–1934 гг. и в 1943 г.
Таким же спорным является утверждение М.А. Сергеева о сокращении кочевания на Севере1139. Е.А. Волжанина пишет о том, что на Ямале, наоборот, наблюдалась тенденция к усилению кочевания. В конце 1920-х гг. население получило больше возможностей приобретать оленей в кредит и за наличные деньги. Такие благоприятные условия для наращивания стада только стимулировали переход полуоседлых и оседлых хозяйств к кочевому образу жизни1140.
Великая Отечественная война замедлила строительство новых колхозных поселков и перевод кочевников Севера на оседлость. Второй этап этого процесса начался после войны, в конце 1940-х – начале 1950-х гг.1141 Теперь одной из целей перевода на оседлость было обозначено то, что она «позволит полностью обеспечить оленеводство молодыми кадрами», так как основная причина нежелания молодежи идти на работу в кочевое оленеводство заключалась в отрыве на длительное время от поселка, от оседлого быта1142.
Экономическими предпосылками для обоседления было раскулачивание, лимитирование численности оленьего стада, орудий лова, то есть искусственное формирование ситуации, чтобы отдельная семья больше не могла вести самостоятельное хозяйство. К середине 1950-х гг. власти смогли обеспечить эти предпосылки. «Культурная революция», проведенная на Севере, должна была убедить кочевников в преимуществах нового быта1143.
Однако перевод на оседлость затянулся. Так, в северных округах Тюменской области в 1950 г. из 373 колхозов только 83 были оседлыми (причем там было русское или смешанное население), 170 – полукочевыми, 120 – кочевыми1144. К 1955 г. полностью осели европейские манси, удэ, ороки, юкагиры и значительная часть хантов, ненцев, селькупов, кетов, эвенков, долганов, эвенов, чукчей, коряков