— Нора!
— Что?
Развернувшись, я ушла в гостиную. Грейс все так же шла следом.
— Позвони и скажи, что у тебя все в порядке.
— Кому позвонить?
— Ладе! Если у тебя все в порядке, конечно! Ты хоть слово слышала на того, что я говорила?
Я плюхнулась на диван и принялась бороться со своими резиновыми сапогами — потянула один, другой, но все без видимого результата.
— Поговори со мной, Нор.
— Черт! — заорала я, когда сапог наконец подался, и швырнула его через всю комнату. Грязный носок сапога задел рамку с фотографией отца, которую я держала на столе, и фотография упала. Мне стало жаль ее. Грейс тут же очутилась рядом. Она смотрела на меня нахмурившись.
— Дай-ка мне, — сказала она, указав на вторую ногу, оставшуюся в сапоге.
Я подняла ногу, и Грейс невозмутимо стянула с меня сапог.
— А теперь расскажи мне все, — сказала она.
Грейс готовит потрясающую яичницу. У меня вечно получается что-то резиновое, а у нее — густой тягучий желток в хрустящем кружеве белка. А уж если устроиться в огромной ванне с львиными лапами вместо ножек, да за едой прихлебывать крепкий кофе, яичница превращается в нечто божественное. Ванна у меня стоит напротив окна, выходящего в садик, а за садиком — поле, а за полем — густая кедровая опушка. Приятно посмотреть, не то что унылые виды из окна городской квартиры, где я жила после развода.
В первую мою весну здесь под окном расцвели розовые розы. Но пришли олени и с удовольствием сжевали цветы, оставив лишь колючие пеньки. Перед морозами я собиралась выкопать засохшие розы и посадить в землю луковицы нарциссов. В садовом центре сказали, что олени не едят нарциссы. Но я до сих пор даже не вытащила луковицы из сарая. Иногда мне кажется, что я сама как луковица. Сплю, не желая просыпаться. Прячусь в скучной оболочке, чтобы меня не тронули.
В саду я работала нечасто, зато полюбила подолгу лежать в ванне. Я смотрела на белок, бурундуков, голубых соек и кардиналов. Я мечтала о самых заурядных вещах: деньги, всемирная известность. Любовь. Я воображала, что когда-нибудь у меня будет столько денег, что я куплю собственный дом, а еще напишу громкую статью, получу Пулитцеровскую премию и повстречаю своего мужчину. Если повстречаю, можно будет заниматься любовью прямо здесь, а что, очень романтично. Прошлой весной я попробовала сходить на свидание. Он был знакомый Грейс, городской фотограф, готовил книгу об исторических зданиях Пекода. Веселый умный парень. После трех свиданий я придумала благовидный предлог и дала задний ход. Сказала, что отношения на расстоянии у нас не получатся.
Кроме великолепной ванны в моей светло-голубой ванной комнате имеются настенные светильники, небольшой столик, а в углу — кресло в стиле шебби-шик, моя попытка изобразить гостиную в стиле Джейн Остин. Хью бы такого не потерпел. Ну а я давно поняла, что одно из достоинств одиночества как раз и состоит в возможности хоть весь дом заставить мебелью в ситцевой обивке, сколько душа пожелает.
Подав мне завтрак, Грейс принесла себе чашку кофе и удобно устроилась в затканном розами кресле.
— Ну, выкладывай. Где ты так перепачкалась? Где ты была?
Должна признать, что, несмотря на расспросы, сидеть и болтать с Грейс было очень приятно. Еще в университете мы имели обыкновение устроиться в ванне и часами говорить обо всем на свете.
— Я поехала на берег и долго там гуляла. У меня все это просто в голове не укладывается. — Я поставила пустую тарелку на пол, откинулась на фарфоровую спинку ванны и глубже погрузилась в воду. Мне было противно врать Грейс.
— А откуда грязь?
Сглотнув, я выдала первую попавшуюся отговорку:
— Когда пошел дождь, я побежала в машину, но споткнулась и упала в лужу возле парковки.
Оттого что я лгала Грейс, будучи обнаженной, я чувствовала себя еще большей грешницей — как Ева в райском саду после истории с яблоком. Грейс подошла к ванне, подняла с пола тарелку, посмотрела прямо мне в глаза.
— Ты, наверное, очень расстроилась, — мягко сказала она. — У тебя был шок.
Шок. Точно. Лиззи и Грейс независимо друг от друга пришли к одному и тому же логическому выводу. Конечно, мои растревоженные мысли — это всего лишь шок.
— Я была сама не своя, — сказала я.
Грейс села в кресло и поставила тарелку на столик.
— Что ж ты не позвонила мне, прежде чем ехать?
— Я звонила, но ты была вне зоны действия сети, — сказала я с облегчением — приятно было говорить правду. — Ты уже говорила с Беном? Он знает что-нибудь такое, о чем еще не сказали в новостях?
— Он прозвонил свои контакты в полиции графства, но пока ему не ответили. Он считает, что это было ограбление, но что-то пошло не так. Безумие какое-то!
Ограбление. И что-то пошло не так. Я сползла еще глубже и закрыла глаза. Передо мной встали лица Хью и Хелен. Окровавленная багровая масса вместо плоти. Выстрел в упор. Меня едва не стошнило. Я села прямо.
— Как у Клаттеров.
— У кого?
— У семьи Клаттер, их убили грабители в книге Трумена Капоте «Хладнокровное убийство».
Я закрыла глаза. Впервые после того, как я узнала об убийстве, я заплакала.
Грейс снова встала, подошла и опустилась на колени рядом с ванной.
— Дыши, милая. Вот так. Просто дыши, — говорила она, гладя меня по спине.
— Это все так ужасно…
— Да.
— Я чувствую себя… черт. Я даже не знаю, что я чувствую.
— Конечно, тебе больно. — Она погладила меня по голове. — Может быть, это, не знаю, вина? За то, что ты столько раз желала им смерти.
Она попала в точку. Я резко выпрямилась и гневно посмотрела на Грейс.
— Не чувствую я никакой вины, — огрызнулась я.
— Ладно, хорошо. Не кипятись. Я просто так сказала, потому что… не знаю почему.
Она так хорошо меня знала. Может быть, она пыталась совладать с тем самым страхом, с которым я вела тщетную борьбу?
Грейс встала на ноги, вытерла руки полотенцем и посмотрела на меня в упор:
— Я за тебя беспокоюсь, Нор. И до этого беспокоилась. У тебя был невероятно усталый вид.
Она сделала шаг назад, поколебалась и спросила:
— Ты ведь больше не ходишь во сне?
Я замерла.
— Почему ты вдруг спрашиваешь? Я ведь говорила тебе, что с возрастом это прошло. Последний раз был целую вечность назад, — ответила я, словно пытаясь убедить не столько ее, сколько себя.
Теперь Грейс села на край ванны. На лице ее была написана тревога.
— Но ты все время такая изможденная. Ты сама на себя не похожа. Наверное, у тебя депрессия. И наверное, она у тебя с тех самых пор, как Хелен и Хью переехали в Пекод.
Со сроками она угадала. Тут зажужжал дверной звонок.
— Ты кого-нибудь ждешь? — спросила она.
— Нет.
— Может быть, это репортеры.
— Черт.
— Ладно, кто бы это ни был, я его прогоню. А потом выберем у тебя из волос эту дрянь. Ну и грязная же лужа тебе попалась.
Звонок зажужжал снова. Грейс вышла из ванной, а я провела рукой по грязным волосам. В воду упали частицы сухих листьев, а с ними — веточка, в точности такая же, как та, которую я извлекла из волос накануне. Я погрузилась глубже и стала смотреть на колышущиеся вместе с водой частицы. Мне ужасно хотелось спать. Я поплескала водой себе в лицо.
В комнате заговорила Грейс; ей вторил негромкий мужской голос. Тут я вдруг поняла: репортеры никогда не звонят в дверь. Они звонят по телефону и просят комментарий. Или подкарауливают вас на границе частной территории. Может быть, это Мак вернулся из морга? Не рановато ли?
Погруженная в догадки, краем глаза я заметила движение на самой опушке леса. Что-то шевелилось там, среди деревьев и папоротников. Усталость как рукой сняло. Я насторожилась, мускулы напряглись. В попытке спрятать наготу я погрузилась в воду и попыталась проследить за темной фигурой снаружи, то вылавливая ее взглядом, то снова теряя. Там точно кто-то был. Я потянулась за полотенцем, чтобы прикрыться, но тут среди кедров мелькнуло что-то белое и пушистое. Я шумно выдохнула и расслабилась. Это была оленуха — усталая самка, бегущая от рогатого самца, и хвост ее был задран как флаг тревоги. Сезон гона был на излете.
Она приблизилась к опушке и выступила из лесу, медленно переставляя тонкие ноги. Стройная, изящная, в теплой серовато-бурой зимней шубе, она высоко несла гордую голову. Черные ноздри подрагивали. Большие карие глаза смотрели настороженно.
Она знала, что она — легкая добыча. Стрелка ее доверия колебалась на грани красной зоны. Она словно бы высчитывала, безопасно ли будет подобраться к пятачку все еще зеленевшей на солнце травы. Или подобрать лежащие под дубом желуди. Последние сладкие угощения осени в преддверии голодной зимней горечи — угоститься ли? Может быть, она была уже беременна? Может быть, ей надо было питать дитя во чреве?
Я вспомнила живот беременной Хелен на картине.
Рассеченный живот.
Сердце Хью.
Вырезанное сердце.
Это вовсе не походило на грабеж, когда все пошло не так. У убийцы явно был личный мотив. Он мстил за что-то, и мстил жестоко. Как я?
— Нора.
Что-то испугало оленуху, она развернулась и опрометью бросилась в лес. В тот же самый миг в ванную скользнула Грейс и закрыла за собой дверь. Взгляд ее был тревожен.
— Это полицейские, — сказала она.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Вам что, нужен новый Ричард Джуэлл? — возмущалась Грейс, когда я вышла из ванной в халате. Грейс имела в виду охранника, которого облыжно обвинили в том, что на Олимпиаде 1996 года в Атланте он якобы подложил бомбу в корзину для мусора. — Это же просто какая-то охота на ведьм, — сказала она, когда я неуверенно шагнула в гостиную. — Вы представляете, какой шум поднимет пресса?
Перед ней стоял лысый полицейский в спортивном твидовом пиджаке — тот самый, который распоряжался на месте преступления. Руки он сцепил перед собой, словно прикрывая спрятанное под вельветом причинное место. В окне за его спиной виднелась моя дорожка, а на дорожке — полицейская машина и сидящий в ней офицер из полиции округа. Грейс беспокоилась о том, как бы машину не заметили репортеры, которые сразу же решат, что меня подозревают в убийстве.