«Лучше уж так, чем самой оказаться убийцей». Но как все было на самом деле?
Я лихорадочно перебирала прочие возможности. Допустим, Хью изображает счастливого мужа только на публике, а сам вновь взялся за старое. Тогда убийцей может быть другая женщина, его любовница, ревнивая и «психическая». Она вполне могла изрезать картину и разложить трупы. А может, это все же наркотики, и дилер решил поиграть в «Лицо со шрамом», да заигрался? Тоже ничего невероятного. Нет, я далеко не единственный человек с мотивом, и не меня одну Уокеры могли впустить в дом по доброй воле.
Я посмотрела вниз и увидела, что на полу лежит предмет, выпавший из моего кармана. Опять это письмо. Инстинкт подсказывал, что тот же Рош наверняка сочтет его уликой против меня.
Я подняла письмо, и тут дверь туалета со скрипом открылась. Я сунула письмо поглубже в карман. По полу процокали каблуки, захлопнулась дверь кабинки. Я встала, вышла и умылась, поплескав водой в лицо. Зрелище в зеркале окончательно меня добило. Неудивительно, что Бен заметил царапину. Она распухла и покраснела. В центре виднелось пятнышко гноя — верный признак инфекции. Все вместе походило на небольшое извержение вулкана. Морщась, я протерла царапину влажным полотенцем и прокляла свои острые ногти.
«А если ногти тут ни при чем? Царапина, веточки, листья в волосах — что, если все это следы ночной прогулки по лесу? Что, если в ночь убийства ты добралась до Пекод-Пойнт во сне? Не стоит совсем отбрасывать эту вероятность».
Я бросила полотенце в корзину и уставилась на себя в зеркало. Мой ответ был тверд и беззвучен.
«Значит, так, Нора: состриги ногти, пока все лицо не расцарапала».
Я вышла из туалета, натянутая как струна, и стала пробираться в свой закуток, как вдруг на экране телевизора над стойкой появилась Сью Микельсон, соседка Хью. Она успела сменить спортивный костюм на черные бриджи и красную шелковую рубашку и красиво сидела теперь на обширном белом диване — должно быть, у себя в гостиной, догадалась я.
— Они были такой красивой парой, так любили друг друга, — услышала я, втискиваясь на свое место напротив Бена. Бен смотрел в телефон и был мрачен.
— Что случилось? — спросила я.
— Проверил редакционную почту.
Он передал телефон мне. Я прочла:
Уважаемая редакция.
Почему вы не напечатали мое письмо? Боитесь, что читатели догадаются, какая помойка эти ваши «Советы на каждый день»? Хотите и дальше насмехаться над нашими проблемами? Хватит делать вид, будто вы лучше всех. Предупреждаю вас во второй раз: остановитесь. Если будете продолжать в том же духе — пожалеете.
Зол Как Черт
— Второе письмо за неделю! Этот парень наш фанат, — ровным голосом сказала я, хотя в глубине души была расстроена тем, что нападки продолжались.
— Этот «фанат» написал уже три письма. Он чокнутый.
И тон мне не нравится. Закрываем колонку.
— Но ведь тогда получится, что он смог нас запугать, — возразила я.
— Это не обсуждается.
— Навсегда закрываем?
— Поживем — увидим.
У меня упало сердце.
— Ты хочешь закрыть целую колонку из-за одного недовольного читателя?
— Я уже говорил: Пекод — городишко небольшой. Не стоит подогревать нынешние настроения еще больше. Особенно сейчас, когда убит твой бывший муж, — зачем тебе еще и чужая ненависть? Напиши лучше снова о «Собаках для героев».
Прошлая статья на эту тему была шесть месяцев назад, — сказал он и встал. — Я отвезу тебя домой. У тебя усталый вид.
И не спорь.
Он снова вел себя как начальник, и почему-то это было смешно.
Я влезла на мотоцикл, покрепче вцепилась в Бена, и мы понеслись по темноте, ловя ледяные укусы ветра. Не было еще и шести, однако солнце уже давно село. К счастью, путь от «Уютного уголка» до моего дома занял считаные минуты, не то я так и окоченела бы с растопыренными ногами. Мы свернули на Крукд-Бич-роуд. Мотоцикл с треском запрыгал по проселочной дороге. Луна еще не взошла, и, когда мы подъехали к Курятнику, единственным источником света нам служил фонарь «триумфа». Я неловко слезла и отдала Бену шлем. Бен бросил его в сумку.
— Послушай, насчет «Советов», — сказала я. — Я понимаю, что ты хочешь как лучше. Для меня, для города. Я только об одном тебя прошу: не зацикливайся на этом типе.
Он кивнул. Я чувствовала, что на уме у него еще что-то есть, и оно гнетет Бена, но вслух он ничего не сказал. Лицо его было полностью скрыто темным забралом шлема.
— Ну, спасибо за все, — сказала я. — За то, что позвонил Губбинсу, за поездку, за выпивку. И за информацию.
Он ничего не ответил. Мотоцикл урчал двигателем на холостых, а Бен смотрел на меня непроницаемым взглядом Дарта Вейдера. Да что это с ним?
— Доброй ночи, — сказала я.
Я повернулась, чтобы идти к двери, но тут Бен выбросил руку, поймал мою ладонь и развернул меня к себе. Что он делает? Он рывком поднял шлем и посмотрел мне прямо в глаза. Воздух между нами зазвенел. Он притянул меня ближе. Сердце бросилось вскачь. Его теплое тело дрожало. Я чувствовала исходящий от него острый запах. Он приподнял мой подбородок и крепко поцеловал меня в губы. От этого поцелуя, глубокого, страстного, у меня захватило дух. Непередаваемое ощущение.
— Выспись хорошенько, — сказал он и быстро захлопнул забрало.
Он ударил ногой по подножке, выехал с дорожки и с ревом унесся в ночь прежде, чем я успела понять, что происходит. Мне больше не было холодно. Я стояла на дорожке, щеки мои полыхали, сердце билось часто-часто, а я пыталась понять, что со мной произошло. Он был моим начальником. И другом. Начальником — и мужчиной. И начальником. И с ним так приятно целоваться.
Что означал этот поцелуй? Давно ли Бена влечет ко мне? Может быть, я этого просто не замечала? Или же он поддался порыву? Но почему именно сейчас, после того как полиция явственно заинтересовалась мною в связи с убийством моего бывшего мужа? Разум твердил мне, что все случившееся только что было ошибкой, но тело с ним было не согласно.
Я услышала за спиной легкий шорох гравия и, испугавшись, резко обернулась. Ничего — только темнота. Еще один шорох — и все стихло. Я прислушалась. Ничего. Потом опять шорох. Я выхватила ключ и бросилась к двери. Очутившись в безопасности, я включила свет снаружи и выглянула в окно. В темноте у мусорных баков я уловила какое-то движение, которое тут же исчезло. Должно быть, это енот устроил себе пирушку.
Я проверила замок, стащила с себя плащ и стряхнула сапоги. Все еще находясь во власти адреналина, я прошла на кухню, достала из морозилки водки, налила рюмку и выпила залпом. Обвела пальцем влажные губы, закрыла глаза и вызвала в памяти поцелуй Бена. Я и забыла, как порой трепещет сердце при мысли о мужчине. Глаза Бена. Мягкий взгляд доброго пса. Почему я никогда не замечала этот взгляд?
Нет, постой. Не о том надо думать. Все и без того сложно. Разве Бен уже позабыл свою жену? Сколько еще груза у него на душе?
Злость. Грусть. Радость. Горечь. Смятение — вот что я сейчас ощущала. Одна часть меня хотела залезть под одеяло и предаться мечтам о Бене. Но другая твердила, что так нельзя.
В итоге я отправилась в спальню, надеясь, что смогу уснуть покрепче.
Может быть, мне приснится он.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Я проснулась замерзшей и обнаженной, запутавшись в одеяле, с жужжащим возле уха сотовым телефоном. В спальне было светло как днем. Разве я не выключила свет? Я схватила телефон, но он сразу умолк. Опять неизвестный номер. Позвонить Грейс? Нет, потом. Сначала посмотрю, что нового слышно об убийствах.
Я завернулась в одеяло и первым делом выглянула в окно, чуть раздвинув занавески, чтобы виден был мусорный бак. Бак стоял на своем месте. Мусора вокруг не было. Если енот и приходил полакомиться, беспорядка он после себя не оставил. Я вышла из спальни, на ходу подумав о Бене и ощутив все то же смятение и смущение.
Я остановилась: в коридоре горел свет. И в ванной тоже. Я не помнила, чтобы я оставляла свет включенным. Либо от усталости я совсем утратила память, либо… Я поплотнее закуталась в одеяло.
«Стоп».
Зеркало шкафчика с лекарствами принесло утешительные новости. Крем с антибиотиком, которым — это я помнила точно, — я помазалась перед сном, сработал как надо. Царапина начинала подживать. Я уронила одеяло на пол, сняла с крючка халат и пошла в гостиную смотреть новости.
По CNN как раз шла передача «Двойное убийство в Пойнте: экстренный выпуск». Показали миниатюрную латиноамериканку; подпись гласила, что это экономка Уокеров. Латиноамериканка стояла на пороге и со слетами говорила что-то по-испански. Ее сын-подросток перевел: «Прокурор округа сказал, чтобы она никому ничего не рассказывала». Могла ли эта женщина убить Хью и Хелен? Она была такого маленького роста, такая испуганная. И все время плакала. Трудно было вообразить, как она всаживает пулю в голову человеку, а потом ворочает мертвое тело.
«Но ведь ты же смогла представить на этом месте себя?»
Затем в кадре появились стеклянные стены галереи Масута в Челси. Закадровый голос сообщил, что в этой галерее выставлял свои работы Хью Уокер. На экране появился опрятно одетый, но явно пораженный горем Аббас — он стоял перед своим домом на Западной Двести второй улице в окружении некоторых из своих подопечных художников.
— Я потерял дорогого друга. Это очень большое горе. Это горе для его близких и трагедия для искусства, — говорил Аббас. — Хью был невероятно талантлив. Один из лучших художников двадцать первого века.
Бедняга Аббас. В первые, скудные годы он изо всех сил поддерживал Хью. Даже давал ему денег на аренду квартиры. «Аббас меня практически усыновил», — говорил Хью.
Репортаж окончился, и пошла реклама документального фильма о Южной Индии. Я снова подумала о лампах. Почему у меня по всему дому горит свет? Тут я ахнула и бросилась на кухню. Как я не подумала об этом накануне? Но, проверив подставку для ножей, я успокоилась: все было на месте.