— Нора! — воскликнула, увидев меня, тетушка. — Я же говорила, что она приедет! — сказала она партнерше по игре.
Я не знала эту женщину — симпатичная, азиатских кровей, она носила необычные этнические браслеты и серьги, изумительно сочетавшиеся с длинными седыми волосами, свернутыми в валик. Должно быть, она поселилась здесь недавно, решила я.
— Нора, это Энн Когараси. У нее квартира с одной спальней на третьем этаже. Энн антрополог.
Энн окинула меня взглядом и улыбнулась.
— Бывший антрополог. Я давно на пенсии. Приятно познакомиться. Ваша тетушка столько о вас рассказывала, — сказала она. По ее поведению невозможно было сказать, видела ли она меня по телевизору, — или, возможно, была сдержанна из уважения к тетушке?
За спиной у меня послышалось жужжание, и к столику подъехал Морт, постоялец восьмидесяти девяти лет от роду, с кислородной трубкой у носа. Другой конец трубки уходил в баллон, пристегнутый сзади к спинке кресла.
— Как поживаете, Морт?
— В гроб меня еще не положили, так что не жалуюсь, — улыбнулся он в ответ.
Морт был рекламщиком с Мэдисон-авеню. Несмотря на возраст, он сохранил острый разум и всегда следил за новостями.
— Мне жаль, что у тебя возникли проблемы с законом, Нора, — негромко сказал он. — Справляешься?
Я покосилась на тетушку, опасаясь, как бы она не начала рассуждать об убийствах, но та безмятежно улыбалась. Во взгляде Энн читалась тревога, но и она промолчала. Я кивнула Морту.
— Хочешь сходить с нами в кино? Просто чтобы отвлечься, — предложил Морт. — Сегодня показывают «Лак для волос» с Джоном Траволтой. Он играет женщину, носит специальный утолщающий костюм.
Пару недель назад мы с Ладой и Мортом уже ходили на «Старикам тут не место» — в «Кедрах» на первом этаже имелась комната, где устраивали кинопоказы. Лада и Морт уснули через двадцать минут после начала фильма. Причем держась за руки.
— Простите, Морт, у меня вечером работа. — Я протянула Ладе руку. — Я ненадолго украду у вас тетушку. Приятно было познакомиться, Энн. Увидимся, Морт.
Я не сомневалась, что едва нас станет не слышно, как Лада примется расспрашивать меня об убийстве, однако этого не произошло. Она словно пребывала в другом мире.
— Я так рада тебя видеть, — только и сказала она, когда мы шли по коридору к лифту. Двигалась она медленно, но, слава тебе господи, уверенно.
Мы сходили в столовую и набрали салатов на обед, но Лада и тогда не заговорила об убийстве. Она болтала обо всем подряд, перескакивая с одной темы на другую: «Знаешь, Энн мне рассказала, что Владимир Путин очень богатый. А ты знала? Энн говорит, что он миллиардер. А ведет себя ну просто как бабуин какой-то!» И в следующую секунду: «У Морта дочь — соцработник. У нее был один случай, она очень расстраивалась. Муж с женой повесили на холодильник замок и сказали, что теперь дочка, ей четырнадцать, должна платить за еду, потому что зарабатывает бебиситтерством. — Тут Лада совсем расстроилась. — Да они хуже Сталина! Такое придумать!»
Я вспомнила рассказ Стоукса о том, как тесть выставил им с Келли счет за обед.
— Ох, тетя, ну что тут скажешь. — Я погладила ее по руке. — Мало ли больных людей на свете.
Пообедав, мы поднялись в тетину квартирку. Я помыла тете голову над раковиной. Лада всегда говорила: «Ах, Нора, у тебя это гораздо лучше получается!» Но я знала истинную причину, по которой она так любила, когда ей моют голову. Тетушка обожала прикосновения. Когда я втирала ей в голову кондиционер, она мурлыкала словно кошка. Ее серебряные волосы стали мягкими, как кукурузные рыльца. Я накрутила их на бигуди из пустых баночек от апельсинового сока — каков бы ни был кризис, а баночка от сока всегда найдется, и к тому же обойдется в триста раз дешевле всяких там шикарных патентованных средств.
Когда волосы у тетушки высохли, я заварила чай, а потом вышла к шкафу в прихожей, где висел мой плащ. Большая картонная коробка в пленке так и стояла на полке над вешалкой. Коробка хранила в себе воспоминания о Хью, и, бывая у тети, я всякий раз думала, что же с ней делать. Я сложила в эту коробку все, что не могла ни выбросить, ни оставить у себя. Уехав в Пекод, в новую жизнь, я поручила коробку заботам Лады.
Я смотрела на коробку, и в голове у меня проносились обиды, которые снова и снова наносил мне Хью. Беременность Хелен. Болезненный развод под прицелом камер. Переезд Хью и Хелен в Пекод, разбередивший старую рану. И вот теперь меня вдобавок подозревают в убийстве. О чем тут думать? Я достала из шкафа табуретку-лесенку.
Когда я поставила обтянутый пленкой ящик на стол в кухне, Лада внимательно на него посмотрела. Он был обернут в пленку плотно, как мумия, словно я боялась, что обломки моего брака сумеют вырваться на свободу и бросятся на меня.
— Нора.
Лада разом пришла в себя и теперь смотрела на меня сосредоточенно и тревожно.
— О чем тебя спрашивали в полиции? — спросила она.
— В полиции… ах да. — А я-то уже порадовалась, что сумела избежать этих разговоров. Черт возьми. Пожалуй, не стоит рассказывать все — зачем пугать тетушку. Меня ведь даже не арестовали. — Мы говорили очень недолго. Думаю, им это никак не помогло. Где у тебя ножницы?
— В ящике у плиты.
Я подошла к шкафу у плиты и выдвинула ящик.
— А зачем тут твой лифчик?
И действительно, между чеснокодавилкой и ножницами для разделки курятины лежал тетин лифчик военного образца. Я подняла его двумя пальцами. Лада изумленно уставилась на болтающиеся в воздухе чашечки четвертого размера, но в следующий миг ее лицо потемнело от гнева.
— А я-то его ищу! Кто-то опять его туда сунул! Кто-то надо мной издевается! — сердито заявила она.
Опять этот кто-то.
Она выхватила у меня лифчик, сунула его в карман кофты и приняла оскорбленный вид.
— А если бы ты сунула его в микроволновку? Он же с металлическими косточками. Вдруг микроволновка взорвется?
Откладывать больше нельзя. Придется поговорить с администрацией «Кедров», чтобы за тетушкой организовали постоянный присмотр. Это будет недешево…
Лада что-то проворчала — я не разобрала ни слова — и умолкла. Гнев ее растаял без следа. Она встала, подошла к холодильнику, достала банку кошерных маринованных огурцов и как ни в чем не бывало вернулась к оставленной было теме:
— Так полицейские решили, что это ты их убила?
— Нет, конечно.
— А, хорошо.
Она открыла банку, сунула в нее руку и вытащила большой толстый огурец.
— Подозреваемые уже есть?
— Пока нет. Но полиция работает.
Тетушка фыркнула и откусила от огурца.
— Ты не слишком на это надейся, — сказала она с набитым ртом. — Когда умер твой отец, они даже не почесались.
— Но папу ведь никто не убивал, — мягко сказала я. — Он просто упал с лестницы, когда спускался в подвал, помнишь?
— Ешь, Эйфеле. — Лада протянула мне банку. — Очень вкусно. И кошерно.
Я покачала головой. Тетушка пожала плечами.
— А я думаю, его кто-то толкнул, — заявила она.
— Что;?
Это было что-то новенькое — и пугающее. Отца никто не толкал. Я навсегда запомнила этот день. Я работала в «Нью-Йорк спай», мне позвонил владелец дома, в котором отец снимал подвальную комнату. Сказал, что видел, как отец вернулся с покупками, а потом снизу раздался грохот и крик. Владелец бросился вниз, но отец умер мгновенно. Он сломал шею. При мысли об этом у меня задрожал подбородок, однако я взяла себя в руки.
— Надо было расследовать, — сказала Лада.
Я помедлила, подбирая такой ответ, который не раззадорит тетушку. Возразить? Пропустить сказанное мимо ушей? Если ей хватает рассудка, чтобы играть в карты, значит, она не так уж и безумна. Может быть, стоит сначала разобраться в ее фантазиях, а затем призвать на помощь силы разума.
— Кому нужна была его смерть, тетя? Ну кто мог его убить?
— Те, у кого он украл деньги. Мобстеры.
— Но он с ними расплатился и все вернул, ты же знаешь. Поэтому он и жил в подвале. Он все потерял. У него ничего больше не было.
— А может, они тоже решили с ним расплатиться. И убили.
— Этого не может быть.
— Знаешь, бывают такие люди… Обмани их — и они никогда не простят.
За главным зданием, у входа в поликлинику, стоял большой коричневый контейнер для мусора. Наполнен он был бог знает чем — банками из-под белковых коктейлей, журналами Американской ассоциации пенсионеров, пустыми пузырьками из-под таблеток… Я поставила коробку на землю, сняла крышку и уставилась на свадебные приглашения и свадебные фото, среди которых затесалась рамка с сушеной маргариткой из моего букета. На мгновение я увидела перед собой Хью — как он смеялся, когда на свадьбе его друзья подняли в воздух стул, на котором я сидела, и пышные атласные юбки моего платья накрыли им головы. Снова зазвучал грустный голос отца: «Вот тебе совет, детка. Совет на каждый день. Помни, жизнь — жестокая штука. Она не раз и не два будет швырять в тебя чем попало».
Мне надо было сделать это давным-давно. Я сунула руки в коробку и принялась швырять через высокий коричневый борт свои воспоминания о свадьбе. Потом за ними отправились фотографии из отпусков, которые мы вместе проводили в Мэне и Новой Шотландии, зимних вылазок в Мистик, выездов в Европу на выставки работ Хью. Вот салфетка из «Бара Гарри» в Венеции — я смяла ее и выбросила вон вместе с коробком спичек из «Ле Халль», где мы праздновали День святого Валентина. Совершенно хладнокровно смяла колечко, которое свернул для меня Хью из фольги тем летом в Пекоде, в сарае. Если бы в этот миг меня видели полицейские, они решили бы, что я в бешенстве. Но дело было не в этом. Просто прошлое несло в себе боль, выдерживать которую у меня больше не было сил.
«Главное — не дай ей разбить тебе сердце».
Я взяла из коробки последний предмет — блокнот восемь на одиннадцать, на пластиковой пружинке. На его обложке красовалась принцесса Лея в бикини — фото Кэрри Фишер. Такой блокнот мог бы взять со стойки канцтоваров в мелком магазинчике любой мальчишка-подросток.