— Он все время говорил о мертвых. О том, как нашел мертвыми родителей жены. Они задохнулись угарным газом от неисправного бойлера…
— Да, я читал об этом. Вы брали интервью у его жены. Ужасная трагедия. На унаследованные деньги Дикманны купили свой боулинг. «Трагедия, давшая жизнь мечте» — так вы, кажется, написали.
— У вас поразительная память. Да, вы правы. Стоукс всегда мечтал о собственном боулинге, и полученное женой наследство помогло ему воплотить мечту в жизнь.
Господи боже мой! Только теперь я поняла, что возможный убийца — муж Келли. Каково-то ей придется?
— А знаете…
История полилась как сказка братьев Гримм.
— После той поездки в одной машине с ним я все время думала… Стоукс сказал, что родителей жены нашел он. Мертвыми, в постели. Если бы вы слышали, как он о них говорил… Он их ненавидел. А если это он устроил утечку угарного газа, чтобы вместе с Келли получить наследство? Что, если это он их убил? А потом «нашел» их первым, чтобы убедиться в отсутствии улик. Ведь тогда ему и карты в руки — никто не удивится, что по всему дому его отпечатки, ДНК и все такое?
— Возможно.
— А потом появились Хью и Хелен, тоже пара, и тоже знакомые Стоукса. И их тоже нашли мертвыми в постели. Совпадение? Или опять Стоукс? Хелен взяла его в любовники, а потом отвергла. У него было целых два мотива: он ревновал и чувствовал себя униженным. Я уверена, что он ненавидел Уокеров. Он мог убить Хью и Хелен. Он мог постараться подставить меня. А теперь и Келли в опасности.
Губбинс серьезно кивнул.
— Значит, вы ездили в Пекод-Пойнт. Зачем?
— Подождите, при чем тут это? Что вы думаете насчет моей теории о Стоуксе?
— Сначала я хотел бы знать, что вы делали в Пекод-Пойнт.
Под взглядом Губбинса мне захотелось поежиться.
— Просто… мне было любопытно.
— Любопытно.
— Да.
— Я на вашей стороне, миз Глассер, не забывайте.
Я вздохнула.
— Ладно, ладно. — Я встала, дошла до бара и неохотно повернулась к Губбинсу. — Я не знаю, зачем я туда поехала. Можете верить, можете не верить. У меня в голове все перемешалось. Я была очень расстроена, когда узнала об убийствах. Я не могла поверить в случившееся. Мне надо было увидеть это своими глазами, как-то так.
Губбинс кивнул:
— Вот это уже можно понять.
— Понимаете, тем утром Стоукс выглядел как человек, который в чем-то виноват. Он не решился войти в дом Хью и Хелен. Он ушел с места происшествия. Он все время твердил о мертвых. Он был как одержимый. Как безумный.
Губбинс поправил очки, но ничего не сказал.
— Ну, что вы об этом думаете? — настойчиво спросила я.
— Сразу видно, что вы писательница, — заметил Губбинс и откинулся на спинку кресла. — Возможно, в ваших словах что-то есть. Однако для того, чтобы всем этим заинтересовался прокурор, нам понадобится свидетель посерьезнее Эрика Варшука.
— Простите, конечно, но Эрик Варшук — герой, он отдал ногу за страну, и у него множество наград.
Да. Я помню. Несколько месяцев назад вы написали о нем статью. Он, помнится, взял собаку из приюта.
Поразительный все-таки человек. У него что, память как у фотоаппарата?
— Очень трогательная была статья. Но в ней вы писали, что Эрик страдал посттравматическим стрессовым расстройством, которое лечил у психиатра. Как свидетель он ненадежен.
— Черт, ну конечно!
Где была моя голова? Это же азы перекрестного допроса. Опять я все испортила.
Губбинс потер подбородок.
— Может быть, об интрижке знал кто-то еще… например, люди, с которыми Хью и Хелен ходили в боулинг. «Вроде художники».
— Может быть. Но я понятия не имею, кто это был.
Губбинс сделал пометку в блокноте.
— Я посмотрю, что тут можно сделать. А насчет Келли я бы не волновался. Если подозрения в адрес Стоукса небеспочвенны, он будет сидеть тише воды ниже травы, чтобы на него никто не подумал. Так… вы сказали, что полиция забрала из стиральной машины ваши джинсы. Вы стирали их вечером в день убийства?
— По-моему, да, — сердито ответила я. Мне не хотелось заострять внимание на джинсах.
— А еще что-нибудь забрали?
— Чек за китайскую еду навынос, он лежал в кармане.
— Не помните ли вы, случайно, дату на чеке?
— Тот же день.
Губбинс нахмурился и сделал еще одну пометку.
— Следовательно, по времени стирка отстояла от убийства не очень далеко. Это может выглядеть подозрительно. Полиция будет искать на джинсах улики с места преступления. Образцы почвы, волокна ковра и так далее. Их можно найти на одежде даже после стирки. Кровь, например. Кровь очень трудно вывести так, чтобы не осталось и следа.
У меня в воображении немедленно возникла растерзанная плоть на красных от крови простынях. В горле поднялась жгучая волна.
Губбинс умолк, поправил очки еще раз и снова посмотрел на меня, на сей раз с подозрением.
— Нора, я ваш адвокат, поэтому мне необходимо точно знать, с чем я буду иметь дело. Если в деле объявится что-то неожиданное, я не смогу вам помочь. Полиция найдет что-нибудь на вас?
Сердце у меня гулко забилось. А если той ночью я и впрямь была в Пекод-Пойнт? Если у меня на джинсах остались частицы почвы и полиция их обнаружит и поймет, откуда они взялись…
— Господи! Как вы можете? Нет, конечно. Ни в коем случае?
Постукивая карандашом по столу, он смотрел на меня, и под его взглядом мне стало не по себе. Его фальшивая улыбка подтвердила мои подозрения: он мне не верил. Неужели он думал, что я убийца?
— Ну что ж, — сказал он и открыл лежавшую перед ним коричневую кожаную папку. Из папки появился договор. — Теперь что касается представления ваших интересов в суде. Учитывая развитие событий, нам придется потратить дополнительное время на выяснение причин обыска… Предлагаю для начала обозначить сумму в пятнадцать тысяч долларов, а затем уточнить по ходу дела.
Я подождала, надеясь, что это шутка.
— Нора?
— Вы готовы рассмотреть возможность платежей в рассрочку?
Без четверти десять вечера я спустилась в редакцию, собираясь воспользоваться компьютером, но прежде осторожно заглянула в окошко на двери, чтобы убедиться, что Бен не засиделся за работой. Его молчание по-прежнему ранило меня. Читать в темноте было трудно, слезились глаза. Но свет я не включала. Жители Пекода подозревали во мне убийцу — не буду я сидеть как в витрине.
Приступая к поискам информации о том, чего сегодня стоили картины Хью, я на какое-то мгновение почувствовала себя меркантильной тварью. Однако приходилось быть практичной. Цифры в базе данных сайта Artworldprices.com впечатляли; в прошлом месяце одна из картин ушла за тридцать три тысячи долларов. Конечно, наброски в блокноте «Любовь к Норе» — далеко не картины, но теперь все, что связано с Хью Уокером, будет окутано флером легенды, а его скандальная гибель лишь прибавит наброскам цены. Так, по слухам, произошло с работами Карла Андре — легенды мира искусства.
Андре приобрел печальную известность в 1988 году, когда его обвинили в убийстве собственной жены. Сам он утверждал, что она выпала из окна тридцать четвертого этажа случайно, когда, открывая огромное окно, на миг утратила равновесие. Андре был сложен как бык. Жена его весила неполных пятьдесят килограммов. Прибывшие на место полицейские заметили на носу у Андре свежие царапины. Царапины! И все же его оправдали, невзирая на столь подозрительный факт.
Даже если продавать наброски быстро, со скидкой за скорость, этого хватит, чтобы оплатить услуги юриста и расходы тети Лады, да еще и отложить немного. Эти деньги буквально спасут нас с тетей.
Я вышла с сайта Artworldprices.com. Кофеиновое возбуждение миновало, и силы оставили меня. Я выключила компьютер, положила голову на стол и закрыла глаза. Я только на минутку, сказала я себе. От запаха карандашной стружки и полироля меня клонило в сон как маленькую. Кажется, я задремала.
Меня разбудило негромкое бряканье в глубине редакции. Кажется, кто-то дергал за ручку двери черного хода. Или не дергал, а вскрывал замок? Первая мысль была — это тот тип, который бросался камнями. Опять явился, трусливый мерзавец? Или это вор, позарившийся на редакционные компьютеры? Мелькнул в памяти черный фургон.
Дверь скрипнула, открываясь, и я опрометью бросилась к столу Бена, невидимая в темноте. Где-то здесь была бита. Где же бита? Я упала на колени и принялась шарить вокруг себя. Под рукой оказалась гладкая деревянная рукоять с утолщением на конце. Я схватила биту, вскочила, вцепилась в рукоять обеими руками. Кровь грохотала у меня в ушах. Я занесла биту над головой, и тут вспыхнул свет. У двери черного хода стоял Бен в плаще, и рука его лежала на выключателе. Наши глаза встретились. У него вспыхнули щеки. Я жарко покраснела. С виду, наверное, хуже свеклы.
— Нора? Что ты, черт возьми…
Я пристыженно опустила биту.
— Я… я думала, что это грабитель. Или тот тип, который швырялся камнями и теперь хочет разгромить редакцию. Я не слышала твоего мотоцикла.
— Я снова на машине, еще с утра. Извини, я думал, здесь никого нет. — И он указал на ящик «Пекод-ликера», стоявший у моей левой ноги. — Я за вином заехал. Купил ящик, чтоб было под рукой на случай праздника, и все забывал отвезти домой.
Он поглядел на часы:
— Сейчас уже поздно. Что ты тут делаешь?
— Проверяла почту. Полиция забрала мой компьютер. И телефон.
— А, — сказал Бен и уставился на свои ботинки, — да. Я слышал.
Наступило долгое молчание. Мне захотелось убраться под стол. Я даже не думала, что в обществе Бена мне будет настолько не по себе. Может быть, надо что-то сказать? Сделать вид, что я забыла о поцелуе? Списала его на то, что мы были на нервах? Я аккуратно поставила биту к стене.
— И правда поздно. Поеду-ка я домой, — сказала я, внутренне корчась от стыда. Голос мой звучал на удивление фальшиво.
Бен поднял обе руки, словно сдаваясь:
— Нора, послушай. Я должен извиниться. Больше ничего такого, честно. Я не имел права так поступать. Я перешел черту. Это было неэтично. Хуже Вайнштейна. Я воспользовался положением, пошел против всего, за что сам же выступал… И только когда ты мне не ответила, я понял, в какое отвратительное положение я тебя поставил. Прости меня.