Грейс за словом в карман не полезла:
— Я решила, что лучше сама ему это скажу, а то услышит от других и решит, будто я нарочно умолчала.
— И что он?
— Захотел услышать подробности. «Она ведет себя как обычно или иначе? Стала ли она больше бывать в одиночестве? Не кажется ли вам, что она что-то скрывает?» Я сказала, что ты в последнее время бледненькая, но и только. Я ему так и сказала: мы с Норой знакомы двадцать три года. Она хороший человек, она крестная моих детей. Оставьте ее в покое, она тут ни при чем. По городу бегает опасный убийца. Вот его и ищи те.
Вот что называется верный друг. Как Лесс и, подумала я.
— Только вот еще что, Нор. У меня сегодня передача…
— Подожди. Скоро может приехать Стоукс. Давай поговорим на радиостанции.
В 10:30 утра Грейс предстояло вести передачу «Что слышно в городе», а заботами ее менеджера холодильник на радиостанции был всегда полон. А я и не помнила, когда в последний раз ела.
Между Пекодом и Массаматом тянулись коммерческие центры и склады; я ехала мимо них, но думала о своем, мысленно перескакивая с проблемы на проблему, как кузнечик, удирающий от газонокосилки. Я боялась, что меня арестуют, со страхом думала о том, что Стоукс до сих пор на свободе, о своем лунатизме и о том, к чему он мог привести. В какой-то момент я даже начала переживать за Эла, который всю ночь драил туалеты. Чем больше я о нем думала, тем больше утверждалась в мысли, что Эл не способен на убийство. Я буквально шкурой чуяла его невиновность. В этом забеге я ставила на Стоукса. Убийцей мог быть только он. Как бы ни был зол Эл, как ни поносил он мою колонку, его угрозы выглядели довольно бледно. Он был всего лишь растерянный человек, жертва меняющейся экономики. Я сочувствовала ему всем сердцем.
Я порадовалась, что телефон у меня отобрали, — а не то я бы уже позвонила Бену и сказала, что письма с угрозами писал Эл-чистильщик. Нет, пожалуй, не стоит мне говорить с Беном, по крайней мере, до тех пор, пока он не прочтет записку и не поймет, что я имела в виду. Я надеялась, что он поймет. Он не виноват. Все дело во мне.
Когда я въехала на гостевую парковку радиостанции, Грейс уже входила в дверь. Недостаток сна брал свое: я вылезла из машины и потопала ногами, чтобы разогнать дремоту, после чего поспешила вслед за Грейс к огромному, как ангар, каменному зданию — бывшему магазину товаров для праздников. Жизнь дорожала, и жителям Пекода было не до увеселений. Праздники накрылись медным тазом.
Радиостанции тоже приходилось несладко: поток федеральных грантов поиссяк, количество рекламы сократилось. Половину эфирного времени какой-нибудь ведущий уныло повторял телефонные номера — «позвоните, чтобы сделать пожертвование на благое дело» — и обещал, что каждый жертвователь получит в подарок пеньковую экосумку для покупок или диск Брюса Спрингстина. Когда я вошла, в студии играл «Фанк с окраины». В противоположном конце холла, за стеклянной стеной студии, Монти Бирс — начальник Грейс — самозабвенно подпевал записи. Увидев меня, он сделал серьезное лицо, показал мне большой палец и одними губами произнес: «Вперед, красотка!» — после чего плавно заглушил музыку и принялся читать новости.
— Доброе утро. С вами Монти Бирс и еженедельный обзор новостей на «Пекод-радио». Полиция продолжает поиски убийц Хью и Хелен Уокер; город по-прежнему в смятении. Началась последняя неделя сбора яблок. Согласно прогнозам полученного вчера экономического доклада, 2018 год будет «ничего». Обо всем этом — в нашей сегодняшней передаче. Не переключайтесь!
Он нажал на кнопку, включая объявление службы общественной информации, и снова показал мне большой палец — на этот раз даже два.
Что это Монти так мне обрадовался? Наверное, видел меня в новостях, решила я. Должно быть, он поверил мне и теперь хочет поддержать, дает понять, что я отлично справилась с драматическими событиями последних дней. Я была благодарна ему за поддержку. Я прошла на кухню, взяла две кружки и достала из маленького холодильника персиковый йогурт.
Грейс потрясающе ведет интервью. У Барбары Уолтерс люди плачут; у Грейс они рассказывают даже о том, о чем никогда и никому не говорили. Она из тех людей, которые вызывают тебя на откровенность: она увлечена своим делом, умеет польстить человеку, а кроме того, она чуткая слушательница. Гость и сам не замечает, как ослабляет оборону и выдает секрет или высказывает вслух то, о чем предпочел бы промолчать. Грейс могла бы вести передачи на всю Америку — при ее таланте это было бы несложно. Но подруга абсолютно не амбициозна. «Пекод — как раз мой размерчик», — сказала она как-то раз, когда я убеждала ее подать резюме на вакансию вашингтонской радиостанции NPR.
Я стояла у окна звукоизолированной студии и смотрела, как Грейс готовится к передаче. Она села за длинный деревянный стол, рядом с которым стояли два металлических стула, положила перед собой макбук, блокнот, ручку, два стационарных микрофона и две пары наушников. Стул, предназначавшийся гостю, был украшен розовой подушечкой с надписью «Милосердие — дар Божий»[4], вышитой красной ниткой. Мне нужно было столько всего рассказать Грейс, в том числе — о том, что я снова хожу во сне, — но я вдруг поняла, что мне очень не хочется входить. Мне было страшно. Я расскажу все, и Грейс поймет, что я ее обманывала. А если Грейс перестанет мне верить, я просто не выдержу.
Я вошла. В студии было тихо, как в исповедальне, — Грейс выключила динамики. Я поставила кружки на стол, присовокупив к ним свой термос с кофе, а сама села на стул с подушкой и принялась за свой йогурт.
— Монти встретил меня так, словно я бегу триатлон, — сказала я, старательно обходя скользкую тему. — Так приятно. Поддержка мне сейчас кстати.
Грейс без нужды принялась поправлять микрофоны, потом взялась за макбук. На меня она не смотрела.
— Грейс…
— Он решил, что ты даешь мне интервью. Про Хью.
Я уронила ложечку в йогурт.
— Я хотела сказать тебе это еще там, в боулинге. Монти попросил меня провести передачу о Хью. Он хочет, чтобы я взяла у тебя интервью, потому что ты сейчас у всех на устах. Он сказал: «Твоя передача называется «Что слышно в городе», а в городе только об этом и слышно!»
— И ты согласилась?
Моя верная подруга… Верная ли?
— Я сказала — интервью с тобой не будет, точка. Но у меня будет телефонная беседа с парочкой представителей художественной тусовки — это Аббас Масут и критик Дэвис Ким-мерль. Совсем обойти эту тему будет очень тяжело. Я подумала, что ты не будешь очень против, ведь Хью… ну, умер. Но если ты против, скажи, и я все отменю.
Я смотрела в ясные голубые глаза Грейс и понимала, что она совершенно серьезна. Одно мое слово, и передаче конец. Я не вправе мешать ей работать; и потом, Хью действительно был человеком известным и жил в Пекоде.
— Я не могу участвовать. Но передачу отменять, конечно, нельзя. Говори с ними, о чем считаешь нужным, — сказала я.
— Спасибо, Нор. — Грейс коснулась моей руки.
Я сделала глубокий вдох.
— А теперь моя очередь делать признания. Только не перебивай, все вопросы — потом.
Молчание далось Грейс нелегко, и все же она сумела ни разу не перебить меня. Я вывалила на нее все и сразу. Рассказала, что и Бен, и Губбинс уверены, что меня подставляют. Рассказала об изрезанной картине и о телах, которые были уложены в те же позы.
— Да чтоб меня!
Я рассказала ей о проклятом дневнике, который вел Хью во время развода, и о том, что в нем есть упоминания о моей попытке изрезать ту самую картину.
— И он еще собирал доказательства против тебя? Ну и гад!
— Ты обещала не перебивать.
Я перечислила всех возможных подозреваемых: обозлившийся торговец наркотиками, брошенная любовница Хью и, наконец, Стоукс. О Стоуксе я говорила особенно горячо, сделав из него чуть ли не серийного убийцу с пунктиком на униженности.
— Родители жены вечно его унижали. Он подстроил аварию бойлера и наложил лапу на их денежки. Хелен и Хью тоже его унизили, на этот раз в интимной сфере. И он отомстил.
Грейс постукивала ручкой по столу.
— Ну, не знаю. По-моему, у Стоукса Дикманна в голове оперативки не хватит, чтобы кого-то подставить.
— Он очень злой человек. С ним рядом просто страшно находиться. Хорошо, что Келли уехала к тебе. Слушай, ты опять перебиваешь. Это еще не все.
Я рассказала ей, что спала с Беном.
— Ну, не то чтобы спала. Спала-то я не больше часа.
У нее округлились глаза.
— То есть ты кого-то таки себе нашла, и этот кто-то — не кто иной, как Бен, мать его, Викштейн? Ну и ну! Ну и как он тебе?
— Подожди, я не закончила.
— Да ладно тебе, Нор, скажи.
— Очень здорово. Но как-то тяжело, что ли.
— Ну еще бы, у тебя ведь давно никого не было. Но все равно это прекрасно. Я очень за тебя рада. За вас обоих.
— Не придавай этому такого значения. Скорее всего, это больше не повторится.
— Это еще почему? — Грейс нахмурилась.
Я посмотрела на висящие на стене часы. Было уже почти без четверти десять. В редакции будет совещание, я должна присутствовать. И зачем я только уехала от Бена? Я чувствовала себя трусихой. Полным ничтожеством. Но при мысли о том, чтобы признаться ему в своих приступах лунатизма, я по-прежнему приходила в ужас. Я сделала еще один вдох.
— Грейс, я опять ходила во сне.
— Что? — Она застыла. — Я же тебя спрашивала! Ты сказала, что это давно прошло!
— Я не знала наверняка. А прошлой ночью у Бена все началось сначала. А может, даже и еще раньше. — Я помолчала. Нет. Не буду больше вилять. — Нет, не может быть. Я точно знаю, что это началось раньше.
Грейс уставилась на меня, и лицо ее с каждой секундой становилось все более тревожным. О чем она думала сейчас?
— Утром в день убийства… Нора, у тебя в волосах были ветки и мусор. А на лице царапина. Ты сказала, что упала на прогулке. Это неправда? Ты ходила во сне?