Я припарковалась почти точно напротив большого окна редакции. За окном работал Бен — должно быть, писал статью о новой дорожной кхмере, которая выписывала подозрительно много штрафов.
Он сидел за массивным дубовым столом, втиснутым между шкафом с папками и книжным, полки которого проседали под весом старых материалов, и смотрел в компьютер, пощипывая левое ухо. За работой Бен всегда пощипывал себя за ухо. Однажды он заметил, что я подглядываю. Ему явно было очень неудобно, потому что он тут же придумал повод, чтобы уйти. Он отличный редактор, но, когда речь заходит о личном, реагирует на это с открытостью и дружелюбием медвежьего калкана.
Вдруг Бен перестал теребить ухо, повернулся и сказал что-то Аиззи, самой младшей работнице нашего немногочисленного коллектива. Она встала из-за стола — показались шнурованные армейские ботинки — и уставилась в экран вместе с Беном. Из-за рыжих кудряшек, лукавого веснушчатого личика и хрупкой фигурки Лиззи никак не выглядела на свои двадцать три. При этом одевалась она как военный корреспондент, потому что хотела казаться солиднее.
— Будь напористей, не отступай, и тебя будут воспринимать всерьез, — посоветовала я ей. Я старалась стать ей кем-то вроде наставника.
Я вышла из машины и вошла в трехэтажное здание красного кирпича — бывшую переплетную мастерскую середины девятнадцатого века.
— Привет, — сказала я, открывая старомодную дубовую дверь со стеклом.
Бен и Лиззи разом подняли глаза от экрана и мрачно посмотрели на меня.
— Ого! Что там, авария на дороге?
— Нет. — Бен развернул кресло ко мне лицом. И вид, и голос у него были традиционно недовольные, словно их обладателя только что вытащили из постели. Торчащие вихры побитых сединой волос, залегшие под карими глазами тени и заросший щетиной подбородок с ямочкой довершали эффект.
— Так кто умер-то?
— Мы только что получили очередное письмо от читателя твоей колонки «Советы на каждый день».
Я придумала «Советы на каждый день» для того, чтобы в легкой форме озвучивать проблемы, волнующие жителей города. До переезда я просто не понимала, как сильно летние жители влияют на общество тех, кто живет здесь круглый год.
— Нам нужен новый подход, новый способ говорить о проблемах, которые касаются типичного жителя Пекода, — втолковывала я Бену.
Должна признать, что идея эта появилась у меня уже после того, как Хью и Хелен переехали в Пекод. После этого я начала очень хорошо понимать местных, которым не нравилось видеть в своем городе чужаков, да еще и недоброжелательно настроенных. Пожалуй, можно прибегнуть к легкому сарказму, чтобы стравить пар, подумала я. Колонка «Советов» успела выйти шесть раз и получить вполне пристойное количество хороших отзывов. Но случались и недовольные.
— И что пишут? — спросила я.
Бен повернулся к компьютеру и прочел:
— «Кажется, Нора Глассер думает, что она самая умная. Для того, кто едва сводит концы с концами, ее советы попросту оскорбительны. Она не знает, что такое настоящие страдания. Пусть Нора думает, что пишет, иначе она пожалеет». Подпись: Зол Как Черт.
Бен скрестил руки на груди, лохматые его брови полезли на лоб.
— Второе письмо от этого Зол Как Черт. Угрозы — это уж слишком. ПЕчатать его я не стану.
— Он даже подумывает сделать что-то с твоей колонкой, — добавила Лиззи.
Бен бросил на нее сердитый взгляд, и Лиззи, присмирев, уставилась на собственные ботинки.
Отец Лиззи — мэр Пекода, причем его избрали на этот пост четвертый раз подряд. Жизнь в атмосфере избирательной кампании приучила Лиззи вечно соревноваться со всеми и вся. Даже если она пишет прогноз погоды, она все равно обязательно проверит, кому дали больше места и на какой полосе.
Стоило мне открыть рубрику «Советов», как она немедленно потребовала собственную колонку, чтобы делать обзоры приложений для смартфонов. Впрочем, Бен на это не повелся.
Он считает, что газета должна быть ориентирована на местные проблемы и что именно в этом залог нашего успеха.
— Правда? Правда подумываешь? — расстроилась я. Мне очень нравилось писать «Советы». Они не просто придавали газете уникальности — они помогли мне воспрянуть после развода. По крайней мере, в профессиональном плане.
— Честно говоря, да. Я всегда о чем-то да подумываю, — ответил Бен. — Работа такая.
— Ты придаешь слишком много значения мелочам, Бен. Подумаешь, письмо! Их затем и пишут, чтобы дать выход недовольству, — написали и забыли.
Sobachny ne karyyty, брехливая собака не укусит, сказала бы тетушка Лада. Бойся той, что молчит и поджимает хвост, добавила бы она.
— Бояться надо тех, кто молчит, — сказала я Бену.
— Зря ты так думаешь, — возразил он. — Чем выше становится стоимость жизни в Пекоде, тем больше накаляется атмосфера — тебе ли не знать.
Он прав. Атмосфера у нас тут очень напряженная. Даже в барах стали драться чаще. В прошлом июле один перебравший водопроводчик наставил на летнего пистолет, потому что летний не заплатил за ремонт засорившегося унитаза. Раньше раздел происшествий у нас в газете неизменно состоял из двух-трех сообщений о случаях вождения в нетрезвом виде, к которым изредка прибавлялась мелкая магазинная кража. Но этой осенью мы установили рекорд — четыре кражи со взломом, и все — в сдаваемых на лето домах. Но при всем при том я была уверена, что одно недовольное письмо еще ничего не означает.
— Нам ведь и хорошие письма пишут, причем часто. И потом как насчет свободы прессы? Ты же не перестал писать о строительстве нового кондоминиума, хоть тебе и разбили окно?
После того как «Курьер» выступил против нового роскошного жилого комплекса, строительство которого угрожало экологии местных болот, вечером в окно редакции, где в тот день задержался Бен, влетел большой камень, разбив стекло. Вокруг камня была обернута записка: «Не лезь не в свое дело». Грейс даже рассказала о случившемся в своей передаче и пригласила Бена поучаствовать. С тех пор он стал держать под рукой бейсбольную биту.
Бен нахмурился и забарабанил карандашом по столу, но тут же перестал.
— Пойми меня правильно, твоя колонка мне нравится.
— Моему отцу тоже, — вставила Лиззи.
— Один раз — случайность. Несколько раз — уже закономерность, Вероятно, твоя колонка задевает совсем не те струны, которые тебе хочется. Если будут еще такие же письма, — Бен указал на экран, — колонку придется закрыть.
— Ясно.
Я не собиралась биться с призраками будущего. Я давно научилась не спорить с Беном попусту.
— А кофе еще остался? — спросила я, найдя взглядом стоящую на шкафу с папками кофеварку.
— Кончился, — виновато сказала Лиззи. — Извини. Сегодня моя очередь, но мы с мамой сегодня с утра встречались с поставщиком, по поводу свадебного банкета. — Она изобразила, будто стреляет себе в голову из пистолета. В следующем месяце Лиззи выходила замуж за своего давнего бойфренда, славного парня, с которым встречалась еще в старших классах. — Я в обеденный перерыв съезжу.
Ждать до обеда я не могла. В последнее время я отчаянно не высыпалась, будто и вовсе не спала. Прежде, чтобы раскочегарить мозги с утра, мне с лихвой хватало трех чашек кофе, но теперь я то и дело бегала к кофеварке. Да, у меня легкая депрессия, но только ли в этом дело? В детстве я, бывало, просыпалась усталой, потому что со сном у меня были определенные трудности, однако привыкла думать, что это осталось позади.
— Сбегаю к Корвину за кофе, — сказала я. И обязательно куплю себе чего-нибудь вкусненького. Раз уж Хелен испоганила мне утреннее занятие, я заслужила утешение. К тому же я уже сто лет не ела своих любимых шоколадных маффинов. — Кому что взять? Маффины? Слойку с сыром?
— Нет, спасибо. У них там до сих пор летние цены, — сказала Лиззи.
Бен перестал теребить ухо и поднял голову:
— Возьми мне у Эдена донат, ладно? С джемом.
Я вышла из офиса и пересекла улицу, направляясь к «Кофейне Эдена» — благоухающую беконом тихую пристань в городе, слишком изменчивом для местных жителей и слишком закостенелом для летних, которым подавай свежевыжатые соки и высокую кухню навынос. Из темно-зеленого «мерседеса» перед кофейней вышла женщина и двое мужчин. Вид у них был абсолютно нездешний. На женщине было черное кожаное пальто с меховой оторочкой и туфли на высоком каблуке. Мужчины щеголяли в длинных черных кашемировых пальто с шарфами. Тот, что пониже ростом, запер машину и придержал дверь, пропуская своих спутников в кофейню.
Я остановилась — я узнала его. Я не видела его несколько лет, и теперь ему должно было быть под семьдесят, однако движения его по-прежнему были исполнены энергии, и только густая грива стала реже. Под щегольским черным пальто он всегда носил черную водолазку с высоким горлом, давно ставшую частью его образа. Он всегда походил на Шона Коннери, и одевался соответственно. И выглядел безукоризненно в любой ситуации — хоть за кухонной стойкой своего лофта, где он готовил для нас с Хью что-нибудь экзотическое, хоть подкармливая чужие эго на открытии очередной галереи.
— Аббас!
Аббас Масут, ливанец из Челси и давний агент Хью, обернулся и расплылся в улыбке.
— Боже мой, Нора! — сказал он, отпустив дверь и позволив ей закрыться за его приятелями. — Девочка моя дорогая, как я рад тебя видеть.
Он подошел ближе, расцеловал меня «по-европейски», в обе щеки, а потом обнял, как всегда.
— Какими судьбами, Аббас?
— Везу в гости к Хью коллекционеров из Парижа. Он принимает у себя в студии сегодня после обеда. Им, видишь ли, хочется окунуться в местную атмосферу.
У меня в голове щелкнуло.
— Ну конечно же. Понедельник!
По понедельникам городские художественные галереи были закрыты, и в этот день Хью принимал у себя в студии. Когда я отвечала за его расписание, то всегда оставляла окно по понедельникам, потому что в этот день Аббас приводил в студию коллекционеров и кураторов. Понятно теперь, почему Хелен явилась в Пекод. Должно быть, теперь мои заботы о связях с потенциальными покупателями легли на ее плечи.