— Это мой талисман. Сэм подарил на День отца. Его зовут Чемп. В нем и кусачки есть, и пилка по металлу, и увеличительное стекло… Я с ним никогда не расстаюсь, только в самолет не беру, а жаль — с ним, наверное, можно и «боинг» починить.
Бен открыл ножницы и принялся подстригать стебли роз. Обрезки падали в ведро. Зрелище это — уверенные неторопливые движения рук, держащих розы, — подействовало на меня успокаивающе. Я отметила, что он подрезает стебли наискосок, чтобы им легче было вбирать воду. Мне нравилось думать, что он носит подарок сына как талисман. В этот миг мне нравилось в нем абсолютно все.
— Ну вот, ночью ты сбежала, а теперь и вовсе ни слова сказать не хочешь. — Он начал расставлять цветы в вазе. — И как это понимать?
Я выключила воду и откашлялась.
— Ты ведь не прочел мою записку, да?
Бен поставил в воду последний цветок, полез в другой карман, вытащил сложенный лист бумаги и развернул.
— Это? «Дорогой Бен, прости, я не готова». — Он сердито скомкал бумагу и забросил получившийся шарик в мусорное ведро. — Нет, так не пойдет. Это только первый абзац. Расскажи, что там дальше.
Вновь онемев, я отвела взгляд и стала смотреть на сморщившийся и распухший палец. Больно было — словно пчела ужалила.
— Нора.
Можно ли ему доверять? Я мастерски умею выбирать не достойных доверия мужчин. Я неуверенно пожала плечами и подняла взгляд.
Он сверкнул карими глазами:
— Думаешь, мне легко было решиться прошлой ночью? Легко так открыться? Думаешь, мне не хотелось сбежать? Хотелось. Но я сказал себе: не упусти ее, даже если боишься новой потери. Она — особенная.
— Бен, я…
— Чтобы вот так прийти поговорить, мне пришлось долго собираться с силами. Чтобы сказать тебе — не надо мне никаких «дорогих Бенов». Я не собираюсь снова дожидаться под воротами, чтобы меня впустили. Я не рыцарь, а ты не принцесса, которую будят волшебным поцелуем. Либо мы идем друг другу навстречу на равных, либо…
Мне не хотелось, чтобы он продолжал. Мне не хотелось его терять.
— Ш-ш-ш. — Я приложила припухший палец к его губам. И поцеловала его, и целовала до тех пор, пока вокруг нас снова не зашумел океан.
Волна схлынула, но мы долго лежали, держась за руки, покачиваясь в темных водах, и течение медленно несло нас, опустошенных, к берегу. Наконец Бен перевернулся и отвел волосы с моего лица.
— Наверное, теперь я могу признаться, что все шесть месяцев видел тебя в самых изощренных своих фантазиях, — улыбнулся он.
— Какой кошмар, — поддразнила его я.
— Да?
— И как, реальность оказалась похожа на фантазии?
— В реальности все гораздо лучше.
Он поцеловал меня. Но в миг, когда наши губы разомкнулись, я ощутила перемену настроения и в себе, и в нем.
Над нами снова нависла зловещая тень убийства. Нигде от нее не скрыться. Бен сел и включил лампу на столике у кровати.
— Что говорит Губбинс?
— Пока ничего. Но Келли подтвердила, что у Стоукса и Хелен была интрижка. Стоукс признался жене, потому что собирался рассказать об этом полиции.
— Значит, у него есть мотив. Теперь Рош должен будет повнимательней присмотреться к этому Стоуксу.
— А Грейс говорит, что у Стоукса мозгов не хватило бы, чтобы так все продумать.
— Если двадцать пять лет занятий журналистикой меня чему-то и научили, так это тому, что люди — они вроде лука. Такие же многослойные.
Тут он был прав, конечно.
— Ты его чуть поскребла — и обнаружила измену. А что он еще может скрывать, кто знает, — обеспокоенно покачал головой Бен. — Насчет его тестя и тещи мой знакомец из «Кэтскилл ньюс» пока молчит. Хоть бы полиция нашла орудие убийства, что ли. Оружие можно проследить, а это уже большое дело.
Я уже хотела было изложить ему свою новую теорию насчет Тобиаса и рассказать о нашем с Грейс плане, но тут взгляд Бена упал на наручные часы, и он всполошился.
— Черт! Уже почти семь вечера!
— А что такое?
— Сэм приезжает домой на День благодарения. Я обещал встретить его в аэропорту. Самолет прибывает в 20:05, а ехать больше полутора часов, даже без пробок. Я совсем потерял счет времени.
— Поезжай, конечно.
Он неуверенно посмотрел на меня.
— Все нормально. Не волнуйся. Все в порядке, — сказала я.
По правде говоря, я даже испытала облегчение — теперь мне не придется выставлять Бена и придумывать какие-нибудь убогие причины для того, чтобы отправить его домой прежде, чем я усну. («Дело не в тебе, Бен, просто я не могу уснуть, когда рядом кто-то есть».)
Он вскочил и принялся торопливо одеваться. Потом нерешительно замер:
— Нора, ты прости, что я так убегаю…
— Беги-беги, — поторопила его я.
— Ты, кажется, о чем-то хотела мне рассказать, — начал он, натягивая джинсы.
— Это не к спеху.
Он сунул носки в карман и натянул лоферы на босу ногу.
— Из аэропорта мы сразу поедем в Нью-Йорк и пробудем там пару дней — Сэм давно не видел бабушку. Я вернусь в пятницу после обеда. Давай поужинаем вместе в пятницу?
— С Сэмом? — скованно спросила я.
— Нет, вдвоем. Я бы, конечно, с радостью вас познакомил, но не хочу тебя торопить.
— Ладно. Давай.
Он сунул мне телефон.
— Забей в память свой временный номер, ладно?
Я кивнула и занялась телефоном. Бен застегивал рубашку. Он наклонился ко мне и поцеловал меня еще раз. Потом взял у меня из рук телефон и подхватил куртку.
— Если будешь говорить с арендодателем насчет текущей крыши в гостиной, скажи, что «Курьер» как раз составляет список худших арендодателей города.
— Правда составляет?
— Нет, но вдруг поможет. — Он подмигнул и тут же посерьезнел: — И окажи мне услугу: проверь, чтобы все двери и окна на ночь были заперты.
Я уже было кивнула, но спохватилась:
— Погоди, я уже ничего не понимаю. Если меня подставляют, значит, мне ничто не грозит. Убийце я нужна живой, иначе на кого он будет валить убийство?
— Это пока теория. Скорее всего, так оно и есть, но пока этого маньяка не поймают, точно мы ничего не узнаем. Поэтому, прошу тебя, запирайся как следует. И не открывай чужакам.
Кажется, Хью и Хелен тоже не открывали чужакам?
Автомобиль Бена еще не успел выехать на дорогу, а меня уже терзали сомнения относительно нашего будущего. Что это было? Мы пересекли Рубикон, и теперь все зависит только от наших собственных желаний? Бен сказал, что не хочет торопить меня. Осталось только набраться храбрости и рассказать ему о моих жутковатых ночных обыкновениях, пока мы не зашли слишком далеко. Поверить, что и тогда он не усомнится в моей невиновности. Но после предательства Хью я разучилась быть храброй, разучилась верить.
Пребывая в самом удрученном состоянии духа, я надела халат и принялась наново расставлять у двери кастрюли. Нет, так жить нельзя — не буду же я строить баррикады из кастрюль всякий раз, когда захочу вздремнуть. Должно быть другое решение, получше. Я решила сделать себе кофе и поискать информацию по клиникам сна. А когда убийцу найдут и все подозрения будут сняты, запишусь на прием.
На кухне у раковины остался лежать Бенов талисман, счастливый нож по имени Чемп. Я взяла его в руки. На красной пластиковой рукоятке было вырезано: «Лучший в мире папа». Понятно, почему Бен никогда не расставался с этим ножом. Он расстроится, когда обнаружит пропажу. А впрочем, по-видимому, Бен вспомнил о ноже почти сразу, потому что с улицы донесся звук двигателя. На дорожку у дома свернул автомобиль.
Я не медлила ни секунды — если Бен и опоздает за Сэмом, то не по моей вине. Зажав в руке нож, я бросилась к входной двери, вновь разбросав кастрюли. Распахнула дверь — и наткнулась на каменные лица Кроули и Роша, задохнулась, как от удара в живот. Кроули явился в форме, Рош — в рубчатых брюках и твидовом пиджаке, на который на сей раз было накинуто пальто-дафлкот.
— Мы хотели бы поговорить с вами, миз Глассер.
Я быстро пришла в себя.
— Только в присутствии моего адвоката, — отрезала я, сжав в кулаке нож Бена.
— Вообще-то это насчет вашего соседа.
— Какого соседа?
— В ходе работы над делом об убийстве у нас возникли вопросы относительно дома по соседству. — Он заглянул через мое плечо в дом. — Вы уже почти все прибрали? Простите, что доставили вам столько хлопот.
Тут он заметил кастрюли на полу, и взгляд его стал озадаченным.
— Это что, тоже мы? Мы стараемся поаккуратней, но не всегда получается.
Я колебалась. Будет ли мой отказ еще одним доводом в пользу того, что я виновна? В самом деле, что такого — ну, поговорим мы о соседях пять минут, и что? Особенно если это в интересах следствия. Я жестом пригласила полицейских входить. Кроули остался стоять у дверей как часовой. Рош шагнул к обеденному столу, вытянул из-под него стул, развернул и сел, широко, по-ковбойски расставив ноги. Жестом он предложил мне сесть рядом, но на глаза мне попалась фотография отца, стоявшая на столе. Отцовский взгляд говорил: «Будь осторожна».
— Я постою, — сказала я. — Чем могу помочь?
Рош почесал подбородок.
— Слышал, в Нью-Йорке собираются устроить крупную выставку работ Уокера. Надеюсь, вас это не расстроило.
«Ты прав, папа. Надо быть осторожней».
— Кажется, вы говорили что-то о моих соседях?
Рош поднял ладонь.
— Это я исключительно из сочувствия к вам, миз Глассер. Будь я на вашем месте, меня бы это до чертиков взбесило. А пришли мы к вам и впрямь по поводу соседа. Этим утром сержанту Кроули сообщили кое-что о строении на другом конце вашего участка. Фермерский дом, знаете?
Я кивнула:
— Вы, наверное, имеете в виду дом Джека Мэнса. Это мой арендодатель.
— Насколько я понимаю, это летний дом, жить в котором можно самое большее до начала сентября. Верно?
— Да.
— Этим утром приходил инспектор, проверял счетчики. С противоположной от фасада стороны, там, где он обычно проверяет данные, обнаружилось разбитое окно.