— Кто-то вломился в дом?
Рош проигнорировал вопрос.
— Электрики связались с Мэнсом. Мэнс попытался дозвониться до вас, чтобы вы посмотрели, но не дозвонился.
— Еще бы, вы ведь забрали у меня те… — тут я запнулась. Этот сукин сын явно играл со мной.
Рош улыбнулся.
— Как я понимаю, он звонил вам и раньше. Он волновался о вас — что неудивительно, если учесть все обстоятельства. Так или иначе, он дозвонился до нашего доброго сержанта и сообщил о взломе. Сержант Кроули взял дело в работу. Мистер Мэнс предоставил нам список ценностей, которые могли быть украдены. В дом и в самом деле вломились, но пропало всего несколько мелких вещиц. Правда, одна из этих пропаж заставила сержанта Кроули связаться со мной. Будучи детективом округа, я, как правило, не занимаюсь местными кражами, однако мы решили, что этот предмет может иметь самое непосредственное отношение к делу.
— Что же было украдено?
— Железный ящик, запирающийся на замок.
— Нора? Это Джек Мэнс, ваш арендодатель и записной бонвиван. Мы с Дэвидом пригласили на выходные друзей погостить. Не дичитесь, заходите к нам сегодня после обеда, выпьем. Заодно и познакомимся получше.
Это была пятница перед Днем поминовения, самый конец мая, когда открывался летний сезон. Той весной я переехала в Пекод. Я не была знакома ни с Джеком Мэнсом, ни с его партнером. Курятник показывал мне риелтор из конторы «Недвижимость в городе и за городом», он же оформил все документы. В те выходные Мэнс приехал в Пекод впервые с тех пор, как я сняла дом. По телефону он показался мне очень милым и забавным. И смешным. Примерно в тот период я осмелела и решилась обзавестись новыми знакомствами в городе. А до этого общалась лишь с Грейс, Маком и их детишками.
— С удовольствием, — сказала я. — Что принести?
— Ваше очарование и банку оливок, если найдется. Рынок был закрыт.
Может, если ему понравлюсь я и оливки (которые у меня, по счастью, были), нам будет проще договариваться о стоимости аренды, прикинула я.
Теплый летний ветерок нес с собой чарующие мелодии Сондхайма. Я вышла из Курятника и пошла по траве к фермерскому дому с солнечными батареями на крыше. На дорожке у дома стояли автомобили — два джипа, серый «мерседес» и один «астон мартин». Ступив на бегущую вокруг дома веранду, я услышала смех. Входная дверь была открыта, и я вошла.
В просторной гостиной собрались вокруг письменного стола полдюжины загорелых красавцев. Я окинула взглядом стеклянные вставки в потолке, высокие окна, полы выбеленного дерева. Современного вида мебель была обита шоколадными, бледно-голубыми и кремовыми тканями разных оттенков. Высокий загорелый мужчина в джинсах и белой льняной рубашке — должно быть, это и есть Джек Мэнс, подумала я, — стоял в центре компании и что-то показывал гостям.
— На прошлой неделе мы с сестрой разбирали отцовский кабинет, чтобы подготовить дом к продаже. Там и нашли. Мы даже не знали, что у отца был такой.
Меня все еще не замечали. Гости увлеченно слушали Джека, разглядывая что-то у него в руках.
— Я решил, что зарегистрирую его на себя и оставлю на память об отце. Но в город не возьму. Там я, того и гляди, не выдержу и выпалю в громилу, который вечно топает в квартире наверху. Или рассчитаюсь наконец с этим типом, который каждый божий день в семь утра заводит прямо у меня под окнами свой отбойный молоток — представляете, парень вылитый Тони Сопрано!
Слушатели расхохотались. Джек поднес к губам мартини. И тут заметил у входа меня.
— А это, должно быть, Нора Глассер, мой арендатор. Она журналистка, работает в местной газете. Наша пекодская Джоан Дидион[6].
— Я польщена. Однако вы явно преувеличиваете.
— Входите же, входите.
Он приветственно взмахнул рукой, в которой был зажат пистолет. Я инстинктивно пригнулась и заслонилась банкой с оливками.
— Да убери ты эту свою пушку, Джек! — прикрикнул на него какой-то мужчина, должно быть партнер Дэвид.
— Простите. Один мартини — и я начинаю воображать себя Энни Оукли[7], — покаянно признался Джек.
Он положил пистолет, поставил на стол мартини, открыл стоявший рядом серый железный ящик и спрятал в него оружие.
— Миз Глассер, вы меня слышите?
— А? Простите.
— Вы как будто отключаетесь.
— Ну, просто я мало спала в последнее время.
Рош натянуто улыбнулся.
— Так бывает, когда человек слишком много думает. — Он испытующе посмотрел на меня. — Я сказал, что в ящике находился пистолет двадцать второго калибра, который, как ни странно, совпадает с калибром пуль, найденных в ходе расследования.
Какое странное чувство — в животе словно клубок змей завелся.
— Вы полагаете, что похититель ящика мог использовать пистолет для совершения убийства?
— Мы рассматриваем этот вариант.
— Но как бы он достал пистолет из ящика?
— Этот ящик очень легко вскрыть. Справится кто угодно, и самыми простыми инструментами.
Он перевел взгляд на швейцарский нож, который я держала в руке. Я тоже посмотрела на нож. И сунула его в карман халата.
— Вы дрожите, миз Глассер.
— В самом деле? Здесь прохладно. Надо разжечь камин, — сказала я и обхватила себя за плечи.
— Мы хотели бы знать, не замечали ли вы чего-нибудь необычного между, навскидку, восемнадцатым октября, когда проверяли счетчики в последний раз, и четырнадцатым ноября, накануне убийства.
Насколько мне было известно, на участке кроме меня бывал разве что почтальон.
— Нет.
— Я надеялся, что вы могли что-то видеть. Вы живете ближе всех.
Наши взгляды скрестились. Я моргнула первой. Он торжествующе ухмыльнулся.
— Что ж, благодарю вас за то, что уделили нам время. Если что-нибудь вспомните, звоните. Нам важны даже самые мелкие детали.
Он встал со стула и пошел к двери.
— Детектив!
Он остановился.
— Если можно, верните мне телефон и компьютер.
Он даже не обернулся.
— Мы их еще подержим.
Дождавшись, пока полицейский автомобиль выкатится с дорожки, я достала новый розовый ноутбук «Эйсер Эспайр», подключила его и открыла Гугл. Поиск дал полтора десятка ссылок. Оказалось, что вскрыть железный ящик с замком можно и вовсе без инструментов. В одном видео на Ютьюбе это делали обычной канцелярской скрепкой — и в считаные секунды.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
— Ивонн!
Обогнув выстроившиеся у стены пустые кресла на колесах и медицинские каталки, я вбежала в холл. Рядом с сестринским постом маячил яркий желтый тюрбан в черную полоску, чем-то напоминавший шмеля из мультфильма.
— Ну-ну-ну, притормози! — сказала Ивонн, жестом регулировщика поднимая руку. Я остановилась рядом с ней.
— Как она? — тяжело дыша, выпалила я.
— Все хорошо. Врач был, сказал, она поправится. Не бойся.
Она обняла меня, облапила, могучая, как медведица, прижала носом к огромному, будто обруч, кольцу серьги. Похлопала меня по спине так и сяк и наконец отпустила. Должно быть, вид у меня по-прежнему был потерянный, потому что она тут же схватила меня за плечо и встряхнула:
— С ней все будет нормуль. Слышишь?
Я кивнула.
— Но что случилось?
Ивонн отпустила мою руку, развернулась и ушла к пластиковым стульям, стоявшим в ряд у противоположной стены холла. Грузно плюхнувшись на один, она похлопала по соседнему. Я села.
— Я к ней в восемь пошла, чтоб отдать твой номер телефона, ну, ты же просила, подхожу, а она как закричит из комнаты. А дверь не открывает. Я давай звать охрану, вскрыли мы дверь, а тетушка твоя в ванне сидит, совсем замерзла. У ней сил встать не было. Я говорю — так слила бы холодную воду да напустила погорячей! Да только у нее уж и ум за разум зашел, чуть насмерть не замерзла. Врач сказал, это у ней микроинсульт. Спасибо, что воспаления легких не случилось. Врач к ней еще утречком заглянет.
Я откинулась на спинку стула и длинно выдохнула.
— Значит, инсульт. Сильный?
— Да не очень. Три из десяти, если десять — самый сильный.
Только бы эти «три из десяти» не лишили ее рассудка!
— Она еще и не пила ничего, вот у ней в голове все и перемешалось. — Ивонна недоверчиво покачала головой. — И ведь в ванне сидела, воды вокруг полно — а не пила.
— Спасибо тебе, Ивонн. Спасибо, что дождалась меня. Пожалуйста, возьми… — И я полезла за кошельком, но она накрыла мою ладонь своей:
— Тебе сейчас и без того нелегко. Потрать это лучше на себя или на тетушку свою.
С этими словами она взяла лежавший на стуле с другой стороны от нее черный кожаный плащ и такую же сумку и встала.
— Будь поласковей с этой девочкой, ладно, Мари? — попросила она молоденькую ночную сестру, которая слушала наш разговор из-за стойки. — Ей и так уже досталось на неделе.
Ивонн повернулась ко мне и наклонила голову:
— Ты на праздник-то уже решила, куда пойдешь?
Ах да, День благодарения. Я и позабыла о нем. А ведь до него оставалась всего неделя. Но тетушка была больна, сама я пребывала в очень шатком положении с точки зрения закона — до праздника ли тут? Того и гляди, встречу День благодарения в больнице или в тюрьме.
— Я пока не знаю.
— А то приходи ко мне, вместе с тетушкой, — предложила Ивонн.
— Спасибо. Спасибо, ты очень добра. Можно я подумаю?
— Ой, ну конечно. Ты же не из этих, которые даже индейку и ту соевую? Потому что тут я пас. У меня-то самая обычная, только здоровенная такая, хоть весь праздничный парад накорми, и еще на целую баскетбольную команду останется. Ты звони тогда, лады?
Она ободряюще сжала мое плечо и плавно, враскачку, зашагала через холл к выходу. Я смотрела ей вслед, тронутая ее простодушным приглашением. На миг мне даже показалось, что мир вокруг стал добрее.
Мари, ночная дежурная, одарила меня сочувственным взглядом и объяснила, как пройти к палате тетушки. Отыскать ее оказалось несложно — клиника была невелика, всего-то десяток помещений на одном этаже. Из пластикового держателя на стене у двери торчал край медицинской карты с написанной на ней фамилией — Левервич. Я нерешительно приоткрыла дверь. В комнате не горел свет, занавески на окнах были спущены. Что же стало с тетей?