— Мне повезло целых два раза.
В его голосе звучала искренность. Но что такое везение, как там говорится? Везение — это возможность плюс готовность. Я боялась, что он — моя возможность, и боялась эту возможность потерять.
— Я по тебе скучаю, — сказал Бен.
— И я по тебе. — И я быстро сменила тему, чтобы не расплакаться: — Ты в итоге опоздал к Сэму?
— Почти на час. Но он по уши ушел в новый айфон и не особо возмущался.
— Не волнуйся за меня. Побудь с сыном… Ой, чуть не забыла. Ты оставил у меня свой нож.
— Знаю. Сбереги его для меня.
— Ладно.
— Ав пятницу мы ужинаем вместе.
Если к тому времени я не окажусь за решеткой.
— Нора?
— Да-да. В пятницу.
— Но я надеюсь, что увижу тебя еще раньше. Во сне. Можешь ничего не надевать.
Если бы можно было встречаться во снах!
— Увидимся ночью, — сказала я.
Пошел дождь. Я ушла к Ладе, чтобы еще раз взглянуть на нее перед отъездом, но так и не смогла оставить ее одну. Я решила, что попробую вздремнуть прямо в кресле. Конечно, я понимала, что, если начну ходить во сне, меня того и гляди поймает медсестра, после чего случай получит огласку. Но утром я проснулась безо всякого следа «гулек», как называла тетя Лада мои ночные гулянки по клубам еще в колледже. В те времена я, бывало, всю ночь танцевала с друзьями, а потом забегала к тетушке позавтракать. Она всегда вставала в пять утра, и, когда я приходила, пекла мне блины и выслушивала рассказы о моих похождениях.
Череда картонных стаканчиков с жидким кофе, который наливал автомат у сестринского поста, наконец сложилась в нормальную дозу кофеина, на которой я уже могла функционировать. Потом я еще несколько часов держала Ладу за руку, пока врачи брали у нее очередную серию анализов. Пришел врач и сделал осторожный, но все же вполне оптимистический прогноз, оговорившись, впрочем, что после обеда необходимо будет проделать еще какие-то тесты. Серый день начался и закончился в больничном мирке. Впрочем, я находила какое-то облегчение в том, чтобы хлопотать над тетушкой вместо дум об убийстве. Я даже написала в аукционные дома, хотя для этого мне пришлось торчать на улице под дождем. Потом заглянул Ладин приятель Морт, а там и солнце выглянуло. Лада наконец начала улыбаться и снова стала походить на себя прежнюю. Тут и я повеселела.
Я ушла в полночь — пробежала по тропе меж кедров, вдыхая морозный воздух, и выскочила на стоянку. Высоко в небе плыла в окружении пушистых серых облаков огромная желтая луна — волчий глаз в серой глазнице. Я повыше подняла воротник, потуже закуталась в плащ и торопливо побежала к машине.
Мост Харбор-бридж остался позади, и теперь передо мной тянулась длинная темная дорога. Ни единого автомобиля впереди. Ни единого проблеска фар сзади. Даже автомобиля сержанта Кроули и то не было на его обычном месте — впрочем, это вовсе не значило, что полиция не следит за дорогой. На этом заброшенном участке Крукд-Бич-роуд имелось предостаточно укромных местечек для засады — темный лес по обе стороны от дороги стоял стеной. Очень может быть, что по ночам за эту стену прятались полицейские.
Когда я подъехала к Курятнику, луну окончательно затянуло облаками. На клочке земли, зажатом между зелеными стенами изгороди, ютился укутанный тенью длинный низкий дом с садовым сарайчиком. За домом было поле, а за полем темнел лес. Я уезжала в такой спешке, что забыла включить уличный свет, и теперь долго, щурясь, искала нужный ключ в связке других, не менее нужных. Правда, в конце концов я догадалась подсветить фонариком в телефоне.
На крыльце меня встретил крепкий запах сигарет и жженой веревки. Я замерла, потом завертела головой, посветила телефоном на дорожку и на кусты.
Там никого не было. И ни звука. Я медленно повернулась к двери и опять чихнула. Луч телефонного фонарика скользнул вниз, выхватив из темноты пару окурков, глубоко втоптанных в сизалевый коврик у входа. Наверное, это опять полицейские приезжали с расспросами, подумала я. Но тут же вспомнила, что ни разу не видела ни Роша, ни Кроули с сигаретой. Я наклонилась, подняла окурок и поднесла его поближе к телефону. На окурке был изображен стилизованный орел. Я так и застыла.
«Америкэн спирит».
Что-то затрещало в зеленой изгороди за домом. Я дернулась и тут же уронила телефон. Он подпрыгнул на бетонных ступенях и упал на гравий. В глаза мне ударил яркий свет чужого фонаря.
— Привет, Нора. Я тут прорву времени прождал, терпеть уже просто никаких сил не было.
Ослепленная, я моргала глазами, с трудом различая происходящее, но голос узнала безошибочно.
— Стоукс?
— Что это ты допоздна разъезжаешь? На свидании была? — спросил он. Что-то в его тоне было странное. Я почувствовала прилив адреналина.
«Спокойно. Говори с ним».
— Я навещала тетю, — сказала я и демонстративно стала нашаривать ногой телефон. — А ты что тут делаешь? И где твоя машина? Я ее не видела.
— А я на велосипеде. — Луч фонаря скользнул к сараю.
Перед глазами плясали темные пятна, однако в тени у сарая действительно угадывался велосипед.
— Налобный фонарь — отличная штука, только очень уж быстро батарейки садятся, — сказал Стоукс. Раздался щелчок, и все вокруг погрузилось в темноту. — Я взял велосипед, чтобы не будить Келли. Машину она бы услышала. Черт, я еле уговорил ее вернуться домой. Она все твердила, что поживет у Грейс.
Только не это! Что он с ней сделал?
— Ты ведь знаешь, почему она ушла? — спросил он.
Я услышала, как он сделал ко мне шаг, другой. В горле поднялась тошнота. Ноги дрожали от напряжения, как у бегуна на стартовой линии. В темноте я могла различить лишь массивную кряжистую фигуру Стоукса.
— Она вернулась, но выгнала меня спать на диван. Я не мог уснуть. Этот проклятый голос все никак не затыкался. Голос в голове — талдычит и талдычит, никакого покоя от него нет.
Я сделала шаг назад. Но бежать мне было некуда — входная дверь оставалась заперта.
— И зудит, и зудит. Одно и то же. Даже уснуть не могу. «Зачем ты так, Стоукс? Как ты мог? Ублюдок, сукин сын».
Я почувствовала, как напряглись мышцы шеи. Если мне удастся проскочить мимо него в поле, я побегу со всех ног и, возможно, сумею оторваться от него в лесу. Но что, если он бегает быстрее? Я зашевелила пальцами, перебирая и перекладывая ключи. Время растянулось и стало тягучим, медленным. И все же — спустя целую вечность — кулак мой ощетинился остриями ключей, словно шипами, и я изо всех сил сжала пальцы.
— Ты ведь знаешь, каково это — ненавидеть того, кого любил когда-то? Правда, Нора? Ты ведь знаешь эту ненависть?
Он подошел еще ближе. Теперь он стоял так близко, что я чувствовала исходящий от его одежды запах дыма. Запах алкоголя в его дыхании. Острый запах его пота. Я тяжело сглотнула. Язык отяжелел как свинец.
— Знаю, — сказала я.
— Ты тоже не могла смотреть на Хью после такого, да? Каков мерзавец… Ты, наверное, чего только ему не желала. И представляла, как сама с ним расправляешься, правда? Тебе хотелось отомстить? Хотелось?
Я крепко сжала кулак с шипами ключей. «Еще один шаг, мистер, и тебе не поздоровится».
— Хотелось, да?
— Да.
— Черт!
Я услышала, как он хлопнул себя по джинсам, развернулся и пошел прочь, расшвыривая ногами камушки.
— Так что же мне теперь делать, Нора?
— С чем?
— Келли меня возненавидела. Она хочет развестись. Пусть, говорит, у тебя член сгниет и отвалится. А если не отвалится, она сама его отрежет, как эта, из Виргинии, ну как ее… ты не помнишь? Лорна или как-то так…
От снизошедшего на меня облегчения я даже не сразу поняла, о чем речь.
— Лорена Боббит?
— Да, точно. Но я же не любил Хелен! Я любил только Келли, и больше никого. Помоги мне, Нора, прошу тебя! Мне больше не к кому идти. А ты все это знаешь изнутри. Ты бы простила Хью, если бы он тебе что-то такое особенное сказал? Или сделал? Скажи мне, чего она от меня ждет?
Искренность в его голосе мешалась с отчаянием. Я упала на коврик у двери и расхохоталась.
— Что тут смешного?
— Ничего, я просто… от облегчения. Ты меня напугал. Ты что, забыл, что у нас тут бродит убийца?
— Ой, блин! Прости. Я с этой историей совсем чокнулся.
— Пойдем в дом, там и поговорим. На улице слишком холодно. Только сначала помоги мне найти телефон, ладно? Где там у тебя был фонарик?
Волосы у него были немыты и блестели от жира. Он давно не брился. Под ногтями грязь. Джинсы стояли колом — того и гляди, уйдут на своих двоих. Я полезла в холодильник и налила Стоуксу пива, а себе — водки; Стоукс все это время вертел в руках фонарь, стараясь не глядеть мне в глаза. Из кармана он достал пачку сигарет.
— Не кури, пожалуйста, в доме.
— Извини, — сказал он и накрыл сигареты ладонью. — Я закурил, когда Келли забеременела. Испугался, что ли. Все так быстро менялось. Келли больше не хотела заниматься сексом. В постели только и разговоров было о том, что у нее грудь болит и ноги отекают. А Хелен… ты в курсе, что она брила киску?
— Господи, да откуда? — Я помотала головой. Это была картина не из тех, которые хочется сохранить в памяти.
— Мы с ней такое вытворяли. В самом забористом порно такого не увидишь. Келли бы со стыда умерла от одной мысли о таком.
Неужели в этом все дело? Неужели Хью просто променял меня на сексуальную тигрицу? Ему было скучно со мной в постели? И поэтому он крутил с Хелен и с другими девицами?
— А, да неважно. Хелен меня просто использовала — теперь-то я понимаю. Я был тупой идиот. Член вместо башки. Я хочу только одного: чтобы Келли вернулась. Я люблю ее. Жить без нее не могу. Хочу заботиться о ней и о нашем ребенке. Как сделать, чтобы она меня снова полюбила? Расскажи!
Мучившее его покаяние явно мешалось с самолюбованием. Ну что я могла ему сказать? «Твоя жена забеременела, и сексуальное влечение у нее ослабло. Она испытывала физический дискомфорт. Чуть больше любви и внимания — и ты разогрел бы ее, да и мягкое порно еще никто не отменял. А ты вместо этого пошел налево. Жена тебя не хотела, а ты в отместку разбил ей сердце. А может, ты просто боялся быть отцом, и вместо этого показал себя эгоистичным ребенком»?