Однако я всерьез задумалась: что мог предпринять Хью, чтобы смягчить мои чувства, и мог ли? Простила бы я его, если бы не беременность Хелен? Я не знала. Кажется, я простила ему его интрижку и не ставила ультиматумов. Или… нет. Не простила. Просто закрыла на нее глаза. Промолчала и стала соучастницей. И если бы я осталась — как Хиллари Клинтон, как бесчисленные женщины, не умеющие уйти от изменника-мужа, — я сама была бы виновна в своем несчастье.
— Здесь самое главное — доверие, — сказала я и налила себе еще водки. — Постарайся снова завоевать ее доверие. Но это будет непросто. И очень небыстро.
— Но ведь у меня еще есть шанс?
Я кивнула. Кто я такая, чтобы отрицать эту вероятность? Иные легко прощают.
— Я вот что думаю. Не спеши, не наседай на Келли. Не удивляйся, если она сначала потеплеет, а потом как с цепи сорвется. Если она будет выспрашивать какие-то интимные подробности твоей интрижки — молчи. Спросить-то она спросит, но, если ты ответишь, причинишь ей такую боль, что она этого вовек не забудет. Почаще повторяй ей, что вел себя как идиот. Показывай, что хочешь стать хорошим отцом. Она ходит в школу будущих родителей — ходи с ней вместе. Если ты и в самом деле любишь свою жену и хочешь спасти брак — действуй.
Стоукс благодарил меня так долго и так горячо, словно я была врачом, который спас его застрявший в мяче для боулинга палец. Он даже сказал, что поможет мне разжечь камин. Я приканчивала третью стопку водки, смотрела, как Стоукс возится у огня, и в этот миг была почти уверена в том, что он не убивал Хью и Хелен. Не знаю, как Тобиас добрался до пистолета, но как-то все же, видимо, добрался. Да, решительно сказала себе я, их убил Тобиас.
Потому что за исключением Тобиаса кандидатура оставалась всего одна.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Проснувшись, я рывком села в постели. Который час? В голове словно вода перекатывалась. Я и не помнила, когда в последний раз столько пила. Я перекатилась на бок, взяла лежавший на столике у кровати сотовый телефон, но обнаружила, что у него села батарея. Я воткнула в телефон зарядку, и он почти сразу же зажужжал. Грейс. Похороны. Черт!
— Нора, я уже в церкви. А ты где? — зашептала Грейс.
В постели. Но я не помнила, как ложилась в постель.
— Ты прошлой ночью… не… ну, ходила гулять?
— Не знаю, — призналась я и откинула одеяло. — Вроде бы нет. Займи мне место. Уже еду, — выпалила я, выскочила из постели, запустила пальцы в воронье гнездо у себя на голове и торопливо осмотрела дом.
— Послушай, вчера вечером Келли решила вернуться домой. Я предлагала ей остаться, но она не захотела. Но ты не волнуйся. Она разрешила Маку проводить ее, а он пригрозил Стоуксу, чтобы тот с нее пылинки сдувал. Даже если Стоукс убийца, он ее и пальцем тронуть не посмеет.
На кухне было темно.
— Стоукс приходил ко мне вчера, — сказала я.
— Стоукс? — недоверчиво переспросила Грейс. — Что ему было нужно? Он тебе ничего не сделал?
Я шагнула в гостиную и остановилась. Стопки кастрюль у двери не было, они валялись по полу. Черт возьми!
— Он просто хотел поговорить. Со мной все в порядке. Я тебе потом расскажу, — ответила я. — Что там у тебя происходит?
— Я приехала пораньше и поговорила с Рут Уокер. Ты была права: они уже обратились к своему юристу и запросили опекунство над Кэлли Уокер. У тебя точно все хорошо?
— Точно. Видишь? Я так и думала. — Я прижала руку к сердцу. Новости были отличные. Тобиас действовал как по писаному. Он идеально подходил на роль убийцы.
— После похорон они сегодня же вечером улетают домой и берут с собой Кэлли, — сказала Грейс. — И еще… Тобиас что-то говорил о Фонде защиты американской семьи, который сам основал. Он сказал, что очень сожалеет о необходимости возвращаться в Линчбург так скоро, но у него назначена важная встреча с юристом фонда.
— Ясно. Будет выяснять, как бы спонсировать фонд из денег Хью.
— Вот и я так думаю, — согласилась Грейс. — Так что давай быстрей сюда, одна нога здесь — другая там.
— Пресса приехала?
— Пока нет. Я займу тебе место в задних рядах, — пообещала подруга и отключилась.
Я торопливо всыпала в кружку с водой четыре ложки быстрорастворимого кофе, бросила в рот пару таблеток ибупрофена и залпом выпила кофе. Спешно перебрав вещи в шкафу, я вытащила черную юбку-карандаш, черную водолазку и черные ботинки. В доме было холоднее обычного, а значит, на улице похолодало, поэтому я схватила еще ушанку (форменную армейскую шапку времен СССР, которую подарила мне на день рождения тетушка лет десять назад) и вязаный черный шарф. Оделась, подвела глаза, подкрасила губы, позвонила тетушке, справилась о ее здоровье и через пятнадцать минут уже выбегала из дома. Я не хотела входить в церковь последней, у всех на виду, но мне во что бы то ни стало нужно было повидаться с Тобиасом вживую. Мной владела какая-то неясная вера: я посмотрю ему в глаза и пойму, убил ли он брата.
На улице было сыро и холодно, небо затянуто сплошной пеленой тяжелых серых туч. «Как сталь пистолета», — подумала я, открывая машину. Я все время думала о пистолетах, точнее — об одном пистолете, том, что был украден из дома Мэнса. Меня по-прежнему терзали сомнения. «Проснись, Нора, выпей кофе. Вспомни про бритву Оккама. Самое простое объяснение гласит, что это ты украла пистолет у соседа, когда ходила во сне. И убила ты тоже во сне».
«Нет, я не крала. И не убивала».
Воздух дышал обещанием снега. В прошлые годы благодаря так называемому береговому эффекту снег приходил в Пекод лишь после Рождества, однако по всему выходило, что снегопад может начаться с минуты на минуту. Я подняла воротник плаща, обмотала поверх него шарф и опустила уши шапки. Можете называть меня Masha, подумала я, поймав свое отражение в зеркале заднего вида. В прошлые времена Хью немедленно схватился бы за кисти, чтобы написать непостижимую русскую ведьму, которая смотрела на меня из зеркала. А потом, конечно, потащил бы ее в постель.
Кроули был на месте — сидел в своей черно-белой патрульной машине у поворота на Крукд-Бич-роуд. Он вовсе не собирался прятаться. Полицейский автомобиль выкатился на дорогу и поехал за мной следом.
— Развернитесь, — посоветовал женский голос из навигатора. — Развернитесь.
— Может, ты и права, — согласилась я.
Чтобы не дать Кроули ни единого повода придраться, я ехала даже медленнее разрешенного. Чтобы отвлечься, я включила радио, хотя, конечно, знала, что в здешних местах сигнал все равно не пройдет. На волне пскодского радио шуршала статика. Канал классической музыки подвывал тонко и неразборчиво. Зато христианская радиостанция журчала чисто-чисто, что твоя святая вода.
— Почему мы молчим, почему не требуем, чтобы избранные нами представители принимали законы, соответствующие нашим христианским ценностям? Аборт — лишь одно из многих преступлений, покрываемых безбожниками в Вашингтоне, — ярился оратор. — А прелюбодеяние? Библия гласит, что карой за прелюбодеяние — смерть!
Я выключила радио. Почему-то эти деятели вечно ударялись в экстремизм — просто какой-то Талибан американского разлива. Интересно, Фонд защиты американской семьи тоже несет в массы идеи религиозного радикализма, которые потом могут выливаться в самое настоящее насилие? Я подозревала, что Тобиас уже нанял юристов и засадил их искать дыру, сквозь которую можно будет вытащить часть наследства Кэлли. А может, до денежек можно будет добраться, лишь когда девочке исполнится восемнадцать? Успеет ли он промыть ей мозги настолько, чтобы она своими руками отдала дядюшке миллионное наследство?
Впереди показалась развилка и поворот на бухту Шарлотты. Для прощания Тобиас выбрал старинную лютеранскую церквушку, стоявшую в полях в нескольких милях к югу отсюда (евангелической церкви в окрестностях Пекода не нашлось). Церковь бухты Шарлотты располагалась на краю владений одного из старейших фермерских семейств округа. Летом двор церкви обступали ряды кукурузы, тянувшиеся до самого берега. Церковная паства давно переместилась в церкви покрупнее и поближе к городу, после чего епархия прекратила богослужения и начала сдавать церковь в качестве помещения для проведения разнообразных церемоний. Мне случалось бывать здесь на благотворительном вечере Фонда спасения животных. Настоятеля у церкви не было, ведь и церковью она, строго говоря, не считалась. Странно, почему Тобиас не стал проводить настоящую поминальную службу по брату? Допустим, он убийца, но он религиозен. Может быть, действующие церкви были слишком велики для намеченного им скромного сборища? Или они все уже заняты?
Впереди показался белый шпиль. Кроули притормозил и поотстал. На стоянке уже стоял черно-белый патрульный автомобиль; Кроули запарковался рядом и проследил за мной взглядом. По обе стороны дороги плотно стояли машины посетителей церемонии. Черт! Пресса таки прознала про службу — перед самым входом в церковь были вкривь и вкось припаркованы целых три фургона со спутниковыми антеннами на крыше. Галдящая стая репортеров расположилась под голыми дубами, обрамлявшими кирпичную дорожку, которая вела к дверям церкви. Дорожка воскрешала в памяти старинное армейское наказание, когда виновного прогоняли сквозь строй, вооруженный шпицрутенами.
Лиззи стояла на улице — черная вязаная шапка, пальто-бушлат, фотоаппарат на шее. Устроившись между двух катафалков, она беззаботно болтала с водителем. Умная девчушка. Рассчитывает получить пару-тройку выразительных кадров, когда начнут выносить тела. Но секунд через десять она — и вся прочая журналистская братия — сделает стойку на меня.
Я подметила высокую изгородь из каких-то вечнозеленых растений, уходившую за церковь, и вспомнила, что в прошлый раз парковалась там, сбоку. И еще я вспомнила, что в церковь можно войти через задний ход и так избежать встречи с прессой. Я съехала пониже на сиденье, натянула на нижнюю часть лица шарф и поплотнее нахлобучила на лоб ушанку. Подбавив газу, я краем глаза заметила, что репортеры обернулись на звук мотора, но я уже миновала катафалки и завернула за угол, на парковку. Там уже стоял «приус» Грейс и еще несколько машин. Я припарковалась и, опередив операторов с камерами, быстро взбежала по ступенькам, ведущим в церковь.