— Он лжет.
— Защищаясь, он в вас выстрелил. Вы убежали. Он погнался за вами. Вы упали и поранили ногу. Он нашел вас, но ничего не успел сделать, потому что охотник неправильно истолковал увиденное и выстрелил ему в руку.
— Он лжет, клянусь! Спросите охотника. Джейка.
— Мы обязательно его допросим. — Рош помолчал. — А вы неплохо умеете обманывать людей. Ловко вы провели сержанта Кроули.
Я сунула руку под одеяло, но не успела я дотянуться до блокнота, как Рош выхватил пистолет:
— Не двигайтесь.
— Черт, — сказал Мак.
— Я просто хону достать блокнот.
— Только очень медленно.
Я медленно вытянула истрепанный блокнот:
— Вот что хотел отобрать у меня Аббас. Поэтому он пытался меня убить. Здесь его мотив.
Рош принял блокнот и недоумевающе уставился на обложку.
— Здесь наброски, из которых видно, что Аббас знал, что Хью хочет отказаться от его услуг. Аббас потерял бы на этом миллионы, — сказала я. — Это был бы конец его карьеры. Если хотите, я могу объяснить подробнее.
— Вам с мистером Масутом еще много предстоит объяснить, — сказал Рош, вставая. — Когда вы придете в себя, я допрошу вас обоих.
— Нет! — вскричал Мак, не в силах сдержаться.
— Хью и Хелен убил Аббас Масут, — в отчаянии повторила я.
— Поживем — увидим.
Ну, по крайней мере, Рош не выпустит Аббаса, подумала я, но мне по-прежнему было страшно.
— Мак, позвони, пожалуйста, Дугласу Губбинсу. Скажи ему, что меня арестовали.
Свет прожекторов отражался от снега, заливая окрестности слепящим белым сиянием. Мак и Эл вынесли меня из засидки. На месте преступления работали полицейские — проваливаясь в снег в своих бумажных бахилах, натянув пластиковые перчатки, они измеряли углы и траектории, расстояния и размеры следов. Они брали образцы ДНК и образцы крови. Стрелу Джейка и пистолет Аббаса посыпали специальным порошком, выявляющим отпечатки пальцев. Лаборатория подтвердит, что из пистолета стреляли несколько раз подряд, уже у самого залива — улика, которая (как я надеялась) укажет на то, что Аббас хотел убить меня, чтобы сохранить свою тайну.
Шесть главных вопросов у полицейских те же, что и у журналистов, — кто, что, когда, где, почему и как. В распоряжении полиции имеется множество научных методов, которые помогают собрать данные и сконструировать для прокурора такое обвинение, от которого виновному не отвертеться. На один только вопрос не может ответить вся их наука, и вопрос этот — почему. Мне очень хотелось верить, что записная книжка с черепашками на обложке даст на него ответ.
По дороге Мак включил радио и связался с больницей. Голос его был слышен даже в салоне «скорой помощи».
— Есть пациент. Женщина, сорок один год, белая. Возможно, гипотермия.
Он диктовал мои данные, а мы тем временем катили по темной дороге, и снег хрустел под колесами, а за нами неотрывно ехал полицейский автомобиль. Мне поставили капельницу, и в левую руку потихоньку вливался теплый физраствор. Правая рука была прикована к поручню каталки. Тугой металлический браслет неприятно сдавливал кожу, и я недовольно шевелила рукой, отчего цепочка наручников стучала о поручень.
Эл коротко обернулся на стук, но в глаза мне не смотрел. Он пристроил свое громоздкое тело на краю скамьи у самой двери и молча заполнял прикрепленные к планшетке бумаги. Опустив взгляд, он вернулся к своей работе. Ему явно было не по себе оттого, что мы остались наедине. Я решила сломать лед:
— Разве Стоукс с вами больше не ездит?
— Он в больнице.
— Заболел?
— Нет, у них с ребенком неладно.
— О нет, — простонала я.
— Да нет, уже все хорошо. Ребенок в безопасности. Мать и ребенок чувствуют себя хорошо.
Машина угодила колесом в яму, и Эл снова поднял глаза. На этот раз наши взгляды встретились. Я уже знала, что значит такой взгляд. Вина. Он торопливо отвел глаза и снова погрузился в работу.
— Прости, Эл. Я не хотела никому делать больно.
— Тебе не за что извиняться, — сказал он, не отрываясь от бумаг. — Это же не ты всадила стрелу в того парня. И Уокеров ты не убивала. Я готов об заклад побиться, что это не ты.
— Спасибо. Но я не об этом, а о «Советах для жизни». Я не хотела делать тебе больно.
Рука Эла замерла.
— Я понимаю, почему ты зол как черт. Ты решил, что я насмехаюсь над тобой. Но это не так, честное слово. Я не хотела делать тебе больно. Прости.
Эл натянул пониже свою кепку и снова уставился в бумаги.
— Эл.
Прошло несколько секунд. Он вздохнул.
— Я никогда в жизни столько не работал, а все равно едва свожу концы с концами, — горько произнес он. — Расходы растут и растут, хоть ты плачь. А у меня еще двое на подходе, им в колледж надо… Не продохнуть уже от счетов. Одна дебильная работка за другой, ношусь туда-сюда, чтоб хоть сколько-то заработать. Времени вечно не хватает. Шинейд и девочек не вижу целыми днями. Ну я и пошел вразнос. Взбесился, в общем. Жуть как взбесился.
Он покачал головой и вновь замкнулся в себе.
— Я не хотела тебя оскорблять. Ты надежный человек. Я тебя очень уважаю.
— Да ну?
— Ты заботишься о семье и о благе общества. Вот смотри, ты работаешь на износ, а все равно пошел в волонтеры. Учишь детей. Спасаешь жизни. Прости меня, пожалуйста.
Он умолк. Потом снял кепку и уставился на ее макушку. Наконец он провел рукой по коротко остриженным волосам, натянул кепку обратно и поднял голову.
— Это все скоро кончится, и ты снова будешь работать в газете, — сказал он. — Сделаешь для меня одну вещь?
При мысли о том, что Эл уверен в благополучном исходе дела, у меня на сердце потеплело.
— Какую?
— Если будешь и дальше вести колонку, пиши что-нибудь смешное.
— Постараюсь! — Я с облегчением улыбнулась.
Рация Эла затрещала, и из нее донесся голос Мака:
— Звонит Бен Викштейн. Просит сообщить Норе, что он выехал в больницу. Спроси, она хочет ему что-нибудь передать?
Я отрицательно покачала головой.
Я была рада возвращению Бена. Мне многое надо было ему сказать. Но — с глазу на глаз.
— С ней все в порядке, Мак, — сказал в микрофон Эл, выключил рацию и с любопытством уставился на меня: — Так вы с Беном… ну?..
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Ближайшая реанимация находилась в больнице Массамата, в семнадцати милях от Пекод-Пойнт. Мы проехали на стоянку «скорой помощи». Эл открыл двери фургона, и внутрь ворвался уличный шум. Эл посмотрел на меня.
— Там репортеры, — сказал он.
Дожидаясь развязки дела, представители прессы, должно быть, непрестанно слушали полицейские радиочастоты и радиосвязь «скорой помощи». Они отследили звонок по девять-один-один. Что ж, по крайней мере, они стояли достаточно далеко, и мне не надо было прятаться от них с головой под простыню. Мне подумалось, что среди них может быть Лиззи, которой не терпится написать статью о моем аресте, и при мысли об этом мне стало совсем нехорошо.
Эл и Мак выгрузили мою каталку и повезли ее по пандусу в реанимацию. Рядом шагал офицер из полицейского управления графства.
— Нам ведь можно с ней остаться? — спросил его Мак.
— В моем присутствии, — кивнул полицейский.
Каталку завезли в смотровую, и полицейский остался караулить за дверью. Пришел медбрат, бросил нам «здрасте», сунул мне в рот электронный градусник и стал ждать результата измерений. Мак развернулся и пошел к двери.
— Держись, Нора. А я пойду поищу Бена и попробую провести его сюда.
Медбрат забрал градусник и вышел. Со мной остался только Эл. Неохотно переставляя ноги, он подошел к каталке и снял кепку.
— Ты извини меня за те письма в редакцию, Нора. Просто надо было как-то спустить пар.
— Я понимаю, Эл. Ничего. Знаешь, поезжай домой. Здесь ты все равно ничем не поможешь. Спасибо тебе за все. И передай привет Шинейд.
— Передам. Удачи! — кивнул Эл.
И он вышел. Я осталась одна. Врач все не шел, и я стала думать о гневе. О гневе Эла. О моем собственном гневе. О том, для чего нам вообще дан гнев. Он означает, что некто нарушил твои границы. «Не тронь меня», — как бы говорит гнев. Сначала мы проходим гнев, потом наступает боль, и только после этого можно прийти к прощению. Иначе никак — нельзя перепрыгнуть через этап. Но даже верный путь таит в себе множество опасностей. Как долго человеку достанет сил удерживать в себе это черное пламя, прежде чем оно вырвется наружу и пожрет все хорошее, что есть в жизни? Как лучше всего выпустить гнев?
Я крутила эту мысль в голове и думала об убийственном гневе Аббаса, который обрушился на Хью и Хелен, и невероятное чувство облегчения накрывало меня с головой.
Я не убийца.
— Миз Глассер.
В комнату вошел высокий индиец лет пятидесяти в хирургическом костюме и закрыл за собой дверь. Из-под густых черных сросшихся бровей смотрели добрые карие глаза миндалевидной формы. Индиец сверился с именем у меня на браслете.
— Итак, вы действительно миз Глассер, ну а я доктор Патил, — улыбнулся он. — Как вы себя чувствуете?
— Ужасно устала, — слабо улыбнулась я.
Он взял меня за свободную руку и проверил пульс. Потом по очереди оттянул мне нижние веки и посветил в глаза ярким фонариком. За этим последовал стетоскоп — врач приложил его к моей груди и прослушал легкие. Смуглую кожу лба прорезали морщины. Врач отошел от меня и открыл шкафчик.
— У вас легкая гипотермия, а также небольшая аритмия.
— Что это такое?
— Сердце бьется невпопад. Я сделаю вам ЭКГ и кое-какие анализы, — сообщил он и вернулся, неся с собой поднос с иглами и пробирками. — Просто на всякий случай.
— Аритмия — это серьезно?
Он затянул у меня на руке жгут.
— Скорее всего, вы просто перенервничали. — Он похлопал меня по руке. — Я дам вам валиум, но сначала возьму у вас кровь и сделаю ЭКГ. Понимаете, валиум может исказить результаты исследований.
Его слова меня не успокоили, и все то время, что он делал мне ЭКГ, меня била дрожь.