— Да, определенно аритмия, — заключил доктор, просматривая кардиограмму. — Завтра-послезавтра будут результаты анализов, посмотрим, что они покажут. Очень может быть, что вам просто не хватает хорошего долгого отдыха.
Он протер мне кожу спиртовой салфеткой и сделал укол валиума. Взгляд его остановился на моем прикованном запястье и стал сочувственным.
— Вам изрядно досталось. На эту ночь вы останетесь в больнице. Я скажу детективу, что вас нельзя перевозить по состоянию здоровья. Вам нужен сои.
— Спасибо.
Его доброта наполнила меня благодарностью. И еще — я рада была, что переезд в окружную тюрьму откладывается. Может быть, Рош все-таки решит поверить моим словам?
К тому времени, как в палату вошел Бен, валиум уже действовал в полную силу. Я лежала на спине, покачиваясь на волнах Карибского моря.
— Привет, — сказал Бен.
— Привет.
Он улыбнулся, наклонился и поцеловал меня. Губы у него были мягкие, как подушечки.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо.
— А по-моему, тебе нужно лечение.
— Нет, у меня все хорошо.
— Да нет же.
Я сдалась и поцеловала его еще раз. Лекарство размывало мою сдержанность, как растворитель краску.
— Ты такой замечательный, Бен Викштейн. Ты хороший человек. А это самое главное. Но сексуальность от этого ничуть не страдает.
Бена это явно развеселило.
— Хочешь — задерни занавеску и полезай сюда, — предложила я.
Он засмеялся.
— Боюсь, они с нас глаз не спускают. — Он кивнул на дверь. — Между прочим, полицейский у двери меня обыскал.
— Наверное, он боится, как бы ты не помог мне сбежать. Осознание всей тяжести моего положения пробилось сквозь наркотический туман, и я вновь ощутила его вес. Бен тоже посерьезнел.
После звонка Мака я понесся сломя голову. Ты вела себя очень храбро, — сказал он и пожал мою прикованную к поручню руку. — Не знаю, что бы я делал, если бы с тобой что-нибудь случилось.
— Как ты думаешь, что теперь будет?
Бен нахмурился и сел на край каталки.
— Смотря как они воспримут показания охотника. Возможно, в конце концов у них будут только слова Масута против твоих слов.
— А то, что он в меня стрелял? — Я рассвирепела: — А мотив для убийства Хью? Я отдала полицейским наброски, на которых Хью изобразил Аббаса. Это доказательство.
— Только не забывай, что они думают, будто и у тебя тоже был мотив для убийства. И потом, ты ведь напала на Аббаса и залила его лаком. Думаю, нам пора обратиться к адвокату по криминальным делам, тому, из Нью-Йорка, помнишь?
— Да, ты прав.
Я испустила тяжелый вздох. Сейчас или никогда. Сейчас, по крайней мере, мне будет проще — лекарство поможет. Я с усилием сглотнула.
— Бен. Я тебе должна кое-что сказать. Я скрывала от тебя одну вещь. Важную.
Бен посмотрел на меня. В его глазах читалось любопытство.
— Ладно. Я быстро скажу. Только слушай внимательно.
— Я весь внимание.
— Я хожу во сне.
— Что?
— Я ходила в детстве, а потом переросла. А потом, той ночью, у тебя в квартире, помнишь? Я проснулась голой на кухне и увидела, что стою у раковины и мою руки. Я лунатик. Поэтому я и уехала. Я здорово испугалась.
— Ты что, в самом деле ходишь во сие? Правда? — Глаза у него расширились.
— Я не знаю — вдруг я и в ночь убийства тоже ходила?
И даже вышла из дому. Утром у меня в волосах были листья и веточки. Помнишь, ты заметил царапину?
— Ты ходишь во сне… — Бен уставился на меня широко открытыми глазами: — А ты помнишь, где ты была и что делала?
— Нет, если только не проснусь посреди этого занятия.
— А машину водить ты во сне можешь?
— Не знаю. Но я читала, что так тоже бывает.
Бен застыл. Лицо его стало непроницаемо.
— Я боялась, что ты подумаешь, будто я поехала ночью в Пекод-Пойнт, и… и ты решишь, что это все я.
Он все еще сидел неподвижно.
— Бен…
Он моргнул.
— Да ты с ума сошла, — тихо сказал он.
У меня остановилось сердце.
Он покачал головой:
— Неужели ты думала, что я поверю, будто ты убила Уокеров, пусть даже и во сне? Мы два года работаем за соседними столами. Я видел тебя, — он начал загибать пальцы, — расстроенной, разочарованной, грустной, растерянной и даже, да, даже злой, — всякой. Я знаю, на что ты способна. Ты не убийца. Кто угодно, но не ты. Я знаю тебя, Нора.
Сердце у меня пело. Как это было чудесно — знать, что Бен верит в то, что я не способна сотворить зло, и даже после того, как он видел меня не в лучшие минуты моей жизни.
— У меня только один вопрос, — сказал он.
— Какой?
— Когда ты научишься мне доверять?
— Я стараюсь. Правда. — Я пристыженно опустила взгляд.
— Но?
— Но я боюсь. Когда Хью меня предал, мой мир рухнул. Я должна была почувствовать что-то заранее, но не почувствовала. Наверное, у меня тут какой-то пробел.
— Нора. Ты ни в чем не виновата.
— Правда? — Я подняла взгляд.
Бен протянул руку и коснулся моей щеки:
— Когда у тебя с кем-то отношения, ты ему доверяешь. В этом и смысл.
Ну конечно. Как просто. Как истинно.
— Любовь — это всегда риск, — сказал он. — Прыжок веры. Но без него ничего не будет.
Я знала, что он прав, — но смогу ли я совершить этот прыжок? Мне так хотелось быть храброй. Бен стер у меня со щеки слезинку.
— Ты в порядке?
Я неуверенно кивнула.
— Хорошо. Мы сделаем все возможное, чтобы снять с тебя обвинения. Я позвоню адвокату по криминальным делам — его фамилия Мархофер — и попрошу его связаться с Губбин-сом, чтобы ускорить дело. Думаю, Губбинс согласится объединить усилия.
Тут я заметила штрафную квитанцию, которая торчала из кармана у Бена.
— Кажется, ты сегодня уже имел дело с полицией, — заметила я, стараясь говорить шутливо.
Он кивнул и достал квитанцию.
— Угодил под камеры на Старом шоссе. Там ограничение двадцать миль в час. — Он пожал плечами и улыбнулся. — Очень торопился к тебе. И совсем позабыл, что доблестные стражи порядка в Пекоде всегда на посту, хоть в бурю, хоть в снегопад.
Я не отрываясь смотрела на квитанцию. В голове у меня бурей неслись мысли. Наконец грянул гром. Вен что-то побуйствовал:
— Что ты, Нора?
— У меня идея. Может, ничего и не выйдет, но попытаться стоит.
— Ты о чем?
— Светофор номер два-два-три-четыре. В прошлую субботу поздно вечером. Или в воскресенье рано утром.
Бен сел прямо, выслушал меня, моргнул. Потом резко встал.
— Может сработать. Пойду скажу Рошу. И Губбинсу. Скрести пальцы на удачу. Может, нам и повезет.
Он поцеловал меня и торопливо вышел.
«Светофор номер 2234» — так называлась статья Бена в «Курьере», посвященная развязке на съезде с шоссе. Этой развязкой пользовались практически все, кто направлялся из Нью-Йорка в Пекод, если только не хотели сначала полчаса ехать в противоположном направлении, а потом долго возвращаться кружной дорогой.
Этим летом, незадолго до того, как глава дорожной службы округа был снят с должности и обвинен в хищениях и коррупции, он распорядился установить на съезде камеру, которая фиксировала бы повороты направо на красный. После этого посыпались жалобы. По всей видимости, датчик давления установили немного ближе, чем следовало бы, и стоило автомобилю переехать стоп-линию на каких-нибудь несколько футов, как камера делала фотографию. Неделю-другую спустя в ящик водителю падала квитанция со штрафом за поворот на красный. Что это было — небрежность? Или намеренная подтасовка с целью пополнения казны округа? Чтобы выяснить это, Бен начал расследование.
Если, направляясь к Хью и Хелен, Аббас встал на съезде на светофоре и если его «БМВ» пересек стоп-линию, в наших руках окажется фотография, доказывающая, что в момент убийства Аббас находился где-то поблизости. Только бы детектив Рош согласился это проверить! Столько «если»… Но, как сказал Бен, может, нам и повезет.
Это «нам» нравилось мне больше всего.
Санитары перевезли меня в небольшую палату этажом выше. У двери стоял уже другой полицейский. Санитары ушли, щелкнул замок, и у меня немедленно разыгралась клаустрофобия. Я в панике принялась озираться. Голые стены, крошечное окошко, ни телевизора, ни телефона. Эта палата предназначалась для арестантов. Я ни в чем не была виновата, убийцей оказался Аббас, но меня запихнули в эту палату как преступницу. Интересно, Аббаса тоже держат где-то здесь?
При мысли о том, что Аббас находится где-то неподалеку, меня немедленно затошнило. Я вновь увидела, как он наклоняется надо мной в облаке летящего снега, наставляет на меня пистолет, увидела дуло, длинное и черное, как туннель. Я затряслась. Меня прошиб пот. Я слышала его холодный равнодушный голос: «Это будет быстро. И не больно». Я почувствовала неодолимое стремление бежать. Я сползла с койки, дернулась, и наручники впились мне в запястье. Я опустилась на пол — прикованная, страдающая, все еще одолеваемая кошмаром, в котором мне являлся Аббас. Я расплакалась. Может быть, сейчас этот психопат продумывает последние детали своей лживой истории. А если его послушают, если меня отправят в место куда хуже этого? Эта возможность все еще была вполне реальной, и оттого мне было страшно.
На сей раз пришла медсестра. Она дала мне сильное успокоительное, чтобы помочь уснуть. Даже не будь я прикована, бродить по больнице под такими препаратами было решительно невозможно. Не знаю, заглядывал ли кто-нибудь ко мне ночью — я провалилась в сон как в кому. На следующее утро снова явился медбрат с овсянкой и апельсиновым соком.
И кофейным напитком без кофеина.
— А как же кофе?
— Вам нельзя, — сказал он.
— Ну вот. — Я нахмурилась, живо представив себе все прелести головной боли вдобавок к остальным моим проблемам. — Когда у вас тут часы посещения?
— Я точно не знаю. — Он сочувственно посмотрел на меня: — Вы… это специальное отделение. Я спрошу.