— Понятно. — Я опустилась на подушки. — Скажите, пожалуйста, полицейскому за дверью, что я хочу позвонить своему адвокату. У меня ведь есть на это право.
Мне хотелось поговорить с Губбинсом, узнать, есть ли новости от Бена и что там вышло со светофором. Ах да, и связались ли они с адвокатом по криминальным делам.
— Конечно.
Я поела (кофейный напиток остался стоять нетронутым) и стала ждать. Ожидание тянулось долго. У меня не было телефона. Не шел доктор Патил, обещавший рассказать о том, что показали анализы. И даже голова не болела, даром что кофе мне не дали. Наверное, подействовали лекарства. Я нажала кнопку вызова медсестры. Почему мне не принесли телефон? Я имею право на звонок своему адвокату. Мало-помалу меня снова начинала одолевать тревожность. Может, попросить еще валиума?
Наконец дверь открылась. Вошли Губбинс и детектив Рош. Детектив имел помятый вид, словно ему не довелось ни выспаться, ни побриться. Он даже не переоделся. Губбинс, напротив, был чисто выбрит и улыбался. На нем был очередной костюм с искрой. Хороший знак. Я села, в нетерпении ожидая новостей.
— Доброе утро, миз Глассер, — сказал Губбинс.
— Что случилось?
Детектив Рош встал в ногах моей койки и откашлялся.
— Мы получили фотографию автомобиля Аббаса Масу-та, сделанную в прошлое воскресенье пятнадцатого ноября в двенадцать часов двадцать восемь минут ночи на расстоянии в пятнадцать целых три десятых мили от Пекод-Пойнт. Предварительный осмотр показал, что на обшивке водительского сиденья автомобиля остались пятна крови. Вероятно, они были оставлены одеждой, от которой мистер Масут успел избавиться. Мы пока не знаем, кому принадлежит эта кровь, однако я готов сделать некоторые предположения. Кроме того, мы обнаружили гильзы от пистолета мистера Масута, из чего сделали вывод, что он неоднократно стрелял в вас там, где вы были найдены вчера, а следовательно, выстрелами в студии дело не ограничилось. Отпечатки обуви и рук подтверждают вашу версию. В момент выстрелов вы находились в положении лежа и не могли представлять для него угрозы.
— Так вы предъявили обвинение Аббасу?
— Мы обвиняем его в убийстве Хью и Хелен Уокер, — кивнул Рош, — а также в попытке убить вас.
— То есть меня вы больше не подозреваете.
— Все обвинения с вас сняты, Нора, — сказал Губбинс. — Эта история окончена.
Я со стоном упала в подушки, осмысливая услышанное. Господи, какое счастье! Я готова была выпрыгнуть из кровати и броситься ему на шею.
— Однако вы должны будете дать показания в суде, — добавил Рош. — Вы неплохо поработали детективом, миз Глассер. Благодаря вам картинка сложилась.
Он подошел к койке сбоку и расстегнул наручники.
— Свободны как птица, — сказал он.
Я потерла ноющее запястье и укоризненно посмотрела на детектива. Он расправил плечи и вздернул подбородок.
— Я делал свою работу. И мне не стыдно за это. Но мне жаль, что вам так досталось. — Окажите мне услугу, ладно?
— Какую? — Он настороженно посмотрел на меня.
— Был еще один блокнот. Тот, в краже которого меня пытался обвинить Аббас. Блокнот принадлежит мне. Этот блокнот остался в студии. У него на обложке портрет Кэри Фишер. Студию, наверное, уже опечатали. Не могли бы вы вернуть мне блокнот? Он дорого стоит.
Детектив поднял бровь.
— Это тот самый, с записями о женских прическах, который был у вас в сумочке?
— Ох, ну да. И еще красный швейцарский нож с надписью «Лучший в мире папа».
— К сожалению, все, что сейчас находится в студии, будет сохранено в качестве вещественных доказательств. Вы не можете получить эти вещи.
— До каких пор?
— Пока не знаю.
— Ну пожалуйста! Хотя бы блокнот. Мне нужно его продать. У меня возникли непредвиденные расходы.
За спиной у детектива вырос Губбинс.
— Я хотел бы обсудить с вами этот вопрос, детектив Рош. Снова открылась дверь, и вошел доктор Патил:
— Джентльмены, не могли бы вы ненадолго выйти?
Рош немедленно воспользовался представившейся возможностью. Но прежде он достал из кармана мой телефон и положил рядом со мной:
— Это ваше. А компьютер я передал мистеру Губбинсу.
Губбинс положил свой дипломат на столик у кровати, открыл и достал мой ноутбук.
— Я сообщу Бену о том, что обвинения с вас сняты. Больше ни о чем не беспокойтесь. Поговорим позже, — сказал он, закрыл дипломат и последовал за Рошем к двери.
Когда мы остались одни, доктор Патил подошел ближе и посмотрел на покрасневшую кожу моей руки там, где ее касались наручники:
— Я дам вам мазь. Рад, что у вас больше нет проблем с законом. Как вы себя сегодня чувствуете?
— Очень даже неплохо. Как там мои анализы?
— Пришли. Скажите, миз Глассер, часто ли вы пьете кофе?
— При любой возможности, а что?
— Вы должны отказаться от кофе. И от черного шоколада. Все ваши проблемы от кофеина. Он вымывает из организма кальций и магний. Анализы показали, что у вас мало кальция, но главное — у вас серьезная нехватка магния.
— Правда? Это опасно?
— Это может быть причиной усталости и аритмии. Кроме того, со временем могут появиться и другие симптомы. Спутанность сознания. Сильные мышечные спазмы. При серьезном дефиците магния случаются даже эпилептические припадки. А также нарушения сна.
— Нарушения сна?
— Да, Например, кошмары. Или лунатизм.
— Лунатизм? — Тут я буквально подпрыгнула: — Это точно?
— А вы…
Да, — не задумываясь подтвердила я. — Я недавно ходила во сне. Даже несколько раз. Со мной такое бывало в детстве, но врач сказал, что после пубертл» а я это перерасту. Я думала, что это прошло навсегда.
— Вероятно, так оно и было. Но любая предрасположенность представляет собой своего рода слабое место. Дефицит микроэлементов спровоцировал у вас приступ лунатизма. Я хотел бы понаблюдать вас еще денек-другой, однако уже сейчас я могу сказать, что, если вы восполните дефицит магния и откажетесь от кофе, аритмия и лунатизм пройдут без следа.
— Значит, все пройдет? — Про себя я взмолилась, чтобы все обошлось кофе и магнием.
— Я склонен полагать, что да, но, конечно, точно мы узнаем лишь со временем.
— Сегодня воскресенье, правильно?
— Да, — подтвердил доктор Патил, — воскресенье.
Прошла неделя с тех пор, как были обнаружены тела, — неделя, которая, как ни пафосно это звучит, изменила всю мою жизнь. Убедившись, что аритмия прошла, доктор Патил выписал меня из больницы. На две ночи за мной было установлено строгое наблюдение, после чего ночная медсестра сообщила, что я не демонстрировала никаких признаков лунатизма. По всей видимости, доктор Патил был прав. Рецепт его, если не считать таблеток с магнием и запрета на кофе, гласил: «побольше отдыха и удовольствий».
— Не беритесь сразу за дела. Отдохните пару дней. Побудьте дома. Читайте книги. Смотрите кино. Пейте вино — в умеренных количествах. Побудьте с близкими.
Моими близкими были тетушка Лада. Грейс, Мак и мальчики и еще, может быть, Бен. Когда он забирал меня из больницы, я спросила, не может ли он остаться со мной до вечера.
— Если, конечно, ты не хочешь побыть с Сэмом…
— Сэм сейчас гуляет с друзьями, которые приехали на каникулы. Так что я с удовольствием.
Буря ушла, но на улице не потеплело, и снег все никак не таял. Мир сиял и переливался под солнечными лучами, и в этом волшебном великолепии мы свернули на Крукд-Бич-роуд и подъехали к моему дому. У дорожки нас поджидали самые упорные городские репортеры. Очень уж им хотелось вытянуть хоть пару слов из женщины, которая схватилась с убийцей собственного бывшего мужа. Бен прогнал их.
— Кто останется, тому дам лопату в руки, и будете убирать снег, — пригрозил он. — Если миз Глассер решит, что общение с прессой в ее интересах, она сама вам позвонит.
Потом он сопроводил меня в дом и твердо велел лечь в постель, а сам стал заваривать свой любимый чай.
— Я очень надеялся, что ты попросишь меня остаться. Вот, даже запасся на этот случай, — пояснил он, извлекая из кармана два чайных пакетика.
Я уснула еще прежде, чем закипел чайник. Когда я проснулась, Бен лежал на кровати рядом со мной и читал книгу Эйприл Крим о музах художников.
— Долго же ты спала.
— Очень долго?
— Одиннадцать часов.
— Ого! Наверное, организм решил добрать свое.
Он постучал пальцем по книге:
— Интересные женщины. И ведь многие из них по-своему талантливы. Страстные. Великодушные. А вот среди художников-мужчин бывают такие… Когда читаешь, как они обращались с женщинами, которые их любили, гадко становится. Вот уж в самом деле, по делам судить таких надо, сукиных детей.
Я закрыла глаза и стала думать над словами Бена. В самом ли деле Хью следовало «судить по делам». Если бы я могла перенестись назад и выйти из той галереи прежде, чем он подошел ко мне, — согласилась бы я? Нет. Но я так восхищалась талантом и успехом Хью, что закрывала глаза на боль, которую он мне причинял. Соблазнившись ролью музы, я предала себя. Чтобы простить Хью, мне нужно прежде всего простить себя. И себя, и его. Сейчас.
Я открыла глаза и посмотрела на Бена.
— Хочешь есть? — спросил он.
— Какой ты замечательный, — ответила я.
Он улыбнулся, поцеловал меня, ушел на кухню и вернулся с тарелкой грибного супа из кастрюли, которую привезла Грейс. Я поблагодарила его, заглотила суп и вновь провалилась в сон.
Следующие несколько дней я честно следовала рекомендациям доктора Патила и сидела дома. Регулярно звонила тетушке Ладе, чтобы проверить, как у нее дела, — тетушка вновь обрела ясность разума и теперь шла на поправку. Когда я позвонила ей в первый раз, она только и говорила что об Аббасе.
— Я его помню, он был на твоей свадьбе. Весь такой очаровашка. Но па yazeekey myed, а па seardsea lyod.
Медовый язык, ледяное сердце.
— Я не хочу… я не могу о нем говорить, тетя. Хорошо, что все закончилось.