После приступа паники, накрывшего меня в больнице, я последовала совету Бена и опустила воображаемый занавес, чтобы не видеть это чудовище. Я никогда больше не желала вспоминать ни Аббаса, ни ту страшную ночь в Пекод-Пойнт.
Большую часть времени я читала увлекательный мистический роман да смотрела с Грейс и ее сыновьями «Гарри Поттера». Диски они принесли из библиотеки. Я сказала Бену, что не прочь пригласить Сэма на обед, и с радостью обнаружила, что он приятный мальчик и интересуется историей и политикой. Мы с ним живо обсудили проблему фейковых новостей. По вечерам мы с Беном занимались любовью. А по ночам я крепко спала, и не было никаких признаков, которые говорили бы о чем-то ином.
Наутро третьего дня я перешла заснеженное поле фермы и чудесно погуляла в сверкающем заиндевелом лесу. Прошлась вдоль ручья, слушая, как журчит вода под корочкой льда, сделала крут и вернулась к дороге, к тому месту, где прежде дежурил Кроули, когда держал меня под наблюдением. Теперь там никого не было. Только снежная целина. Охота была окончена.
Единственным поводом для волнений оставались деньги. Я по-прежнему должна была расплатиться с Губбинсом, внести арендные платежи за себя и за тетушку и оплатить счета из клиники. Тогда я позвонила Губбинсу, надеясь, что он согласится на платежи в рассрочку до тех пор, пока полиция не вернет мне блокнот с принцессой Леей.
— У меня хорошие новости. Я договорился, чтобы в качестве доказательства на суде были предоставлены снимки скетчбука, — сообщил явно довольный собой Губбинс. — Я заявил, что данный блокнот играет значительную роль в обеспечении финасовой стабильности моей клиентки. «Дальнейшее удержание блокнота окажет непосредственное влияние на физическое благополучие миз Глассер и ее престарелой тетушки», вот именно так и сказал. И они пообещали, что вернут блокнот на следующей неделе, если только вы сможете доказать, что он принадлежит вам.
— Спасибо! Это же замечательно! У меня есть письмо, в котором Хью сам пишет, что «Любовь к Норе» — это подарок. Письмо годится?
Губбинс ответил не сразу, и я уже успела испугаться тому, что письма будет недостаточно. Наконец он сказал:
— У меня есть знакомый специалист-графолог. Если он подтвердит, что письмо настоящее, этого будет достаточно.
Какой у меня замечательный адвокат!
— А вот нож отдадут только после того, как будет закончено следствие.
— Я скажу Бену. Это его нож. Спасибо еще раз.
— И еще одно. Я взял на себя смелость обратиться в «Сотсбис» и попросил их оценить примерную стоимость блокнота с набросками Хью Уокера. Конечно, в отсутствие блокнота точную цифру назвать невозможно, однако оценщик проявил большой интерес. Когда же я сказал, что блокнот в течение нескольких дней находился в руках полиции и сыграл важную роль в расследовании, оценщик сказал, что от этого его цена значительно возрастает.
Вот и кончились мои финансовые затруднения, буквально по щелчку пальцев. «А я — дохлая муха Херста», — прошипел у меня в памяти Аббас. Я вздрогнула и отбросила воспоминание.
— Нора?
— Это замечательно, — сказала я Губбинсу. — Просто замечательно.
В среду вечером я поехала в редакцию «Курьера», открыла дверь, включила свет. В праздники мы не работали. Номер ко Дню благодарения сверстали еще накануне, оставалось только добавить календарь событий на выходные. За этим я и пришла. А потом мы вместе с Беном и Сэмом собирались съездить в «Пищевой банк Пекода», отвезти пару индюшек, чтобы те, кому жилось тяжелее, чем нам, унесли их по домам и приготовили праздничный ужин.
Я вдохнула аромат старого дерева. Вытертый сосновый пол. Скрипучие дубовые двери и оконные рамы. Исцарапанные, покрытые кофейными пятнами кленовые столы и стулья. Так выглядели редакции всех газет во времена минувшие; мне нравилось здесь. Взгляд мой упал на стол Бена, где с фотографии в рамке улыбались Джуди и Сэм. Но я не изводила себя мыслями о том, что мне придется тягаться с Джуди. Я ценила преданность, с которой Бен хранил память о ней. Тут я ощутила укол тревоги. Как мы теперь будем работать с Беном — теперь, когда мы не чужие друг другу? Впрочем, я понадеялась, что мы справимся без особого напряжения.
У меня на столе лежала стопка спецвыпусков «Курьера», которые вышли после ареста Аббаса. Крупные буквы заголовка на первой полосе кричали:
«Убийца из Пекод-Пойнт пригвожден стрелой охотника»
«Репортер из «Курьера» схватилась с убийцей»
Я переложила газеты на шкаф с папками. «Эта страница моей жизни теперь закрыта, — решила я. — Навсегда». Я уже позвонила тому самому охотнику, Джейку, и еще раз поблагодарила его. «Если бы не вы, меня бы уже не было в живых», — сказалая. Джейк оказался скромным парнем: «Я рад, что оказался в нужное время в нужном месте, мэм».
Я села за расписание. Поглядев в окно, я увидела на противоположной стороне улицы Лиззи в военной куртке и афганской войлочной шляпе. Стоя перед «Кофейней Эдена», Лиззи о чем-то говорила с женщиной, с головы до ног одетой в черное. Тут я привстала, потому что узнала ее собеседницу — это была сестра Хелен.
Они прошли по улице влево, достигли входа в здание и скрылись иэ виду. Скрипнула входная дверь, и в редакцию торопливо вошла раскрасневшаяся от мороза Лиззи.
— Привет, Нора! Ты уже на месте! Вот здорово! А я и не думала, что сегодня кто-то будет.
— С кем это ты там сейчас шла по улице — неужто с Маргарет Уэстинг?
— С ней самой. — Лиззи поставила на стол кофр с камерой и упала в кресло. — Я ходила в кафе позавтракать, смотрю, а за стойкой та самая женщина с похорон. Я села рядом и представилась. Она приехала забрать вещи сестры. И знаешь что? Она собирается взять под опеку Кэлли Уокер.
— Правда?
— Ну да.
Я вспомнила, как Маргарет выступила на похоронах. Нет, она не стремилась подобраться к деньгам Кэлли. Я чувствовала, что племянница действительно ей дорога.
— Так это же здорово! У нее Кэлли будет гораздо лучше, чем у Рут с Тобиасом. Только ведь, наверное, незамужней женщине трудно будет получить опеку, если на ребенка уже претендует полная семья. Хотя если Маргарет справится, для Кэлли это будет спасением.
Ведь и меня в самые тяжелые минуты жизни спасала любовь тетушки.
— Вот именно, — согласилась Лиззи, встала и шагнула к кофеварке. — Тут есть один нюанс: у Тобиаса Уокера большие проблемы с налоговой службой. Ему собираются предъявить обвинение в мошенничестве. Его «некоммерческая образовательная организация», она же Фонд защиты американской семьи, нелегально, но очень щедро спонсировала политических деятелей религиозного толка. Так что вряд ли суд сочтет его достойным кандидатом в приемные родители.
— Это тебе Маргарет сказала?
— Нет, Кроули. Он сказал, что копы взяли Тобиаса на заметку с самого начала расследования, — с этими словами Лиззи взяла картонный стаканчик, отнесла к кулеру и налила себе воды. — Я частенько ношу Кроули пончики, когда он подкарауливает нарушителей на дороге, ну а он подбрасывает мне всякую интересную информацию.
Как она ловко придумала!
— Знаешь, Лиззи, ты отличный репортер. Я ведь тебе уже говорила?
— Спасибо, — просияла она. — Хочешь кофе?
— Не-а. С кофеином покончено, — сказала я.
По Курятнику плыли упоительные ароматы трапезы, над которой хлопотали мы с Грейс: начиненная каштанами индейка в подливке, клюквенный соус, сладкий картофель, запеченный с зеленой фасолью и жемчужными луковками. А еще дом был полон людей, самых любимых моих друзей и родных. Бен. Грейс, Мак и их дети. Тетушка Лада. Врач отпустил ее на праздник с условием, что она не будет слишком волноваться. Мы с Беном приехали за ней на Беновом «ровере» и погрузили в машину не только тетушку, но и ее кресло на колесиках. «Кресло — это ненадолго, — сказал тетушкин кардиолог. — Она на удивленье хорошо поправляется».
Были и те, кого я еще только хотела узнать получше. Юный Сэм. Мои соседи — Джек Мэнс и его бойфренд Дэвид. Накануне полиция-таки отыскала пропавший Джеков пистолет: он засветился во время неумелого налета уличной банды на пиццерию в Массамате.
— Вот вам и тема для репортажа, — заметил Джек.
Мы уже собирались садиться за стол, как вдруг я вспомнила, что за суетой и беготней позабыла принять таблетку. Извинившись, я выскользнула в ванную.
— По одной таблетке каждое утро, перед завтраком, — распорядился доктор Патил.
Я открыла шкафчик с лекарствами, достала банку с магниевой пищевой добавкой, которую прописал мне доктор Патил, налила в стакан воды и посмотрела в зеркало. Впервые за весь месяц я выглядела отдохнувшей. Кожа у меня сияла, царапина под глазом уже почти не была видна. Я убрала банку с лекарством в шкафчик, повернулась к раковине и сунула в рот здоровенную — лошади впору — таблетку. Запивая ее водой, я смотрела, как играет свет на заснеженном поле за окном, и слушала перекличку голосов и смех в гостиной.
Послеполуденное солнце ярко отражалось от чего-то прямо у меня под окном, и по стеклу плясали солнечные зайчики. Я осторожно наклонилась вперед, чтобы рассмотреть, что там. У самой стены Курятника, полузасыпанная снегом, лежала маленькая ручная мотыжка, а рядом с ней — кучка засохших побегов розы и пустой мешочек, в котором когда-то хранились луковицы нарциссов. Серебристый кончик мотыжки весело сиял на солнце.
Я приложила ладонь к щеке. Царапина. Так вот откуда она взялась. Должно быть, однажды во сне я взялась вырезать колючие сухие ветки и сажать луковицы. Отсюда и веточки, и листья в одежде и на волосах. Я становилась на колени в лунном свете и разрывала землю мотыгой. Я тихонько улыбнулась. Значит, весной у меня все-таки будут цвести нарциссы.
Может быть, это знак? Что, если попросить Джека Мэнса продать мне Курятник? С деньгами от продажи скетчбука я смогу позволить себе такую покупку. При всех своих недостатках Курятник мне нравился. Я прижилась здесь. А с этими набросками я, похоже, озолочусь — по крайней мере, на ремонт мне хватит.