— Я что, опоздал? Или еще успею? Я деньги принес. — И он искательно улыбнулся.
Эл был женат на Шинейд, с которой мы вместе занимались пилатесом — Шинейд О’Халлоран-Рудински. Плодом этого польско-ирландского союза стали четверо детей, поэтому Эл вечно был на мели. По правде говоря, он запаздывал с оплатой рекламы на несколько месяцев, о чем Бен и сообщил ему с некоторым смущением, сказав, что в кредит печатать объявления больше не станет. Эл занимался чисткой бассейнов, устраивал дренажные системы и вел ландшафтные работы, и летнее приложение «Садов и лужаек» к нашей газете было для него важной рекламной площадкой.
— Рекламщики уже ушли, — сказала я, указав на запертую дверь в задней части офиса, за которой днем сидела бухгалтерия и отдел рекламы. — Не волнуйся, я передам деньги Бену. Он, наверное, пойдет навстречу, ты ведь все-таки пришел. — Я улыбнулась. — Я постараюсь его уговорить.
Эл косолапо шагнул и большой грязной рукой протянул мне конверт плотной бумаги. Взгляд его упал на грязные следы, которые он оставлял за собой, и Эл заметно сконфузился.
— Передай Бену мои извинения, ладно? Я собирался приехать пораньше, но потом эта запара в Пекод-Пойнт… — Он выпрямился.
Я откинулась на спинку стула и насторожила уши. Неужели он говорит о доме Хью и Хелен?
— Ах, вот оно что? Ты там работал?
Он стряхнул грязь в карман комбинезона и вытер руки о штаны.
— Здоровенный участок, никогда с такими не имел дела.
А тут еще новые хозяева приехали, гора работы, срок — вчера.
Я им и бассейн почистил, и мотор в фильтре поменял, и полив для газона провел, а в половине пятого говорю — у меня важное дело, я быстренько съезжу, а потом вернусь и доделаю, — тут он показал конверт. — А хозяйка ни в какую. Или, говорит, делай все до конца, или можешь не возвращаться.
— Как некрасиво. — Я села прямо и нахмурилась.
Эл кивнул:
— Летние, что с них взять. А вот муж интересный мужик. Художник. Я уже работал на художников, которые летом приезжали. Говорят, у нас тут какой-то особенный свет. — Тут он заметил на полу еще один ком грязи, подхватил его и сунул в карман. — Когда я чистил бассейн, он как раз разворачивал картины в студии. У него их целая куча, и везде он сам с женой. Одна так вообще странная какая-то, на ней его жена беременная, а он голый ее обнимает. — Эл пожал плечами. — Наверное, жена его муза, или как это правильно.
— Да, наверное, — резко ответила я.
К счастью, Эл моей резкости не заметил.
— Знаешь, а я тоже когда-то рисовал. По вечерам ездил на занятия в Бруклинский музей. А потом мы с Шинейд поженились, пошли дети. Теперь на рисование нет времени, — грустно сказал он. — Ох, ладно, поеду-ка я домой. Спасибо, что согласилась замолвить за меня словечко перед Беном. — Уже уходя, он остановился в дверях и обернулся в последний раз: — Прости за пол, неудобно вышло.
Мной овладело необъяснимое побуждение, которое с каждым часом становилось все сильнее. Мне было просто необходимо знать, на что похожа жизнь Хью и Хелен в доме за два с половиной миллиона долларов. Я дождалась одиннадцати часов, поехала в гольф-клуб «Дюна» и оставила машину на парковке.
Я не боялась, что меня увидят. После захода солнца клуб закрывался, и даже наглые охотники на оленей выходили на промысел не раньше октября. Полная луна светила так ярко, что мне даже не понадобился фонарик.
Поворот на утиную засидку пропустить было невозможно — в этом месте по обе стороны дороги высились высокие серые скалы. Я знала, что из засидки будет видна как минимум часть Пекод-Пойнт. Когда мы с Грейс были здесь в прошлый раз, я разглядела строящийся на противоположном берегу дом. Я спустилась к засидке, толкнула дверь и села на деревянную скамью.
Дом отделяли от засидки неполных семьдесят пять ярдов — расстояние полета утки. Пять минут ходу по заросшему тростником побережью бухты, а подняться повыше — и можно добежать за две. Видно было даже лучше, чем я ожидала, — трава почти не заслоняла обзор. Хорошо заметны были только освещенные участки, зато тетушкин бинокль позволял рассмотреть их во всех подробностях. Высокие стеклянные стены не скрывали просторный зал, совмещавший в себе кухню, столовую и гостиную, а также огромный, сложенный из камня камин. Над камином висел де Кунинг, на противоположной стене — Раушенберг. Повсюду стояли коробки с вещами, но даже в этом хаосе дом выглядел великолепно.
Майские ночи прохладны. Хью в джинсах и кофте с капюшоном сидел на кушетке. Из кухни вышла Хелен с двумя бокалами вина. На ней были шорты и байковая рубашка в клетку, в которой я опознала одну из рубашек Хью. Хелен села, прижалась к Хью, и они стали попивать вино перед камином. При виде того, как его нога обвила ее ногу, я почувствовала укол в сердце. Я помнила тело и твердость его бедра. Впервые за эти годы я позволила себе подумать о том, как мне не хватает прикосновений Хью. Он повернул голову и поцеловал Хелен — я вспомнила солоноватый вкус его поцелуев. Легкое прикосновение языка. Он еще любил тихонько подуть мне в ямочку на затылке. Сердце заболело так сильно, что я даже испугалась — неужели инфаркт? Его рука нежно легла на грудь Хелен, но я не могла отвести взгляд. Может быть, я мазохистка? А если они займутся любовью, я что, останусь и буду смотреть?
Меня спасла от меня же их дочь, Кэлли. Одетая в розовую пижамку, она вбежала в гостиную, потирая глаза, — видимо, не могла уснуть. Высокая, худенькая, в отца, она унаследовала его темные вьющиеся волосы. Под копной кудрей мне было трудно рассмотреть ее лицо, но я не сомневалась, что она хорошенькая, совсем как отец с матерью. Хелен прижала ее к себе. Глядя, как она гладит Кэлли по голове и утешает, я заплакала. Тетушкин бинокль упал на пол, а я согнулась пополам, обхватила себя за плечи и, заскулив как одержимая, скатилась на грязный пол засидки.
— Ты отдал ей мое дитя. Как ты мог? — задыхаясь, говорила я.
Я плакала так долго, что в конце концов уже ничего больше не чувствовала.
«Наконец-то, — подумала я тогда. — Наконец-то я излечилась».
Из журнала «Нью-Йорк джорнал»
Открытие недели: Хью Уокер
Сцены из семейной жизни
Дэвис Киммерль
Выставку Хью Уокера в галерее Аббаса Масута можно по праву назвать откровением. Уокеру не впервой принимать дерзкие решения и эпатировать публику. Ранние его автопортреты, например «Автопортрет с обезьяной» — оммаж Фриде Кало, — отличались смелостью вкупе с отчетливой вторичностью. В цикле «Портреты Нью-Йорка» Уокер продемонстрировал оригинальность и яркий стиль. Серия «Нора» — автопортреты с бывшей женой художника Норой Глассер — явила миру крупного американского художника на пути к зениту. И вот наконец, впервые после громкого развода, состоявшегося в прошлом году, Уокер выставил новые работы под общим названием «Сцены из семейной жизни». Сомнений нет — перед нами зрелый мастер, картины которого дышат глубиной и искренностью, по праву обеспечивав своему создателю место на Олимпе.
Первым, что видит, входя, зритель, являются прозаические «Автопортрет с Норой, которая варит кофе», «Автопортрет с Норой в ванне» и тому подобные милые домашние сцены. Однако затем Уокер начинает знакомить нас с темными сторонами своей личной жизни. «Автопортрет с Норой в подвале» — дышащая страхом перед замкнутым пространством работа, на которой бывшая муза стоит рядом с художником в темном, похожем на туннель помещении. В другой сильной, но не имеющей названия работе Нора предстает перед нами в пугающем образе получеловека-полузверя, мифического существа, которое хищно склоняется над спящим на брачном ложе художником.
В последнем зале выставки мы знакомимся с новым источником вдохновения Уокера. На стене висит один-единственный «Автопортрет с беременной Хелен», исполненная торжества жизни работа, явственно отсылающая нас к знаменитому изображению Оно и Леннона. Интересно, что картина не продается. Но истинный гвоздь выставки мы видим на стене напротив: на этом полотне художник делает набросок с Норы, которая лежит в позе эмбриона на полу его студии, переживая известие о беременности его любовницы. Уокер назвал эту картину «Автопортрет с Норой, которая знает».
Работы Уокера отличает глубокий психологизм, с которым автор исследует тему боли и мук распадающегося брака, а также тему надежды, обретенной им в новой любви, и смело раздвигает границы эстетики традиционного автопортрета. Этот подход поднимает выставку на непревзойденную высоту. Не пропустите!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
У гаража стояли два темно-синих «форда» с эмблемами полиции округа. Рядом — белый фургон окружного коронера, тоже выехавшего на место преступления. Тетушкин театральный бинокль выхватывал по кусочку тут и там, и кусочки складывались в цельную картину. Поведя биноклем слева направо, я поймала в окуляры городского полицейского, который стоял на краю дорожки, не подпуская зевак. Кажется, это лейтенант Кроули, подумала я, хотя толком разглядеть не смогла — полицейский был в желтом плаще с надвинутым капюшоном.
Я познакомилась с Кроули во время очередного ежедневного визита в участок. В мои обязанности входила редактура рубрики происшествий. Пока я просматривала журналы, в которых полиция регистрировала происшествия, Кроули обычно читал спортивный раздел в газете и отвлекаться от этого занятия не желал. Кроме него я насчитала восемь полицейских из округа, в серых широкополых шляпах и черных дождевиках, — все они стояли вдоль дороги, ограждая двор Хью от любопытных. Да, здесь явно произошло убийство.
Под стук дождя по крыше засидки я продолжала рассматривать место преступления. Руки мои дрожали от холода, бинокль трясся, смазывая изображение. Я понимала, что должна уйти сию же секунду. В ту майскую ночь я поклялась себе, что никогда больше не стану так вот подглядывать. Да и что нового я увижу отсюда? Надо возвращаться к машине и ехать домой или в бар. Но вместо этого я потуже завернулась в колючее одеяло и, стараясь не дрожать, стала смотреть дальше.