растом.
— Многовато, ну да ладно, — сказал он. — Мы, знаете ли, хотим надолго взять молодого помощника. Хорошо бы — на год. Требуется время, чтобы чему-нибудь научиться, а покупатели в нашем округе весьма привередливы.
Он посмотрел на брата:
— Верно, Антон?
— Да уж, ни грамма жира, пожалуйста, — подтвердил тот.
Я попытался представить себе, как в течение всего следующего года буду рубить шницели рядом с братьями Влачеками. Миллион мух над головой, и удар профессионального убийцы. Не получилось. Но с четырьмястами шиллингами в кармане поневоле станешь сговорчивым.
— Уверен, у меня получится, — сказал я.
Он вдруг вскинулся и пронзил меня взглядом:
— Вы не местный? Чувствуется по говору.
— Вообще-то нет.
Я твердо решил следовать третьему уроку пана Куки и только под пытками признаваться, откуда я на самом деле.
Мясник наморщил лоб. Похоже, это семейное. И стал вдруг изысканно вежливым:
— Знаете, дело, конечно, совершенно не в том, что вы приезжий, моя собственная бабушка была родом откуда-то с юга. Но как иностранец вы не сможете пройти медицинское освидетельствование. А без справки не имеете права взять в руки ни одного куска мяса. Замкнутый круг, понимаете?
— А без справки никак нельзя? Даже на неделю?
— Ни в коем случае! Знаете, что сделают из меня в городской управе? Котлету. А ведь это не идет ни в какое сравнение с тем, что сделают с вами! Вас немедленно вышлют из страны. Загляните в газету, в ту же «Кроненцайтунг». Каждый день высылают по нескольку ни в чем не повинных иностранцев, прежде чем те успевают досчитать до пяти. К сожалению, таково сейчас положение вещей. Позор, если вам интересно мое мнение, но речь идет о вашей же безопасности.
— А если я готов пойти на риск?
— Нет. Я, может, и хотел бы вас взять, но не имею права.
— А если мне удастся добыть справку?
— Тогда конечно! Ждем вас! Что вы думаете? Мы тут попусту не болтаем. Принесете бумажку, и за работу. Антон вам первым делом покажет, как вешать колбасу на крюк, правда, Антон?
Антон мрачно кивнул.
Старший мясник указал на деревянную тумбу позади него и сказал:
— А теперь, уж извините, мясо стынет, как говорят профессионалы. Приходите, как только получите справку. Я придержу для вас место, идет?
Он дружелюбно посмотрел на меня и вернулся к разделочной тумбе. Через две секунды пространство вновь огласили ритмичные удары.
Антон, младший из братьев Влачеков, наклонился ко мне через стол и знаком предложил подвинуться поближе:
— Послушайте, он не возьмет вас, даже если вы принесете десять справок. Я хорошо его знаю, точно говорю.
— Почему?
— Если б я знал, стал бы миллионером. А я, уж поверьте, очень хотел бы стать миллионером.
— А кто не хотел бы?
— До свидания, молодой человек. Попытайте счастья в другом месте. С ним вы только время потеряете.
Он развернулся и молча прошел мимо брата туда, откуда недавно вышел. Старший брат, Роланд, уже опять позабыл обо всем на свете со своими шницелями. Я даже не пытался кричать ему «до свиданья», настолько он был погружен в работу.
Выйдя на улицу, я обнаружил, что весь взмок. Несмотря на кондиционер, в лавке парило, как в сауне. Наверное, это к лучшему, что меня не взяли. В глубине души мне казалось, что из меня вышел бы весьма скверный продавец колбасы.
С этого дня я неизменно следовал третьему совету пана Куки, выдавая себя за итальянца или голландца. Жители Вены умеют распознавать только, венец вы или нет. Прочие нюансы для них — темный лес. Я стал еще гибче подходить к оценке своих данных. Если, например, искали двадцатипятилетнего курьера со знанием английского, я был среди кандидатов. Если нужен был вчерашний выпускник с водительскими правами, я тоже был тут как тут. При необходимости решался даже приписать себе владение слепой машинописью и умение водить автопогрузчик с вилочным захватом. Возраст мой увеличивался и уменьшался подобно показаниям барометра — в соответствии с требованиями работодателя. Еще немного, и моя квалификация возросла бы настолько, что я вполне смог бы руководить фирмой. В течение недели я двадцать восемь раз предпринимал попытки стать официантом, семнадцать раз — распространителем рекламы и три раза — банщиком. Везде со мной разговаривали очень дружелюбно. Владелец кафе угостил меня творожным пирогом. В турфирме мне подарили настенный календарь с фотографиями морских раковин. Но работы не дал никто. Рано или поздно директор очередной фирмы, глянув вниз, что-то такое там замечал и сразу же умолкал, будто увидев змею. И когда вновь поднимал глаза на меня, о работе уже можно было забыть. Сомнений не было. Какая-то деталь выдавала меня с головой.
И хотя я довольно быстро вычислил, какая именно, мне потребовалось немало времени, чтобы в это поверить. Просто в голове не укладывалось: все дело оказалось в паре нелепых кроссовок! Ну да, они сделаны на Востоке, и черный кантик вряд ли их украшает. Но ведь кроссовки можно всегда сменить в отличие от человека. Впрочем, сказать проще, чем сделать. Как последний идиот, я не взял другой обуви, а оставшихся денег едва хватило бы на один ботинок. Да и то на распродаже. Теперь я наконец прочувствовал, что имела в виду моя соседка по автобусу, предрекая мне трудности.
Впрочем, едва я сделал это открытие, случилось нечто, переполнившее чашу моего терпения, — я чуть не оказался в весьма двусмысленном положении. Ближе к концу недели на глаза мне попалось объявление: в парикмахерском салоне нужен помощник. Салон располагался в самом центре, позади собора Святого Стефана, и после завтрака я отправился прямо туда. Клиентов еще не было. Лишь ученик в белом халате ворошил шваброй гору волос в углу.
— Бог в помощь. Я пришел по объявлению. Можно поговорить с вашим начальником? — спросил я.
Ученик прислонил метлу к стене и исчез в соседней комнате. Парикмахерский салон представлял собой полную противоположность энергичному предприятию братьев Влачеков. Я огляделся. Здесь пахло духами и шампунями. В центре зала стояли четыре страшно дорогих и очень удобных кожаных кресла. Рядом с каждым помещались раковина и оригинальной формы столик. Повсюду в огромном количестве лежали гребни и фены. Все очень стильно. На стенах висели фотографии известных людей, под каждой надпись: «Моего любимого парикмахера зовут…». Далее следовало одно и то же весьма экзотическое имя. Единственное, чего я так и не обнаружил, это ножниц. Правда, потом мне пришло в голову, что ведь парикмахеры, наверное, никогда с ними не расстаются, даже в душ берут. Такая уж у них заморочка.
Из соседней комнаты вышел ученик, за ним — пожилой господин в белом халате. Похоже, главный парикмахер. К тому времени я уже научился узнавать начальников за километр. У этого оказались тонкие усики, очки в золотой оправе и коротко стриженные седые волосы. Под халатом — костюм и галстук.
— Добрый день. Чем могу служить? — спросил он. Первый житель Вены, который разговаривал на нормальном немецком языке.
— Бог в помощь. Я по объявлению. В газете, — сказал я.
— Вот как. Пожалуйста, садитесь, — он указал на кожаное кресло, явно предназначенное для клиентов.
— Эрих, принеси из соседней комнаты табуретец, — сказал он ученику. Так и сказал — «табуретец», я даже не сразу понял, но прозвучало весьма и весьма утонченно. Ученик со скоростью света выскочил из комнаты, вернулся с табуреткой и поставил ее рядом с кожаным креслом. «Табуретец» оказался обыкновенным трехногим стулом без спинки.
Мы сели.
— Вас заинтересовало место ученика? Можно узнать, сколько вам лет?
— Двадцать четыре.
— М-мм. Вы выглядите моложе. У вас есть опыт в нашем деле? — улыбаясь, он посмотрел на мои коротко остриженные волосы. — Помимо, разумеется, обычных походов в парикмахерскую.
— Честно говоря, нет.
— Честность — это хорошо.
Довольно долго он молча рассматривал меня, изучал, как какую-то «проклятую книгу». Предосторожности ради я засунул ноги под стул, чтобы случайный взгляд на кроссовки не оказал негативного влияния на его впечатление.
Он ухмыльнулся:
— Могу я поинтересоваться, откуда вы родом?
— А это важно? — спросил я, чтобы выиграть время. Я еще не решил, назваться мне итальянцем или шотландцем.
— Мне почему-то кажется, что вы француз. Я прав?
Это был шанс, и я за него ухватился. Я сказал:
— Да. Вы совершенно правы. Как вы догадались?
— Вы прекрасно говорите по-немецки, но акцент все-таки есть, — он улыбнулся. — А знаете, как оно тут у нас. Вы можете обмануть венца в чем угодно, кроме акцента. Иногда мне кажется, мы специально изобрели собственный акцент, чтобы в наши ряды не смогли пробраться чужаки. Вообще-то я ничего не имею против иностранцев.
Напротив. А к французам — так просто питаю слабость.
— В самом деле?
— Да. Много лет назад я жил в Париже и никогда этого не забуду. Скажите, как вам мое произношение, — он вытянул губы трубочкой. — Mon chien ne mange rien![2]
Я не знал, что сказать, и потому промолчал, изобразив изумление.
— Что, так плохо? Да, язык забывается быстрее, чем нам кажется.
— Нет, что вы, это гораздо лучше, чем мой немецкий. Хотя, конечно, вас тоже выдает акцент, — любой ценой следовало отбить у него охоту говорить по-французски.
Он улыбнулся, будто понял мои намерения.
— Позвольте спросить, как вас зовут?
— Вальдемар.
Он ненадолго умолк и положил руки на колени.
— Хорошо. Давайте подведем итог, Вальдемар. Вам двадцать четыре года, вы из Франции и хотели бы у меня работать. У вас нет опыта, но вы, так сказать, будете стараться изо всех сил. Я ничего не упустил?
— Думаю, нет.
— Так вот, прежде чем сообщить вам свое решение, я хочу, чтобы вы поняли: работа в парикмахерской не так уж проста. Вот Эрих, например, готов слагать об этом песни. Верно, Эрих?
Эрих кивнул, подтверждая, что и впрямь готов слагать песни.