Дети завизжали, спрятались за матерей. Женщины оголили оружие, закричали. Они бросились с яростью вперёд, и одну фарадалку тут же пронзила стрела, угодила ровно в грудь.
Из-за шатра выскочил Горазд, взмахнул топором, рассёк ближайшую девку, закружил неистовой бурей, пробил голову фарадалу, что забрал меч Вячко.
За Гораздом показался Завид, словно бык пронёсся по поляне, разметал всех по сторонам, сбил с ног, но не нанёс ни единого удара. Даже оружия у него не было. Он мотал кулаками, как петрушка тряпичными руками, и создавал суматоху. Дети метались под ногами у взрослых, кто пытался сбежать, кто попросить защиты. Стрелы Нежданы уложили ещё двух человек, топор Горазда – трёх.
Меч вновь оказался в руках Вячко, он напоил клинок кровью двух оставшихся мужчин.
Выжившие не сопротивлялись. Дети, три женщины и их телепта – вот и все, кто остался.
Снег вокруг окрасился багряным. Стоял пронзительный крик. Годявир лежала в корыте, рычала в отчаянном бешенстве. Горазд связал её крепко и так и оставил сидеть в корыте.
Из-за деревьев показалась Неждана, легко прошла по сугробам, оглядела детей и женщин, окровавленный снежный ковёр и улыбнулась довольно.
Фарадалы жались друг к другу, как загнанные в ловушку звери. Дети плакали, две девчонки лет девяти вырвались из объятий матерей и кинулись в ноги Вячко.
– Господин, пощади!
– Помилуй, господин!
– Пошли прочь, – рявкнул на них Вячко.
Дети не испугались, напротив, вцепились ему в одежду, как клещи, зарыдали в голос:
– Не губи, добрый господин!
Рядом возникла Неждана, коснулась пальцами лбов детей, и те мгновенно обмякли, упали на землю, словно ватные. Фарадалки с воплями сорвались с места.
– Убили! Детей невинных погубили! Звери!
– Они спят, – склонив голову набок, негромко произнесла Неждана. – Но если не замолчите, я сотворю с вами что похуже.
Одна из фарадалок вскинула руки, пальцы её скрутились мудрёно, как для заклятия. Вячко заметил, как сверкнула молния, но раньше, чем та слетела с ладони, вторая фарадалка схватила женщину за запястье, опустила её руку и прошептала что-то неслышно.
– Стойте тихо и не смейте мешать нам, тогда, быть может, я пощажу вас, – сказал Вячко.
«И не убью прямо здесь».
Вячко подошёл к Годявир.
– Скажи хоть напоследок, зачем пыталась меня убить?
Телепта оставалась равнодушной к его словам, к рыданиям маленького мальчика и женщин, что не сводили с неё глаз, к собственной судьбе, чью нить уже держала в руках Морана, натянула до предела, готовая порвать. Хотя, быть может, другие боги имели власть над жизнями фарадалов?
– Твоему преступлению нет оправдания, но не просто же так ты подвергла свой табор опасности?
Старуха сипела от боли, из раны на плече текла кровь. Чёрные глаза обожгли ненавистью. Годявир плюнула в сторону княжича.
– Тебе нет дела до того, что станет с твоими людьми? – Вячко удивлённо вскинул брови.
– Я прекрасно знаю их судьбу. Смерть.
– Возможно, но в этом только твоя вина. Если бы в нападении участвовала ты да пара твоих людей, дети бы не пострадали. Но ты втянула их в это. Не я, а ты приговорила их к смерти, – Вячко всё ждал, что Годявир разозлится или заплачет, словами пытался добиться от неё хоть каких-то чувств, но телепта окаменела, ожидая собственной кончины.
Отчего она была так равнодушна? Фарадалы выбирали телептой старшую и мудрейшую из своего круга, ту, что будет заботиться и беречь свой народ. А эта женщина пожертвовала всем ради чёрного колдовства.
– Я постараюсь быть милосерднее, чем ты, и не стану убивать твоих соплеменников. Все, кроме тебя, отправятся в Лисецк и предстанут на суде перед князем. Если он будет милосерден, то сделает их своими холопами, сохранит их жизни.
Годявир сжала зубы, засипела, лицо скривилось от боли.
– Нет, – проговорила старуха с трудом. – Они все умрут, их жизни тебе не принадлежат.
Вячко оглянулся на жавшихся друг к другу фарадалов, прочёл страх на их лицах, страх и ненависть к нему, к жертве, что посмела выжить и отомстить.
– Ошибаешься. Они теперь в моей власти, как и ты. И за твои преступления ты будешь казнена здесь и сейчас.
Он расспросит выживших фарадалов после, когда Годявир будет мертва. С ведьмами стоило быть настороже, даже Охотники не тянули понапрасну с их казнью. Живая ведьма всегда опасна.
Телепта выпрямилась, откинула назад седые спутанные волосы, скривилась, посмотрев с презрением и насмешкой на княжича.
– Убивай, – процедила она со злобой. – Убивай, и будь же ты и весь твой род проклят.
Горазд схватил старуху за шкирку, перевернул корыто и заставил положить голову на него, как на плаху.
– Нет! – вскрикнула в отчаянии женщина позади. – Добрый господин, милосердный господин, не убивай её! Годявир не виновата, пощади.
Горазд толкнул фарадалку назад, не давая приблизиться к княжичу.
Вольные дети завывали имя старой телепты, прощаясь с ней навеки.
– Помолись своим богам, пока не поздно, – разрешил Вячко.
– Мои боги давно сгинули! И твои тоже скоро умрут!
Годявир посмотрела ему прямо в глаза без страха, её взгляд пылал решимостью, которую ничем не сломить. Она бы поступила так же, будь у неё возможность обернуть время вспять.
Упрямая гордая телепта отказалась склонить голову на плаху, и Горазду пришлось силой заставить её наклониться. Вячко не медлил с ударом. Шея Годявир была тонкой, хрупкой.
Пролилась снова кровь на грязный снег.
Плач затих, обратился в мрачную похоронную тишину.
– Уходим отсюда, – решил Вячко.
– А этих… хоронить? – Горазд растерянно оглядел поляну, усыпанную мёртвыми телами, словно еловыми шишками.
– Доберёмся до ближайшего постоялого двора, пошлём кого-нибудь этим заняться. А нам надо увести раненых в тепло и пленных в темницу, – Вячко очистил клинок снегом. – Неждана, Горазд, Синир, следите за пленными. Женщинам свяжите руки. Зуй, помоги Завиду идти.
Завид по-прежнему не мог пошевелить онемевшими руками, да и ногами передвигал с трудом.
– С-с-сучий потрох, – скулил он с яростью. – Я даже драться не мог.
– Я видел, что ты творил, бешеный пёс, – прокряхтел рядом Зуй. Он очнулся, но ещё не отошёл от колдовства Годявир, шатался, держась за больную голову. – Шуму только навёл.
– А что мне оставалось? Лежать, как ты, и ждать, покуда меня спасут? Так хоть с толку их всех сбил.
– И с ног, – хохотнул Синир. Изо рта у него шла кровь, кажется, ему выбили зуб.
Вячко пошёл позади остальных, чтобы следить за пленными. Неждана отстала от Синира, дождалась княжича.
– Хорошо стреляешь, – похвалил её Вячко. – Но твои чары пригодились бы больше.
– Я не одна из ваших чародеев, – повела бровями ведьма Мёртвых болот. – У моего народа колдовство другого рода. Не жди, что я подожгу лес щелчком своих пальцев.
– Так в бою ты бесполезна?
– Ты видел, что нет. Я хорошо стреляю, а скоро и с чеканом научусь управляться.
– Я говорю не об этом.
Неждана смотрела вперёд, на пленных. Вячко не видел её лица, но мог было поспорить, что она улыбалась.
– Мои чары иные, огонёк. Но тем они ценнее, что ими не владеет лесная ведьма. Она не сможет совладать с оружием, которое ей незнакомо.
Немало времени они потеряли, прежде чем снова двинулись в путь. Горазд и Вячко расчистили дорогу, тело Косого погрузили в сани. Вторак попытался усадить детей рядом с собой, но княжич его остановил.
– Поедут Завид и Зуй, – решил он.
Вторак только открыл рот, чтобы возразить, но Вячко его оборвал:
– Они нехило пострадали, а эти могут и своими ногами топать, – княжич оглядел фарадальских женщин и очнувшихся детей, прижавшихся в страхе к матерям. Он должен был испытывать жалость, но теперь им двигала только забота о своих людях, и куда больше – злость за слабость, что он испытал перед ними, за страх перед смертью, за их безжалостность. Вольные дети легко разделались с Косым и, будь у них возможность, убили бы Синира и Зуя, убили бы самого Вячко, так с чего жалеть теперь фадалов?
– Да я пешочком могу, детишкам места хватит, – пошатываясь, проговорил Зуй.
– Залезай, я сказал, – огрызнулся Вячко раздражённо. – Эти детишки зарезали бы нас, если бы могли.
– Я забрал у них оружие, – доложил Горазд. – Ножи прятали, сучата.
Зуй потупился, пробурчал что-то себе под нос и сел рядом со Втораком.
– Вольные дети… такие они, эх, – вздохнул колдун, оглядываясь на фарадалов. – Ясно хоть, зачем они всё затеяли?
– Успеем расспросить. Поторопиться нужно, – Вячко запрыгнул в седло и велел выдвигаться.
Подавальщица носилась с кухни обратно в зал, расставляя перед гостями угощения. Вторак хотел приступить к ужину, не дожидаясь остальных, когда Вячко остановил его:
– Подождём Неждану.
Зуй велел принести лишнюю чарку, налил в неё браги и прикрыл куском хлеба. Это было для Косого.
Мужчины поднялись из-за стола, и как раз тогда подошла Неждана. Горазд протянул ей простую глиняную кружку.
Вячко знал, что все ждали его слов, и произнёс короткую речь. Каждый раз, когда умирал один из их побратимов, говорить выходило нелегко.
– Помянем Добровита.
Они выпили, присели. Молча выпили ещё.
– А я и забыл почти, что Косого звали Добровитом, – хмыкнул Зуй. – Всё Косой да Косой.
– Ты своё-то имя не забыл? – оскалился Синир и зашипел, лизнув языком ссадину на уголке губ. Говорить, видно, ему было больно, как и улыбаться.
– Молчал бы, пока я тебя твоё имя забыть не заставил, – проворчал Зуй. – Хер скренорский.
– Ты насчёт моего хера не беспокойся, с ним всё хорошо. А вот твоя жёнка жалуется, что с твоим не очень.
По залу раскатом грома прокатился дружный смех, но Горазд тут же шикнул, чтобы вели себя тише. Неждана крутила головой, выпучив глаза, и прижимала к груди кружку, словно щит.
– Думайте, что говорите, дурни, – охладил всех Горазд. – Поминки по Добровиту, а вы ржёте, как кони. К тому же среди нас девица, она к таким разговорам непривычна.