Во владениях Рогволода Белозерского оборотень метался, словно птица в клетке. Он больше не мог заявиться к Чаславу, как в былые времена, не мог спокойно передвигаться по коридорам замка, не мог даже покинуть спальню в человеческом своём обличье.
– Щенсна, – позвал Милош нетерпеливо.
Старуха тут же вошла, оглядела его с ног до головы – взъерошенного, взбудораженного, бешеного.
– Чем могу услужить? – спросила старушка с поразительной покорностью, только глаза выдавали её напряжение.
– Мне нужно поговорить с Венцеславой. Позови свою госпожу.
Щенсна поджала губы и бросила недовольно, как кость собаке:
– Попробую.
Дверь закрылась за ней, затихли шаги служанки, та поспешила к покоям хозяйки.
Захочет ли Венцеслава прийти?
Несколько дней, с той ночи, когда Милош умолял её бежать с ним, Венцеслава не навещала его. Щенсна сторожила гостя, словно верный пёс, не впускала никого в комнату, и Милош скучал в одиночестве, тянул тепло из огня в камине, копил силы и порой вылетал из замка соколом, кружил над городом и искал Стжежимира, Ежи, Горицу или Дару – любого, кто мог выжить в пожаре, любого, кто нуждался в нём, и в ком нуждался он.
Потому что в замке он чувствовал себя нежеланным гостем. Зачем держала его Венцеслава? Не здесь, не в стенах спальни, не в покоях своего отца, а в своей жизни?
Она зашла почти неслышно, сверкнула серебряным ручейком в свете огня, остановилась в дверях, как нежданный гость в чужом доме.
Зима расцеловала её бледную кожу и золотые волосы, разрисовала инеем и льдом голубые глаза и длинные тонкие руки в плену голубого платья. Стало страшно вдруг, что она растает от жаркого огня в камине.
– Что случилось, Милош? – в голосе прозвенел лёд. Собранная, как воин перед битвой.
– Мне нужно встретиться с Чаславом.
Хотелось рассказать ей о большем, рассказать совсем о другом, но Милош побоялся снова разозлить Венцеславу своей откровенностью.
– Что-то случилось?
– У меня есть с ним незаконченные дела.
Меж светлых бровей пролегла едва заметная морщинка.
– Не знала, что вы ведёте общие дела.
Милош молчал, не сводя с Белой Лебёдушки напряжённого взгляда.
– Ты сможешь устроить нам встречу?
– Не думаю, что это разумно с моей стороны.
Он прикусил изнутри щёку, едва сдерживаясь.
– Мне очень нужно его увидеть. Он забрал кое-что, что принадлежит мне.
В глубоких озёрах глаз забурлили воды.
– Мне думается, что ты недооцениваешь мои старания, Милош, – ровным голосом произнесла Венцеслава. – Вокруг всех входов в покои отца теперь дежурят люди из Тихой стражи. Гжегож Безродный буквально занял место Идульфа возле короля и почти подчинил рдзенских Охотников себе.
– Безродный? Глава Тихой стражи? – усмехнулся Милош с недоверием. – С чего бы Охотники подчинились рдзенцам?
– Лойтурцам не доверяют после пожара. Люди считают, что мой муж пропустил ведьм в город. Просто представь, что сделают со мной и всей моей семьёй, если хоть кто-нибудь узнает, что я прячу у себя чародеев. Гжегож только и ждёт, чтобы разрушить Совет.
– Чтобы ослабить власть Лойтурии, – догадался Милош. – А твой отец в сговоре с лойтурцами, поэтому и заставил тебя выйти за Идульфа.
Венцеслава резко вздохнула, потеряв терпение.
– Никто никогда не заставлял меня выходить за Идульфа, Милош, – проговорила она с ледяным негодованием. – Да, этот брак выгоден моему отцу, но я сама хотела стать женой Идульфа, потому что… Создатель, Милош, знаешь ли ты хоть кого-нибудь достойнее Идульфа? Он ладмейстер Охотников, у него не меньше власти, чем у короля. Кто мог бы ещё стать моим мужем? Есть ли хоть кто-нибудь могущественнее?
Слова были сказаны. Те слова, которых боялся Милош и которые долго и успешно скрывала за кружевом улыбок и взглядов Венцеслава.
– Если только принц Карл, – процедил чародей. – А так во всей Рдзении не сыскать достойнее супруга Идульфа Снежного. Кто ещё тебя достоин?.. Но участь вдовы предателя, верно, менее почётна?
Венцеслава смерила его презрительным взглядом.
– Если на этом всё, то я бы предпочла вернуться в свои покои и отдохнуть.
Милош стоял, не шелохнувшись.
Лишь из благородства, из благодарности она не прогоняла его прочь. Верно? Или всё же не сном, не мороком была нежность, что порой виделась ему в голубых очах?
Он сорвался с места, в один миг оказался возле Венцеславы, обхватил руками, боясь потерять, и поцеловал несмело, трепетно, как не целовал никого никогда прежде.
Лебёдушка охнула в когтях сокола, обожгла дыханием.
Тонкие пальцы пробежали по оголённой шее, коснулись груди, дотянулись до самого сердца и отстранили прочь.
Милош не посмел сопротивляться, остался недвижим и послушен.
– Уходи, – попросила Венцеслава почти жалобно. – Если не хочешь погубить меня, то уходи сегодня же.
– На рассвете, – шёпотом пообещал Милош.
Вокруг него потемнело, он видел только Венцеславу, она одна горела ярко, но слишком далеко – не дотянуться больше, не коснуться уже никогда.
В дверях она задержалась:
– Отец ищет Стжежимира, чтобы доказать его вину в пожаре и сговоре с ратиславской ведьмой. Твой учитель, скорее всего, скрывается среди погорельцев в предместьях среди троутоских купцов.
Милош кивнул, но Венцеслава уже не видела того, она скрылась за дверью, оставив его совсем одного.
Огонь пылал жарко, наполняя спальню тёплым воздухом, но Милош зябко ёжился, сидя в кресле, пока сумерки пробирались в комнату, предвещая приближение долгой зимней ночи.
– Ты как солнце, – донёсся голос из прошлого, что сгорело в пожаре Совина. Голос звучал так удивительно нежно, что Милош уже не был уверен, не придумал ли он всё сам. – Рядом с тобой тепло даже зимой, даже в этом каменном городе.
Он улыбался, касаясь губами тёмных волос, что пахли терпкими травами и полевыми цветами.
– Разве зимы иные на твоей мельнице?
– Да. – Её дыхание щекотало шею. – В избе тепло и пахнет хлебом и деревом, а мельница скрипит едва слышно на ветру, и колесо покачивается, будто желает снова побежать и разбить лёд на запруде. И даже в самые сильные морозы не страшно замёрзнуть, потому что…
Она замолчала, спрятала лицо, испугавшись собственных слов.
– Что?
Дара мотала головой и тихо смеялась.
– Нет-нет, это глупости всё. Дурное.
– Что, скажи уже, мне любопытно.
Её губы касались его плеча, когда она проговорила смущённо:
– В самый страшный мороз, когда всё живое – белое, хрупкое, мёртвое, но в родном окошке горит свет, когда знаешь, что тебя кто-то ждёт и хранит для тебя своё тепло даже самой тёмной ночью, тогда холод уже не страшен.
Милош не мог вспомнить, какими тогда были его слова, что сказал он Даре и не промолчал ли вовсе, но теперь ответил в пустоту, и ему показалось, что его услышали.
Это было глупо. Но Милош был слепым глупцом.
Ночью в коридорах стало неспокойно. Милош слышал далёкие голоса и скрип дверей, слышал чьи-то шаги и почти что кожей чувствовал чужой страх.
Он выжидал, не смея выйти за порог, но зная, что беда обязательно доберётся и до его спальни, ворвётся и разорвёт мнимый покой.
Скрипнула дверь.
– Вставай, господин.
В комнату прокралась Щенсна, Милош разглядел в тусклом свете луны её старое морщинистое лицо.
Окно было распахнуто настежь, Милош уже стоял нагим, укрываясь лишь одеялом. На груди висело соколиное перо. Он был готов и ждал лишь нужных слов.
– Улетай скорее, – взволнованно прошептала служанка. – Сюда идёт Тихая стража.
– Что случилось?
– Они нашли Агнешку, дурная девка всё разболтала. Создателем заклинаю, улетай, если не хочешь погубить госпожу.
– Передай ей…
Он запнулся, не зная, что сказать, а золото уже вспыхнуло в крови, побежало по рукам, обращая их в крылья.
Сокол кружил вокруг западного крыла королевского замка, слушал злые, пытливые голоса, разъярённый рёв Рогволода Белозерского, мирный голос Белой Лебёдушки и отчаянные причитания старой Щенсны.
Если он только бы попытался помочь, то обрёк бы Венцеславу и всех её близких на верную смерть.
Но западная часть замка прятала за величественными своими стенами не только семью Рогволода Белозерского.
Окно в покои Часлава было закрыто, и Милош едва не свалился вниз, рухнув с узкого подоконника. Ноги его всё ещё были птичьими когтями, вместо рта остался клюв, но уже человеческие пальцы разрывали слюду на окне.
Часлав спал крепко, так крепко, что не расслышал шум, а когда сон его ослабел, то Милош коснулся его висков, заставляя разум сдаться во власть дрёмы.
Больше не нужно было скрываться. Милош зажёг свечу на прикроватном столике и смело принялся изучать покои Лисицы. Он перебрал драгоценные перстни и пряжки для ремней, подвески с изображением сов и лис.
В ящиках большого шкафа небрежно среди платьев лежали кошели с монетами, чаще золотыми. Милош забрал их все. Сгрёб он и украшения, забрал пару дорогих нарядов и один из тех, что Часлав носил в город, не желая привлекать внимание. Последний был беднее, но теплее и удобнее в долгой дороге. Одежда оказалась Милошу чуть коротка, но теперь не приходилось выбирать.
Милош оглядел свою ношу, оценивая добычу. Соколу не подняться в воздух с таким мешком.
Неспешно Милош переоделся в багряный жупан с меховой отделкой, отыскал среди украшений Часлава серьгу с изумрудом. Этот камень был больше, чем тот, что потерял Милош, и обработан иначе, но другое было важно: люди, что искали ученика королевского целителя, должны были знать про изумрудную серьгу.
На прощание Милош оглянулся на Часлава. Красивый злобный подонок. Притворяться его другом было весело, но мерзко, и разорвать их дружбу Милош намеревался точно так же: весёлой жестокой шуткой.
Пусть в покоях Рогволода Белозерского рыскали люди из Тихой стражи, во владениях отца Часлава – Болеслава Лисицы – оставалось покойно в этот час. Милош бывал здесь не раз, чаще приходил как ученик Стжежимира, редко как товарищ Часлава, и теперь легко нашёл выход в общие коридоры, откуда расходились лабиринты замка к королевскому крылу и ко владениям других членов Совета.