Белый конь. Стопа упорная.
И на этом на коне
Едет милая ко мне.
Едет, едет милая,
Только не любимая.
Перевернулись земля и небо, столкнулись, раскололись снова надвое, и ноги коснулись снега.
Дара дрожала от холода. Руки сделались непослушными, и, как назло, никак не получалось попасть в рукава рубахи. Дедушка помог ей натянуть одежду.
– Заболеешь ещё, – обеспокоенно сказал он, как если бы не мог её вылечить, отшептать болезнь тайными словами.
Волхв помогал одеваться деловито, без всякого стеснения, а Дара покраснела смущённо, запахнула плотнее тулуп и повязала платок на голове. Из-за спешки сделала она это криво, и растрёпанные волосы вылезли на лицо.
– Ну как, налеталась? – Дедушка сунул ей в руки миску с похлёбкой и поспешил обратно к огню.
Дара отпила. От еды шёл пар, но девушка не обожглась, она едва почувствовала тепло.
– Кажется, впервые вижу, как ты улыбаешься. Приключилось что? – хитро прищурился Дедушка.
– Нет, – растерялась Дара, она и сама не заметила, что улыбалась с того момента, как обратилась обратно человеком. – Просто… я давно не летала, и ни разу – так вольно. В Совине мы лишь однажды бывали за стенами, и то ночью… это иначе.
Она смутилась своих искренних слов и поторопилась засунуть в рот ложку с супом.
– Хорошо, хорошо, – развеселился Дедушка. – Полёт – это особый дар. Первые Совы в Великом лесу тоже были оборотнями, первыми лесными ведьмами.
Дара прислушалась, ловя каждое слово. Дедушка неохотно рассказывал о своём хозяине, а о волховстве и вовсе говорить отказывался, как о делах минувших и позабытых.
– Но я-то не Сова, а Ворон, – напомнила Дара.
Дедушка кивнул и принялся чистить миску снегом.
– Есть такая беда, но из этой бочки дёгтя мы мёду достаточно выжмем. То, что ты летаешь, – это очень хорошо, очень, – волхв вытер рот широкой бледной рукой. – Нам бы твои крылья пригодились, только мне даже медведем за тобой не угнаться.
Вспомнилось, как Дара увидела Дедушку в медвежьем его обличье в последний раз.
– Я запамятовала совсем поблагодарить тебя, – перебила она. – За то, что помог мне спастись от княжича и от Здиславы. Я сама бы вряд ли справилась.
– Ты теперь со всем справишься, внученька, – из груди Дедушки вырвался смешок. – После всего, что приключилось…
Верно, духи доносили волхву о её делах в Совине, те самые духи, которых она впустила в город.
– Так вот, о твоих крыльях… они тебе, конечно, ещё пригодятся, только теперь до Лисецка нам надобно поспешить. Я бы провёл тебя лесными тропами, но духи не пустят того, в чьих жилах лёд и тьма.
Дара нахмурилась, стёрлась улыбка с её лица.
– Зачем нам до Лисецка? Я думала, мы идём в Златоборск.
– В стольном граде уже нет Снежного князя, он теперь в Лисецк направляется, ведёт за собой войско. Мы доберёмся туда раньше него и встретим по прибытии.
Ярополк. Имя дробью пролетело по позвоночнику, заставило вздрогнуть всем телом.
– Он пытался меня убить.
– Не думаю, – покачал головой Дедушка. – Он искал тебя после не для того, чтобы казнить, как желает того его брат. Снежный князь мечтает заполучить тебя к себе, ему нужна твоя сила.
Всем была нужна сила Дары, только не сама Дара. Вот и Дедушка пусть добр с ней и заботлив, но не просто так уводит прочь от слуги Мораны.
– А зачем это тебе? Зачем лешему?
Дара давно нашла ответ, но что, если иначе ответит волхв, что, если она ошиблась? Ведь мог Драган соврать. Он, как и Чернава, желал заполучить Дару к себе. Что стоило ему сплести ложь?
– У Ярополка сильная кровь, почти как у тебя, – размыто ответил Дедушка.
Отвечал он неохотно, словно опасаясь испугать, и оттого каждое слово Драгана крепло и становилось правдивее.
– Род Вышеславичей идёт от Старшей совы, древняя сила течёт в жилах Ярополка, и потому только он может дать тебе…
Волхв замялся, подбирая, верно, слово, что не обратит Дару в бегство, и потому она закончила сама:
– Ребёнка, – во рту у неё пересохло. – Ребёнка, который станет новым лешим.
Дедушка резко вскинул голову, и медвежья морда спала со лба.
– Знаешь, значит, – проговорил он с удивлением. – И не бежишь?
– Я очень давно бегу, устала, – призналась Дара. – И пока не знаю, что делать дальше и куда бежать, вот и иду с тобой.
– Честно, – оценил волхв.
Дара ждала, что Дедушка будет уговаривать её смириться с судьбой, но он молчал, а помолчав, принялся собирать вещи.
– Как я и говорил, надо бы нам через лес пройти, но с твоей кровью не получится. Я бы предложил пустить её ещё раз, но боюсь, не выдержишь. Тут иным путём стоит попробовать, ворожбой помочь. Ты же хочешь избавиться от Морановой заразы?
– Да и от заразы лешего было бы неплохо, – усмехнулась Дара невесело.
Дедушка покачал головой, улыбаясь слегка, и продолжил говорить, как будто не услышал ничего.
– Тогда ты полетишь вороном, а я пойду тайными лесными тропами там, где есть леса, побегу медведем там, где простираются поля. И встретимся мы теперь в Лисецке.
Дара поверить не могла своим ушам. Как легко отпускал её волхв, как просто далась свобода. Неужто не было никакого подвоха?
– Почему ты веришь, что я отправлюсь в Лисецк и не сбегу?
Дедушка пожал плечами и улыбнулся плутовато.
– Ты и сегодня могла улететь куда угодно, но этого не сделала. Почему?
– Потому что покуда я Ворон, Морана следует за мной по пятам, и только ты её можешь прогнать.
– Вот и ответ, – волхв накинул капюшон-морду обратно на голову, и улыбка его показалась медвежьим оскалом. – Мы друг другу нужны, значит, ты меня пока не предашь…
Он поднялся легко, словно ловкий юноша, и вылил из котелка остатки похлёбки на снег.
– Хозяин полей, прими наше угощение, – он вздохнул нерадостно, явно не желая приносить дары духам и вынужденный это сделать лишь потому, что стоило двигаться в путь. Дедушка поднял со снега свою суму. – Ты тоже поспеши, – посоветовал он. – Лети, внученька, так, чтобы солнце поутру было слева от тебя, как сейчас, а на закате справа. Лети и не оборачивайся назад.
Леса, укрытые паутиной снега, проносились бесконечно долго под чёрными крыльями. Всё осталось позади: и сгоревший Совин, и одинокие Пяски, и даже старую облезлую шубу, которую пришлось Даре сбросить, когда взлетела она вороном и направилась на юг.
В первые часы Дара оборачивалась к солнцу, и всей душой её тянуло туда, на восток, где стояла родная мельница, где ждал внучку Старый Барсук.
«Я не могу вернуться теперь, Великий лес слишком близко», – уговаривала себя Дара и продолжала путь к Лисецку.
Пока она не освободится от власти Мораны и лешего, ей опасно возвращаться домой.
Студёный ветер дул вслед, и порой деревенели крылья, и дышать становилось тяжело. Временами Дара почти забывала, что существовало что-то кроме неба сверху, земли снизу и её лёгкого оперённого тельца между ними.
Тогда по-настоящему становилась она вороном.
Поначалу другие птицы казались ей странными, чуждыми, но к концу дня ворон почти позабыл, что сам родился не птицей, и порой мелькала у него дикая мысль напасть на синицу или снегиря, отобрать добытое лакомство. Ещё реже, но куда сильнее тянуло вниз, к земле, когда пролетал ворон над опушкой леса. Там, где боролись друг с другом лес и человек, где непроходимая чаща сменялась полями, что спали под снегом, темнели местами червоточины, они гнили, прогрызались в саму мать-землю, разрывали её гнилыми корнями. Из этой темноты ворона звал знакомый голос. Звал то тихо, то громко, то ласково да умоляюще, то грозно и требовательно. Ворона тянуло на зов с немыслимой силой, но нечто иное, могущественное заставляло лететь дальше.
Но чем ниже садилось солнце, тем сильнее становился голос, крепла его власть.
И когда последние лучи скрылись за облаками далеко на западе, у кромки леса, где чернота деревьев сменялась белизной полей, родилась буря.
Ветер помчался от земли к ворону.
– Дара!
Серая пелена, словно огромная вуаль, упала на ворона.
Карканье вырвалось из клюва, крылья запутались в сетях. Ветер мотал птицу из стороны в сторону и против всяких законов природы тащил, тащил вниз к земле.
– Дара! – белая женщина, бледная как смерть, раскинула руки.
Морана звала к себе со старых разрушенных капищ и деревенских кладбищ, отовсюду, где правила смерть.
Её лицо – снежная буря. Её кровь – ледяная вода. Её поцелуй – ночь.
Ворон закричал, пытаясь разорвать вуаль, расправить крылья, победить ветер. Но чернота была сильнее.
И когда ворон уже не мог лететь, крыло растеряло оперение и превратилось в руку.
А с пальцев ведьмы слетело золото и прожгло вуаль ночи.
Смерть закричала, завыла лютым зимним ветром, оглушая всю округу. Она отступила.
Но ворон с человечьей рукой не мог лететь.
«Обращайся, – взмолилась Дара. – Скорее обращайся».
Неслась навстречу земля, кружило вокруг небо. Приближались стремительно покрытые снегом могилы. Дара разобьётся. Она будет лежать мёртвой среди этих холмов.
Но когда она почти упала на землю, рука снова стала крылом, и ворон устремился ввысь. Он полетел прочь от проклятого места. В глазах двоилось чёрно-белой мозаикой.
Вдалеке Дара заметила белую ленту, что разрывала лес надвое, виляла, словно змея.
«Река, – подумала она. – Быть может, река её остановит».
Ведь говорили в сказках, что если перейти реку, то нечистая сила не последует за тобой. И ворон поспешил вперёд. Но река оказалась дорогой, и на краю её стоял большой дом.
Ночь вступила в полноправные свои владения. Богиня-пряха будет становиться с каждым часом только сильнее, нельзя лететь дальше.
Морана по-прежнему звала к себе.