Только когда босые девичьи ноги коснулись колючего снега, далёкий голос разочарованно вздохнул, упустив добычу. Управлять человеком, в чьей крови плескалось золото, ей было куда сложнее, чем Вороном, поклявшимся ей служить.
Дара приземлилась у незнакомого постоялого двора. В конюшнях ворчали негромко лошади, из печной трубы тянулся дымок, и свет, пробивавшийся через ставни, обещал тепло и горячий ужин.
Дара стояла совершенно обнажённой во дворе, только длинные смоляные волосы прикрывали её грудь. Что она сможет предложить в обмен на приют? И кто пустит её, голую и простоволосую, в свой дом?
Но, умирая от холода на улице, некогда было о том думать.
Девушка торопливо пробежала по ступеням незнакомого дома и остановилась у самой двери. Без перьев, что сохраняли тепло, не осталось ни страха, ни стыда, только желание укрыться от мороза.
Дара забила в отчаянии в дверь, и как только та приоткрылась, ввалилась внутрь.
Было темно, и Дара не сразу смогла разглядеть, что происходило вокруг, только услышала испуганный вопль и стук захлопнувшейся двери.
– Батюшки, это что ж… такое? – ахнула в полумраке женщина.
Дара оглянулась, щурясь слепо, как кутёнок.
– Помогите мне, – проговорила она едва слышно. – Помогите.
Она не знала, чего ждать, и готовилась как к оскорблениям, так и к ударам, но ей на плечи вдруг упал шерстяной платок.
– Ох, девонька, кто ж тебя так?
Наконец удалось разглядеть перед собой полную женщину с толстой косой, уложенной венцом на голове. Она смотрела с жалостью и сочувствием. Это было ново.
– Я… – Дара растерялась, не зная, что сказать.
– Наши или узкоглазые? – допытывалась женщина.
Дара не поняла вопроса и только замотала головой, но женщина уже сама что-то для себя решила.
– Ох, сколько их теперь на дорогах, никакого житья, – вздыхала она. – Вадим! – крикнула в сторону. – Вадим, у нас опять беженцы. Девчонку на дороге обокрали. До последней нитки обобрали да поизмывались ещё, твари!
– Сколько ж можно? – донёсся голос из-за стены. – Веди её сюда.
Дару провели в просторную клеть, где стояли печь и стол, и вокруг навалены были корзины и мешки – всё больше пустые. За столом сидел мужик в драной одежде, перед ним стояла миска с кашей, и мужик уронил ложку прямо в миску, когда увидел Дару.
– Твою мать! – вырвалось у него.
Дара крепче обвязала платок вокруг груди, но голые ноги всё равно остались на виду.
– Отвернись, Вадим, – грозно прикрикнула хозяйка. – Я ж говорю: до последней нитки обобрали. Её одеть нужно. Голуба! Голуба, подь сюда!
Женщина силой усадила Дару на лавку в углу, и та закуталась в платок, насколько это было возможно.
Голуба всё не шла, и хозяйка отправила Вадима за платьем для Дары.
– Сейчас тебя согреем, – женщина отодвинула заслонку печи, достала горшок с кашей. – Ой, забыла совсем, настоечка же осталась клюквенная. Быстро кровь разгонит…
На кухню забежала молодая девчушка лет двенадцати, в руках она держала выцветшую понёву некогда синего цвета да рубаху всю в заплатках.
– Только это нашла, – выпалила она, уставившись во все глаза на Дару.
– Ну, давай что есть, – вздохнула хозяйка с досадой. – На, девонька, – протянула она одежду Даре. – Всё остальное эти сволочи забрали давно. Нас они тоже обобрали, скоты проклятые.
Голуба осталась в дверях, она не сводила глаз с гостьи. Дара одевалась, не обращая ни на кого внимания. Уставшие закостеневшие пальцы, что весь день оставались когтями, свело, и никак не получалось ни повязать пояс, ни заплести косы.
– Давай помогу, бедняжка моя, – предложила хозяйка и присела рядом с Дарой на лавку, выхватила откуда-то гребень, шустро управляясь с длинными спутанными волосами. – Голя, принеси клюквенной настойки, гостью напоить надо, она промёрзла до самых костей. Посмотри, как пальцы скрючило.
Девчушка неохотно вышла, но вернулась почти сразу, держа двумя руками полупустую дутую бутыль.
Дверь следом за Голубой приоткрылась, и в клеть заглянул Вадим.
– Можно мне? А то ужин стынет.
– Давай, заходи, – разрешила хозяйка и обратилась к Даре: – Я ж назваться забыла, меня Истомой кличут. А тебя?
– Дариной, – она удивилась, что из горла вырвались слова, а не вороново карканье.
– Здравствуй, Дарина, – улыбнулась Истома с жалостью. – Бедняжка моя, как же тебя сюда занесло одну-одинёшеньку?
– Дедушка со мной шёл, – проговорила Дара негромко. – Но…
Она не знала, как пояснить, зачем они разделились, чтобы не поведать обо всём остальном. Нельзя же было сказать хозяевам, что они приютили вовсе не простую девицу, над которой надругались разбойники, а лесную ведьму и Ворона Мораны, которая шла в Лисецк на встречу с князем.
Но Истома иначе поняла её молчание.
– Скоты, вот же скоты, – выругалась она в сердцах. – Никого не жалеют, ни стариков, ни девиц. Ох, а уж что они у нас творили…
– Целы остались, и на том спасибо, – проворчал из-за стола Вадим. – А богатство – дело наживное.
– Да о каком богатстве речь, если жрать нечего скоро будет?! – воскликнула Истома. – Мы же, Дарина, хозяева на постоялом дворе, – пояснила она. – Только ни двора, ни кола у нас скоро не будет. Гостей нет, а те, что есть, сами бегут от войны да узкоглазых, у них с собой ни одного златого. Запасы у нас все сволочи какие-то забрали, слава Создателю, Голубу хоть уберегли от них, а то они бы с ней, как с тобой…
– В округе много татей? – спросила Дара, принимаясь за кашу. На вкус та была пресная, дурная, но горячая, что теперь казалось куда важнее.
– Тьма-тьмущая, – пожаловалась Истома. – Как война эта проклятая началась, народ из Нижи попёр, и кто стал милостыню просить, а кто чужое силой отбирать. Но кроме татей сюда порой и степняки забредают, а они куда страшнее. Если нашим только золото да еда нужны, то эти нелюди всех в рабство угоняют и деревни дотла сжигают. Нам с Вадимом везёт пока, минует беда, но лишь потому, что город рядом.
Дара чуть не подавилась.
– Рядом?
– Да, лучин шесть пути. Княжеские люди часто захаживают, но их не хватает, – пальцы Истомы ловко плели косу из длинных смоляных волос, гладили нежно, заботливо по голове. – Вот, говорят, скоро Великий князь придёт с ополчением, тогда спокойнее станет.
– Великий князь? – переспросила Дара. – Я слышала, что Снежный князь Ярополк сюда едет.
– Так он и княжит теперь в Златоборске, отец-то его, благослови Создатель, убит чародеями из вольных городов. В Ночь костров его, говорят, заживо сожгли.
Дара от ужаса не смогла сказать ни слова, и перед глазами смешались картины, что видела она наяву в Совине, и те, что подарило ей тут же воображение, стоило услышать о смерти Мстислава Мирного.
– Видимо, судьба у него такая. Мать его, княгиня Злата, тоже заживо сгорела, вот и он, как мученик, к Создателю отправился, – рассудила Истома.
– Ох, да хватит об этом, – перебил её Вадим. – И так тошно.
Истома недовольно поджала губы, но мужа послушалась. Пока Дара ела, хозяйка оставалась рядом, гладила её по плечам и приговаривала нежные, успокаивающие слова. Истома жалела Дару, прогоняла боль и страх прочь ласковой речью, и пусть не знала, чего на самом деле боялась Дара, той стало легче на душе. И когда она наелась, выпила крепкой хозяйской настойки и с жадностью и радостью сгрызла предложенный пусть бедными, но щедрыми хозяевами сухарь, горести на время покинули её.
На постоялом дворе в ту ночь мало остановилось гостей. Вадим и Голуба порой уходили с кухни, чтобы проводить кого-нибудь до ложницы или убрать грязную посуду, но Дара и Истома оставались в тепле, и из-за печи на них поглядывал встревоженный домовой.
Он узнал в гостье ведьму, почуял её силу.
Дара встретилась с духом глазами, и домовой испуганно нырнул в темноту. Какой он был слабый, какой пугливый. Даре прежде и не приходилось встречать таких духов. Но, верно, теперь, когда вокруг царила смерть и боль, даже навий дух чувствовал себя беззащитным.
– Почему вы остаётесь здесь? Вы могли бы отправиться в Златоборск, – спросила Дара у Истомы. – Если опять придут разбойники или степняки…
– Если они сюда придут, то и до Златоборска рано или поздно доберутся, – пожала плечами Истома. – Некуда нам идти, тут вся наша с Вадимом жизнь. Да и сыновья мои, когда вернутся из Лисецка, то как нас найдут?
– А почему они там, а не с вами?
– Так всех юношей князья призвали в ополчение, – Истома спрятала печальный взгляд, опуская ресницы. – Вот закончится война, и мальчики мои вернутся, а мы их здесь дождёмся.
Один за другим гасли огни в избе. Шустрая Голуба обегала комнаты, наводила порядок. Вернулся Вадим, залез на печь и скоро громко захрапел.
– Иди, девонька, вместе с Голубой, – сказала Истома, когда заглянула на кухню её дочь. – Она тебе постелет рядом с собой.
Хозяйская дочка оказалась молчалива. Быстро она постелила на свободной лавке для Дары, сама разделась до рубахи, переплела косу перед сном и легла спать у соседней стены.
Дара принялась развязывать пояс, но отчего-то остановилась, прислушиваясь к тишине за окном. Ей почудились шаги на улице, будто кто-то бродил вокруг дома. Звук то пропадал, то вновь усиливался, и в скрипении снега под ногами слышался голос:
– Дари-и-ина, – звала Морана-смерть. – Да-ара…
В углу зашуршал домовой, сверкая в темноте золотыми глазами. Дух был слаб, не сильнее кошки, не сравниться ему с тем домовым, что призвал всю свою древнюю мощь, когда разрушил дом Идульфа Снежного и спас Дару от смерти.
Этот домовой не смог бы спасти даже самого себя.
Они долго играли в гляделки, пока Дара не сделала шаг навстречу.
– Хочешь? – прошептала она. – Хочешь, поделюсь силой? Она золотая, жаркая как солнце, мне так сказал водяной. Она сделала его сильнее и тебя тоже сделает.
Дух ворчливо зашипел в углу, прижался к стене, но не ушёл. В золотых глазах вспыхнуло любопытство.
Верно, и правда пришло время отдавать долги. За этот Дара заплатила по собственной воле и с радостью.