– Надо чёрную кровь из тебя выгонять, – сказал Дедушка, когда они уединились в самом углу зала, где пусть и было прохладнее и темнее, зато никто не мог их подслушать. – Готова?
Дара кивнула молча, отпивая из деревянной кружки топлёного молока.
– Больно будет, и потом ты долго ещё без сил промаешься, – предупредил Дедушка. – Но от смерти всегда нелегко уходить.
Хотелось расспросить о другом: о княжиче, который вот-вот должен был прибыть в город, о Моране и ненависти её к Лесному хозяину, о дитяти, которому предназначено стать новым лешим, но Дара заставила себя молчать, слушать да запоминать.
Ещё не наступило время, чтобы проявить свою волю. Даре стоило научиться быть хитрой, притворяться покорной.
– Что за колдовство такое, которое избавит меня от Мораны?
На службу к богине-пряхе посвящали на старом капище, обливали кровью, обращали Вороном, наполняли вены тьмой. Что могло разрушить такую связь?
– Да почти такое, какое ты сама совершила, когда я тебя нашёл в Пясках. Ты чуйкой сама догадалась кровь пустить, но так, внученька, можно лишь ослабить Морану, а чтобы сжечь её совсем, придётся потрудиться. Но тут такая загвоздка… однажды мне уже пришлось видеть, как заблудший волхв отрёкся от Мораны-смерти, мой учитель его тогда спасал, а я подсоблял, потому что в одиночку нелегко отнять у богини её игрушку.
Дедушка улыбался, пока говорил, улыбался задорно, а Дара только мрачнела с каждым словом. Она лишь игрушка для богов, кукла тряпичная, которую вырывают друг у друга из рук. От бессилия выть хотелось волком, но приходилось сидеть смирно и слушать, как волхв рассуждал о её судьбе.
– Беда, что теперь найти ещё одного волхва или хотя бы простого чародея, чтобы знал и понимал древние молитвы и заклятья, почти невозможно. Ну, не кручинься, пусть я один совсем, да ещё и старый пень, но пень недряхлый. Справлюсь как-нибудь, выкручусь, – принялся утешать вдруг Дару Дедушка, то ли посчитав, что она расстроилась из-за обряда, то ли издеваясь.
Даре тошно и страшно было слушать обо всём, что говорил волхв. Ей хотелось заснуть и забыть хоть на время о том, что к городу приближался княжич.
– Я устала, пойду посплю, – решила она, отставляя в сторону кружку.
В корчме не было ложниц для гостей, но ночью, когда Дедушка и Дара оказались на пороге, хозяин разрешил им остаться за скромную плату, выделил тесную клеть, где стояла старая покосившаяся лавка, притащил большой сундук, постелил поверх него тюфяк и поделился колючими шерстяными одеялами.
Дара подумала, что ей стоило спрятаться в этой клетушке до тех пор, пока княжич не ушёл бы из города. Вряд ли он собирался задержаться надолго, он спешил дальше, в степи. И в корчму, где нет комнат для путников, Вячеслав, скорее всего, не должен был зайти. Если Дара поведёт себя осторожно и тихо, не станет выходить на улицу, то им ни за что не повстречаться.
Она поднялась из-за стола, когда распахнулась дверь, и с клубами морозного воздуха, с шумом и гамом в корчму из сеней вошёл огневолосый княжич с товарищами.
– Хозяин, принимай гостей!
Следом за ним ввалились два здоровых мужика и худой парнишка в меховой шапке.
Дара упала обратно на лавку, словно у неё подломились ноги, отвернулась, согнулась над столом, пряча лицо за кружкой.
– Это он, – прошептала она еле слышно.
Хозяин с хозяйкой выбежал встречать княжича и его дружинников, пока Дедушка разглядывал их из угла.
– Вижу, – задумчиво произнёс волхв. – Он.
Отвернувшись от входа, спрятав лицо, Дара никак не могла увидеть, что парнишка, который вошёл следом за мужчинами, снял шапку и оказался высокой девицей с длинной рыжей косой, и что девица эта в свою очередь не сводила глаз с Дедушки и Дары.
Тело оцепенело. Дара не могла сдвинуться с места. Ей стало слышно, как отчаянно и неистово билось сердце в груди, и казалось, что время стало тягучим, словно кисель.
– Княжич рыжеволосый, верно? – уточнил Дедушка тихим голосом.
Дара едва качнула головой.
– Сидит спиной к нам, не смотрит, не бойся, уходи шустрее, – велел волхв.
Вспомнилось, как княжич гнался следом, настиг в лесу, загнал в ловушку кустарников и деревьев и замахнулся мечом для удара.
Дара поставила кружку на стол, но от волнения так стукнула донышком, что раздался громкий стук. Она вжала голову в плечи, как если бы княжеский меч уже пролетел над макушкой.
– Иди давай, – поторопил Дедушка.
И она заставила себя вылезти из-за стола, на деревянных ногах дошла до неприметной дверцы, за которой скрывалась хозяйская половина дома и клеть, где разместились они с Дедушкой.
Дара не стала зажигать свечу, на ощупь нашла сундук, забралась на него, поджала ноги, чтобы те не свисали с краю, укрылась с головой, зажмурила глаза и долго после лежала, дрожа от холода и не будучи в силах согреться.
Каждый раз, когда проходил кто-то мимо двери, ей казалось, то идёт княжич, и она придумывала, как он мог узнать о ней. Дара подозревала Дедушку в предательстве, опасалась, что хозяева корчмы разболтали о гостье и Вячко узнал по описанию лесную ведьму, боялась, что Вячко сам случайно забредёт сюда и найдёт Дару, и страх не давал ей заснуть.
За плотной занавесью ужаса скрылись гнетущие воспоминания, и Дара теперь даже не думала, отчего ненавидел её княжич, отчего желал смерти лесной ведьмы.
И почти на рассвете, когда Дара нырнула наконец в беспокойный, тяжёлый сон, вернулся Дедушка.
Дара сразу узнала его высокую, чуть сутулую фигуру, вцепилась пальцами в края тюфяка, вновь замирая от ужаса и страха, от ожидания предательства, как от ожидания удара.
Волхв медленно прикрыл дверь, подошёл ближе, шурша полами шубы по полу, присел, но в темноте всё равно нельзя было различить его лица, только увидеть пугающие очертания медвежьей морды.
– Я нашёл ведьму, которая поможет нам в обряде, – прошептал Дедушка. – Так что завтра ночью придёт конец Моране.
– Нашёл? Где?
Дара вздохнула с облегчением. Мгновенно все ночные страхи развеялись.
– Княжич привёл с собой ведьму, она согласилась помочь.
– Княжеская ведьма? Ты рассказал ей обо мне?! – воскликнула Дара и села резко, чуть не упав с узкого сундука.
– Тише, – зашикал Дедушка. – Она и без того про тебя знала, сама подошла и заговорила, а уж я постарался уговорить её не сдавать тебя княжичу, а, наоборот, помочь.
– Уговорил помочь?! – тело затряслось как в лихорадке, из глаз потекли крупные, что горох, слёзы. – Она приведёт княжича меня убить.
– Не приведёт, поклялась, в свидетели клятвы навьего духа призвала, если нарушит слово – умрёт, – успокоил волхв. – Поверь, таких клятв не нарушают, такие клятвы с собой в могилу уносят.
Даре хотелось зажечь свет и вглядеться в лицо Дедушки, чтобы найти в нём хоть тень лжи или сомнения. Она попыталась остановить слёзы, но те лились ручьями по щекам против её воли.
– И с чего ведьме тебе клясться? – всхлипнула она жалостливо, утирая лицо ладонями.
– А это уже не твоё дело, – хмыкнул Дедушка и положил ей руки на плечи, толкая обратно на тюфяк. – Спи, набирайся сил, внученька. Эх ты, лесная ведьма. Раньше девки у лешего покрепче бывали, посмелее, а ты плаксивая девчонка. Спи.
Но Дара больше спать не хотела и решила просидеть весь день, чтобы быть готовой, если за ней придёт княжич Вячеслав. Она так и сказала Дедушке, но тот хмыкнул, черкнул кремнем, пуская искру, другую, и когда искры те замелькали перед глазами хороводом падающих звёзд, Дара провалилась в глубокий сон.
Князь Чернек встретил гостей у крыльца своего дворца. Тяжело дыша, он разразился долгой хвалебной речью, угостил княжича и его ближнюю дружину по обычаю хлебом и солью, расцеловал на имперский манер в щёки три раза.
Вокруг собралась толпа, чтобы посмотреть на княжича. Вячко едва справился с удивлением, ведь никто не должен был знать о его прибытии, ни разу в дороге он себя не выдал, так откуда узнали, что он придёт в Лисецк?
– Быстро у вас слухи разносятся, – прошептал Вячко, целуя князя. – Никому не говорили, что я с посольством еду. Откуда это пошло?
– Леший его знает, – ругнулся Чернек и приобнял княжича за плечи, улыбаясь напоказ.
– Позже тогда обсудим, – улыбнулся так же наигранно Вячко, похлопывая Чернека по плечу. – А пока подарки передам.
– Мне? Подарки?
– Непростые подарки, с подвохом, скорее для тебя лишняя морока, – ухмыльнулся Вячко. – На нас по дороге напали фарадалы, вот мы их привели, чтобы ты, князь, совершил над ними честный суд.
Началась возня с фарадалами и с ранеными. Одних размещали в темницу, других в мрачные княжеские покои, которые казались кметской избой в сравнении со Златоборскими богатыми теремами. Остальные люди из отряда отправились на постоялый двор, и один лишь Вячко задержался у князя. Вдвоём поднялись они по ступеням во дворец. Князь Чернек шёл медленно, ступал тяжело и громко дышал, раздувая красные щёки.
– Значит, не знаешь, откуда прознали про мой приезд? – спросил Вячко.
– Весточку от Великого князя читал мне мой писчий, а после я бересту сжёг самолично.
Вячко повёл бровью, но того старый князь не заметил, слишком тяжело ему давался подъём по ступеням.
– Так, может, писчий и разболтал? – сказал вслух Вячко.
– Это вряд ли. Его двумя днями после степняки закололи, а слухи только вчера по городу поползли.
– Ясно.
Вячко молчал, покуда они с Чернеком не дошли до княжеского терема, где от стены до стены протянулись полки со свитками да книгами, где расположился длинный стол с разложенной картой, за который князь с княжичем и сели.
Чернек отдышался, и тогда Вячко приступил к разговору:
– Дело в том, князь, что еду я вовсе не с посольством, и о походе моём вовсе никто не должен был знать.
– В послании говорилось, чтобы я тебе всем, чем надо, помог, но другим ни слова не сказал. И, княжич, клянусь, я даже супружнице ни словом не обмолвился, хотя она из меня что угодно вытянет.