– Ещё, – взмолился пленник, выпив второе ведро. – Ещё.
Тогда Ежи снова набрал воды и снова напоил мужчину, и только после этого хозяин напился вдоволь и успокоился.
– Благодарю тебя, пусторождённый, – заговорил он, и голос его стал звучнее, сильнее. – Благодарю. Теперь напои птицу. Она лежит у моих ног, ты легко найдёшь её.
Ежи неохотно склонился и пошарил рукой по полу. Он вздрогнул, когда дотронулся случайно до босых ледяных ног пленника, и сморщился от отвращения, когда нащупал оперённое небольшое тельце.
– Положи её в ручей. Пусть напьётся, – раздался над его головой голос.
Задержав от отвращения дыхание, Ежи поднял птичье тельце и подбежал к ручью, бросил её в воду. Он успел запомнить, в скольких шагах от стены протекал ручей и насколько он был глубок, поэтому уверенно и легко прошёл в полной темноте чуть выше по течению и омыл руки.
Теперь он мог набрать воды для Венцеславы.
– Достань птицу из воды, – велел голос. – Поднеси её ко мне.
Ежи обернулся назад, в ту сторону, где был прикован пленник, и тяжело вздохнул, понимая, что от этого дела ему никак не отвертеться.
Он вернулся, опустил руки в ледяную воду и стал шарить по дну, пытаясь найти разлагавшуюся птицу. Уж не смыло ли её течением? Резко и горько Ежи пожалел о своей слабости. Если, не дай Создатель, случилось худшее, в темноте Ежи придётся проползти по всему руслу, ощупывая камень за камнем. Как далеко бежал ручей по подземелью? Юношу вдруг охватило отчаянное раздражение, слёзы выступили на глазах.
Пальцами он перебирал склизкие, покрытые мхом и гнилью камни и чувствовал, как леденели пальцы, как всё хуже слушались его собственные руки.
Он не должен был находиться там. Ежи стоило убежать, ему стоило убежать из столицы в тот же день, когда Гжегож разрешил ему выходить на улицу из темницы. Почему он остался?
– Правее, – подсказал голос.
Ежи скользнул рукой в сторону по гладким камням и наткнулся на промокшую птицу. Туша стала тяжелее от воды. Юноша поднёс её хозяину подземелий, хотел положить обратно в ноги.
– Поднеси к моим губам, – приказал голос.
Ежи исполнил, что ему велели, и вздрогнул, почувствовав чужое дыхание на пальцах.
– А теперь иди.
– А птица? – растерялся Ежи.
– Забери с собой, как и обещал, – голос говорил неохотно, точно устав от чужого общества.
Ежи вернулся к ручью, в то место, где оставил ведро. Он положил тушу на землю рядом с собой и проверил, набралось ли достаточно воды. Но как он ни старался, той всё равно было чуть больше половины. Тогда Ежи сложил ладони лодочкой и стал черпать воду понемногу, выливать её в ведро раз за разом, раз за разом. Руки быстро окоченели, сам Ежи продрог всем телом, но продолжал работать, пока вода в ведре не поднялась почти до краёв.
Этого должно было хватить, полное ведро Ежи всё равно вряд ли бы донёс. Неизвестно, что ждало его снаружи.
Но как же он мог выбраться из подземелий? Об этом пленник не сказал ни слова.
– Как мне выйти наружу? – голос Ежи задрожал от страха. – Ты слышишь меня?
Хозяин подземелий молчал.
– Ответь, – взволнованно пропищал Ежи. – Пожалуйста, ответь. Я сам не найду отсюда выход. Я не вижу ничего в темноте и пути не знаю. Ответь.
Воздух взорвался под ногами. Ежи завопил во всё горло и чуть не упал, а что-то большое и шумное взвилось вихрем прямо перед ним. Острые когти впились в плечо, кто-то ударил его в лицо. Ежи попытался отодрать нечто от себя, но только схватил рукой что-то мягкое и… пернатое.
Ежи застыл в ужасе. А птица на его плече тихо по-совиному ухнула.
– Она жива, – пролепетал ошарашенный Ежи. – Жива.
Никто ему не ответил, но на плече точно сидела живая птица, рука Ежи почувствовала тепло, исходившее от крохотного влажного тельца.
Вдруг сова сорвалась с плеча и улетела куда-то вперёд. Послышался шум её крыльев, рассекавших воздух. Ежи поднял ведро одной рукой, погладил раненое плечо другой и перешагнул через ручей.
Сова вернулась к нему, издала громкий звук и снова улетела прочь. Она звала его за собой. Ежи облизнул пересохшие губы и осторожно пошёл вперёд.
– Я умру, пусторождённый, слышишь? – раздался за спиной голос. – Ты покинешь подземелья и башню, ты уйдёшь искать лесную ведьму и отнесёшь ей последнего стража, а я умру. Если тебе вздумается печалиться по мне, то не надо. Я буду рад смерти. Я давно мёртв, как и всё вокруг. Но отдай птицу лесной ведьме, не нарушь эту клятву.
Ежи побоялся задавать вопросы и просто кивнул, когда снова услышал впереди пронзительный птичий зов.
Лес затих, и Дара с Дедушкой тоже долго молчали, погружённые в собственные мысли. Приближалась ночь.
– Значит, источник возле башни иссяк?
Дедушка смотрел на огонь не отрываясь. Тени играли на его лице, отчего выражение постоянно менялось и казалось то хмурым, то печальным, то злым.
– Что-то, наверное, осталось. Иначе духи от голода озлобились бы. Я был однажды недалеко от иссякшего источника, там создания Нави особенно жестоки, в них мало осталось разумного, но нельзя их за это винить. Человек, когда пытается выжить, борется за свою жизнь изо всех сил, а духи не могут жить без золотой силы.
– Другой источник? Значит, есть другие, помимо того, что в Великом лесу?
Дедушка поднял голову и посмотрел мимо Дары куда-то в глубину чащи.
– Есть и другие, где-то очень далеко, но в этих землях, где мы с тобой живём, остался всего один, и ты назначена его хранительницей.
– Не хранительницей, – поморщилась Дара. – Меня растили как скотину, только для того, чтобы я родила ребёнка и его принесли в жертву Хозяину.
Тяжело вздохнув, Дедушка опустил голову. Искры костра отражались в его глазах.
– Не подумай, внученька, что мне не жалко тебя или ребёночка. Мне жалко каждую живую душу, каждую травинку, каждого духа, даже бесплотные тени, что бродят вокруг. А все они – тысячи и тысячи – погибнут, если не станет источника. Но перед этим они от отчаяния и злости заберут тысячи человеческих жизней.
Глава 24
Сова вырвалась из подземелий первой и унеслась ввысь, быстро скрывшись из виду. Ежи задрал голову и посмотрел ей вслед, понадеявшись, что странная ожившая птица никогда к нему не вернётся.
Серело затянутое тяжёлыми снежными тучами небо, и не разобрать, что за время наступило: раннее утро или поздний вечер.
Ежи долго опасливо выглядывал из провала, прежде чем выйти наружу. За то время, что он был в подземелье, тела Охотников унесли, а перебитых навьих тварей предали огню. Снег остался багряно-грязным, десятки и десятки чужих следов переплелись в запутанный узор. Смердело палёным мясом, а у берега озера тлел большой костёр.
Ежи вздохнул, набираясь решимости, и выскочил из провала. Вокруг замка было безлюдно, но в чёрных окнах чудились белые лица. Сердце выпрыгивало из груди. Ежи побежал ко входу на кухню, опасаясь, что его заметят из замка или что чёрный вход окажется запертым, но ещё больше страшась выплеснуть воду из ведра.
Вытянутой рукой Ежи толкнул дверь и ворвался внутрь. Кухонные мальчишки вскрикнули от испуга.
– Ты чего носишься?! Чтоб Навь тебя поглотила, – рявкнул повар.
Ежи встал столбом у двери, оглядывая людную кухню. Все, кто собрался там – скребчие и посудомойки, повара и поварята, – уставились на него с ужасом, но постепенно один за одним вернулись к своей работе, и зазвенела посуда, забулькала вода, зашуршали щётки.
Только повар продолжал ждать ответа.
– Так страшно же, – пробормотал Ежи, пожимая плечами. – Вдруг там кто ещё бродит?
– Всем страшно, так чего других пугать? – разозлился повар. – Раз уж нас всех сюда согнали…
– Надо дверь запереть, я сразу так и сказал, – разделывая рыбу, сказал здоровый бородатый мужик.
– А где выходить тогда? Охотники всё заперли, сюда, слава Создателю, пока не добрались. Сейчас мальчишки воду нанесут, тогда и запрём. Сейчас-сейчас наши уже вернутся, – сказал старший повар. – Кстати, а ты кто такой? Не помню тебя, – он снова обратил внимание на Ежи.
– Меня послали за водой для госпожи Венцеславы.
– К ней ещё пускают?
– Ага.
– Хоть без воды бедную Лебёдушку не оставили, – жалостливо сказал один из поварят.
Ежи не решился расспрашивать кухонный люд о положении Венцеславы. Раз уж он назвался её слугой, так должен притворяться, что знал, в какую беду попала госпожа, пока его не было.
– А это… у вас есть что поесть? – спросил он робко у ближайшего поварёнка.
Мальчишка скривил губы и посмотрел на него пронзительно.
– На, – он вытащил из-за пазухи сухарь. – А для Лебёдушки сейчас что получше найду.
Ежи жадно вгрызся в сухарь, живот с восторгом заурчал. Только теперь всё тело его, как и сам Ежи, вспомнили, как давно были последние ужин и сон. Усталость навалилась так резко, что подкосились ноги. Юноша сел прямо на полу, прикрыв глаза и грызя с наслаждением сухарь. Простой хлеб показался Ежи слаще мёда.
– Что, замотали тебя? – посочувствовал вернувшийся паренёк. – На, возьми, скажи госпоже, что все мы, кухонные, на её стороне, только это… припрячь окорок хорошенько, чтобы не засёк кто.
Ежи забрал свёрток, от которого чудесно пахло копчёным окороком, и слюна тут же собралась во рту.
– Спасибо, – прошептал Ежи и выскочил из кухни.
Он прошёл несколько пролётов, когда искушение взяло над ним верх.
Ежи уселся прямо на холодные каменные ступени, прислонился к стене и развернул свёрток. Он откусил зубами, ничуть не задумавшись о том, что должен был отдать окорок Венцеславе. Он ел с невыносимым наслаждением, и каждый кусочек таял во рту, и Ежи за это не было ни капельки не стыдно.
Мысли улетели далеко от замковых стен, всё позабылось, Ежи целиком растворился в этом куске сочного окорока, пахнущего травами и специями, жирного ароматного окорока, от которого в пустом животе сначала стало очень хорошо, а после почти дурно. Жир потёк с губ по подбородку, юноша вытер его рукавом и блаженно вздохнул. Захотелось пить, и тогда впервые Ежи посмотрел на ведро с колдовской водой и застыл, разинув рот.